• Приглашаем посетить наш сайт
    Набоков (nabokov-lit.ru)
  • Сводные тетради. Тетрадь первая
    (Страница 3)

    Тетрадь 1: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    Тетрадь 2: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    Тетрадь 3: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    Тетрадь 4: 1 2 3

    <Оставлен пробел в две строки.>

    *

    В 1918 г. я уже ходила, а в 1921 г. еще хожу в мужской обуви. (Тогда еще, а теперь уже никто.)

    *

    С первого дня революции (28-го февраля) я уже знала: всё пропало! и поняв, не сопротивлялась (NB! не отстаивала).

    *

    Низенькие окошки, за которыми такие огромные глаза. (Заставы.)

    *

    Але суждено воскресить древних богинь.

    *

    Сейчас одежда создает форму, тогда - тело под одеждой.

    (Проще: сейчас одежда создает тело, тогда тело - одежду.)

    *

    Удивительное чутье Али жеста при ненависти к театру. Изображает: Диану над Эндимионом, стража бодрствующего, стража спящего, женщину которая увидела богиню. В Але есть начало статуи.

    *

    (Теперь - одиннадцать лет спустя - как сбылось! И внешне, и внутренне. И как я об эту статуарность - ежечасно и бесполезно - бьюсь.) (1932 г., июль)

    *

    Алина история про голого герцога:

    Очень мрачный и совершенно голый герцог расхаживал по своей земле. Встречается поселянин. Поселянин его спрашивает: - Тебе не холодно? - Нет. А твоему лицу - холодно? - Нет. - Так знай, что я весь - лицо.

    И молча, торжественными шагами, направляется к своему замку.

    (рассказывала С. М. Волконскому)

    *

    - "М.! Ведь я Вам подстилаю пеленку!" Я, сраженная ее великодушием: - "Нет, нет, Алечка, спасибо, а ты на чем будешь спать?" Аля: - А я тоже на пеленке, - ведь у нас две!

    (3-го русск<ого> окт<ября> 1921 г.)

    *

    Над колыбелью, дружные, встали.

    - Лоб запрокинув! - гордость велела.

    - Очи потупив! - робость шепнула.

    Так прохожу я - очи потупив -

    Лоб запрокинув - Гордость и Робость.

    *

    3-го русск<ого> окт<ября> 1921 г.

    *

    (Блаженны дочерей твоих - Семеро, семеро - Уже богов - не те уже щедроты - Тщетно, в ветвях заповедных кроясь... - Сколько их, сколько их ест из рук - Богиня Верности [Ст-ние "От гнева в печени, мечты во лбу..."] - С такою силой в подбородок - руку (4-го - 11-го окт<ября> 1921 г.).)

    *

    Пожелайте мне доброй дороги,

    Богини и боги!

    [Из незавершенного ст-ния "Справа, справа - баран круторогий!.."]

    *

    Постель, сопротивляющаяся человеку: еженощное борение Иакова (то, на чем с Алей спим).

    *

    Всё раньше всех: Революцией увлекалась 13-ти л., Бальмонту подражала 14-ти лет, книгу издала 17-ти л.

    - и теперь - 29 л. - (только что исполнилось!) окончательно распростилась с молодостью.

    *

    Только плохие книги - не для всех. Плохие книги льстят слабостям: века, возраста, пола. Мифы - Библия - эпос - для всех.

    *

    Алино двустишие:

    Жалоба Нереид

    О Фаэтон, о многосмелый гость,

    *

    (Стихи: Молодость моя! Моя чужая! - Варианты:)

    *

    О, насколько ты

    - Милая! - меня была моложе.

    *

    Ты волос закручивала кольца,

    Ты ресниц оттачивала стрелы.

    Строгие уста давая - скoльким?

    За чужие я грехи терпела

    *

    Выжила шального постояльца!

    Молодость моя - сдалась насилу!

    Так дитя, на дальние светила

    Изумясь, кольцо роняет с пальца

    *

    Выжила шального постояльца!

    Голая стою - глаза раскрыла.

    Так дитя, на дальние светила

    Изумясь, кольцо роняет с пальца.

    *

    Отрешенная женщина легче сходит с пути.

    (а м. б. - и с ума. 1932 г.)

    *

    Чем отрешеннее женщина - тем легче сходит с пути. Душа терпимее инстинкта. Кроме того, инстинкт не обманывает (NB! душа только и делает, что) и может быть еще труднее найти себе настоящего любовника, чем настоящего друга.

    *

    5-го ноября 1921 г., по старому.

    *

    Вариант: Чем ближе - тем призрачней,

    А рядом - как зa морем!

    Скоро уж из ласточек в колдуньи - Без самовластия, с полною кротостью.)

    *

    NB! Упала ресница - будет письмо от С. Ресница - огромная!

    *

    Варианты из "Без зова, без слова"

    Не слышишь как свищет

    Твоя роковая метель.

    Какая из тысяч

    Качает твою колыбель?

    *

    Надбровного свода

    Всё та ж роковая дуга...

    Над сальной колодой

    Захожая медлит судьба...

    *

    Червонный - бубновый...

    [...]

    Чепца кружевного

    Как тернии падает тень...

    *

    Надбровные своды

    И глаз синеватый свинец

    *

    Тело насыщаемо, душа - нет. Поэтому тa любовь - островами, соединенными (разъединенными!) пустотой (океана, т. е. одиночества) неминуемо гибнет.

    Обкормишь - сдохнет. (Это до меня лучше сказал Ростан

    Car l'amour - o etrange et nature! -

    Vit d'inanition et meurt de nourriture.

    ["Ибо любовь - о странная и <...> шутка! -

    Питается голодом и умирает от пищи" (фр.).]

    (NB! о Казанове однако этого не скажешь)) -

    И даже досыта кормить нельзя, ибо долго не захочет. Дразнить или голодом или приправами (1001, но не больше!). И в итоге, так или иначе, - раз тело всё равно сдохнет! - Да раньше: при первой болезни <фраза не окончена>

    *

    Снисхожу до, снисхожу, но не дома в ней, всегда недоумеваю: зачем? Уж поистине: в никуда. Как в стену.

    *

    Где старец тот Осип

    С девицею свет-наш-явлeн?

    Звезда-моя-россыпь,

    Которая - в Град Вифлеем?

    *

    Орфей и Офелия - вода. -

    *

    (Стихи к Блоку: Как сонный, как пьяный, - Так плыли: голова и лира)

    *

    Я знаю, что это - ложь.

    (Опять, вероломный, водишь!)

    Есть улица, где живешь,

    *

    Так, Господи, и мой обол - и т. д. весь конец стихов к Блоку.

    *

    1918 г. - Разгул Развала

    1921 г. - Развал Разгула

    *

    О Морфее, посещающюем только царей и героев.

    *

    Здесь будущее в легкой дреме,

    Там выбывшего - легкий прах...

    Блаженная! что скажешь, кроме:

    - Благословенна ты в женах!

    *

    (Стихи Вифлеем)

    *

    Аля: - Доглядеть сон про Блока.

    *

    За последние годы я ставлю встречи так, что меня заведомо нельзя любить, предпосылаю встрече - невозможность, - которой нет и есть только в моей предпосылке, которая есть моя предпосылка. - Не по воле, это делает всё во мне: голос, смех, манера: за меня.

    *

    Меня любил бы Платон.

    *

    (Стихи к сыну Блока, в Ремесле - Подруга)

    *

    ...

    Над своим сироткою,

    Богородица моя,

    Робкая и кроткая!

    *

    - И ты родишь Царевича ему...

    *

    Другая нам - синейшая - Нева!

    *

    Только через живую женщину с ребенком на руках я могу ощутить (полюбить) Богоматерь. Слишком мешают (охладили, отдалили) - картины.

    *

    И может быть я новое скажу

    Об ангельской любови.

    *

    Экскурсии - экспедиции... Мне - Золотое Руно!

    *

    Дорогая Н<адежда> А<лександровна> [Нолле-Коган Надежда Александровна (1888 - 1966) - жена историка литературы и критика Петра Семеновича Когана (1872 - 1932), близкая знакомая А. А. Блока в последний период его жизни.], я всё ждала, что Вы придете, во вторник говорила: в среду, в среду: в четверг... Но уж неделя прошла, как мы были у Вас с Алей. Вы никогда не придете.

    Молодой человек, имени которого я не знаю, передал мне Ваши слова, из которых я поняла, что я Вами внутренне принята. М. б. сейчас Вам в Вашей жизни ничего не нужно нового, новое всегда - чужое, тогда пусть так и останется.

    Я очень робка.

    (Предыдущий абзац в скобках, очевидно я решила предпосылку невозможности - отставить.)

    Мне бы очень хотелось Вас видеть и именно, чтобы Вы ко мне пришли, я так часто эти дни глядела на дверь и думала: как это будет? и всё слушала шаги - как некое чудо, которого ждала и не дождалась.

    Я бы Вам тогда дала новые стихи, захватите книжечку.

    Но м. б. Вам сейчас в Вашей жизни ничего не нужно нового, новое всегда - чужое, тогда пусть так и останется.

    Стихи я Вам тогда пришлю письмом.

    МЦ.

    - На случай, если бы Вам захотелось придти, прошу, напишите заранее несколько слов, чтобы я наверное была дома.

    Адр<ес> мой: Борисоглебский пер.

    д. 6, кв. 3

    *

    Запись С. (очень молодая, лет 18-ти, 19-ти - черновая, в к<отор>ой пишу - его):

    Есть люди и люди. Одних мучают вопросы: чтo есть Бог, что есть вселенная, что есть пол, что есть человек.

    А другие говорят: - Я не знаю Бога, но я знаю молитву. Вселенная - мысль о ней мне чужда и неприятна, но звездное небо, огонь, сушу, ветер и воду, но осень, весну, зиму и лето, но утро, вечер, ночь и солнце - кто обвинит меня в том, что я не чувствую вселенной?

    Которая из этих двух пород ближе к Богу?

    *

    Явно первая, а не вторая, а вторая - явно я (как первая - явно он. Таким и остался. Такой и осталась.)

    Философ - и поэт. 1932 г.

    *

    Еще две строки С., тоже обо мне:

    На руке ее кольца - много колец. Они будут, а ее уже не будет. Боже, как страшно!

    *

    Не забыть о Блоке: разгружал на Неве баржи, не говоря кто. - На скамейке - H. A. К<оган> - Как Вы думаете, я еще буду писать стихи?? На Воздвиженке: - Катька! - Долгая улыбка. - Может быть мне суждено умереть, чтобы ему воссиять. (О сыне.) Перламутровый крест с розами и икона. Макет Арлекина (Пьеро и Коломбина остались у Любовь Дмитриевны. Всё перечисленное - подарки сыну, видела глазами.) Вот откуда - Роза и Крест. Письма. Пушкинский росчерк. О сыне: - Если это для Вас важно - то и для меня важно. Всё зависит от Вас. - Если это будет сын, пожелаю ему одного: совести. - "Он был скуп на это" (автографы). Был на той войне добровольцем. На нынешней: - Освободите меня... Посмертная записка о Двенадцати. - Простите, что я не могу подать Вам руки (болела). Любящий сын: яичница и слезы (матери).

    *

    Аля - о Н. А. К. - Тело как кисея, любовь - как стена.

    Снегурочка в последнюю минуту таяния.

    *

    Самозабвение: полнейшее самосознание при полнейшем забвении всего, что не ты: не то в тебе. - Другозабвение.

    *

    Женщины говорят о любви и молчат о любовниках, мужчины - обратно. (Мужчины этого слова и в рот не берут, как - снижающего: их мужской престиж бездушия.)

    *

    Похороненное на Кавказе монпансье.

    *

    Из малиновой певчей прорези

    Ярохлещущий ледодых.

    *

    Доколе поэты - дотоле престолы.

    *

    Встреча с Н. А. К. - моей - из стихов к Блоку - Подругой.

    *

    Без стука - головка, потом всё тело. Всё тело - дымок.

    - Здесь живет М. И. Ц.

    (В дыму печки и махорки не разглядеть не только меня, но слона.)

    - На этом портрете Александр Александрович не похож.

    - На этом портрете Блок похож.

    - Нет.

    - Да.

    Для пояснения: первое и единственное, что разглядела из двери: последнюю карточку Блока, в тетрадочный лист, просто приколотую кнопкой над обломком дивана, на котором сплю.

    Впечатление тени, пригнанной Ревностью - лютейшей из всех: посмертной.

    Здорованье: в руке - ничего.

    *

    Долго, сопротивляясь взлому, не говорю, что Блока - лично - не знала. Весь разговор из: (она) - Александр Александрович (я:) - Блок. Чувствую, что я неизмеримо богаче - и ближе. (Как много позже, в данном 1932 г. в разговоре с пушкинской внучкой: - до улыбки.)

    Наконец, через какой-то срок, щадя как всегда - недоступную мне слабость, слабость, которой, со всей своей силой, в жизни - затерта ибо такие с Блоком, а не я - через <пропуск одного слова> пять минут моего уединенного торжества - сдаюсь.

    - Я ведь Блока, лично, не знала...

    *

    Ее рассказ о том, как Блок читал мои стихи.

    - После каждого выступления он получал, тут же на вечере, груды писем - женских, конечно. И я всегда их ему читала, сама вскрывала, и он не сопротивлялся. (Я ведь очень ревнивая! всех к нему ревновала!) Только смотрел с улыбкой. Так было и в этот вечер. - "Ну, с какого же начнем?" Он: Возьмем любое. И подает мне - как раз Ваше - в простом синем конверте. Вскрываю и начинаю читать, но у Вас ведь такой особенный почерк, сначала как будто легко, а потом... Да еще и стихи, я не ждала... И он очень серьезно, беря у меня из рук листы:

    - Нет, это я должен читать сам.

    Прочел молча - читал долго - и потом такая до-олгая улыбка.

    Он ведь очень редко улыбался, за последнее время - никогда.

    *

    Два слова о H. A. К.

    Показывала мне его письма - чудесным сильным старинным почерком - времен деда (Тургенева) а м. б. еще и Пушкина, показывала мне подарки сыну - розу и крест, Арлекина, иконку, показывала мне сына: Сашу с его глазами, его веками, его лбом, его губами (единственными). - Похож? похож? - показывала мне себя с сыном - портрет - где художник, нечаянно и нарочно, несколько устаршив ребенка, дал совсем Блока, - я сейчас с ранней обедни: сороковой день:

    - Помяни за раннею обедней

    с декабря 1921 г. по 29-ое р<усского> апреля 1922 г. (день отъезда) растравляла меня невозможной назад-мечтой: себя - матерью этого сына, обожествляемого мною до его рождения (Вера Зайцева [Зайцева Вера Алексеевна (1878 - 1965) - жена Б. К. Зайцева.]: - "H. A. К. ждет ребенка от Блока и страшно боится, захочет ли он ходить с ней с таким животом", - стихи к Блоку читала с ним в себе!) преклоняла меня перед этим ребенком как пастухов перед Вифлеемским - всё это было, я - любила и ее и сына, было Благовещенье и Рождество - я ведь непорочного зачатия не требую, всякое зачатие непорочно, ибо кровь рождения смывает всё - а Блок был ангел: я ведь крыльев не требую -

    В 1922 г., в мае, в Берлине, за столиком Prager-Diele [кафе], я - Альконосту [Владелец петербургского издательства "Алконост" Самуил Миронович Алянский (1891 - 1974).], - только что приехавшему:

    - Как блоковский сын?

    - У Блока не было сына.

    - Как не было, когда... Ну, сын H. A. Коган?

    - Кажется, здоров. Но он никогда не был сыном Блока. У Блока вообще не могло быть детей. Да и романа никакого с ней не было.

    - Позвольте, а сходство?..

    - Сходство, действительно, есть. Его видела (женское имя, каж<ется> поэтесса, секретарша какого-то петербургского Союза писателей или поэтов, - м. б., Гуревич) и говорит, что действительно - таинственно - похож.

    - Но, милый, я этого ребенка видела: все блоковские черты. Сличите с детской фотографией! И письма видела...

    - H. A. ведь - фантазерка, авантюристка, очень милая женщина, но мы все ее давно и отлично знаем и, уверяю Вас, никто, кроме Вас, этой легенде не верит. - Смеются. -

    - Но письма, его рукой...

    - H. A. могла подделать письма...

    - И слово блоковское подделать: - Если это будет сын, я пожелаю ему одного - совести - ?!

    - М. б. он и верил. Она могла его убедить. Я повторяю Вам, что у Блока не могло быть детей. Это теперь точно установлено медициной...

    - После смерти?! - Голубчик, я не врач, и совершенно не понимаю, как такую вещь можно установить после смерти - да и при жизни. Не могло, не могло - и вдруг смогло. Я знаю одно: что этот сын есть и что это - его сын...

    - Она ведь тогда жила с двумя...

    - Хоть с тремя - раз сходство. Но, если даже на секунду допустить - для чего ей нужна была вся эта чудовищная комедия?! Ведь она целый мир могла убедить - кроме себя. И подумайте об этом чудовищном одиночестве: одна в мире она знает, что это не блоковский. Как же жить с такой тайной? А главное - зачем?

    - Не понимаю. Иносказательное? Слава сына Блока??

    - Вовсе не иносказательное, а самое достоверное литературное наследство, право издания на его книги. Ведь так - всё идет матери и жене, если же сын...

    - А теперь довольно. Это - гадость. Вы м. б. издатель Блока? М. б. издателю Блока нужно, чтобы у него не было сына? И посмертная экспертиза не медицинская, а издательская...

    Все (Геликон [Управляющий делами издательства "Геликон" в Берлине Абрам Григорьевич Вишняк (1895 - 1943).], Каплун [Каплун (псевд. Сумский) Соломон Гитманович (1883 - 1940) - заведующий издательством "Эпоха" в Берлине.], Эренбурги, другие) смеясь:

    - М. И.! Да <одно слово стерто>! Чего же Вам так горячиться? Ну - блоковский, ну - не блоковский...

    Я (слезы на глазах) - Это - посмертная низость!! Я видела письма, я видела родовой крест - розу и крест! - я видела как она этого ребенка любит...

    Альконост: - Петр Семенович [П. С. Коган] его тоже очень любит...

    Я, окончательно задохнувшись: - Я никогда у Вас не буду издаваться...

    Альконост, с улыбкой: - Очень жаль.

    *

    Окончание:

    1927 г., осень, приезд Аси.

    - А как блоковский Саша?

    - Марина, никто кроме тебя уже больше не верит в его блоковство. А ты знаешь, что говорит о нас H. A.: - "Какие странные эти Цветаевы - очень милые, но - зачем им понадобилось распускать слух, что Саша - блоковский??"

    П. С. в нем души не чает. Мальчик чудовищно избалован - и больной: пляска Св. Витта. В прошлом году его возили на Океан, жили - H. A. и он где-то здесь во Франции. Я его не так давно видела. Он очень похож на старшего сына П. С. от другой жены: Витю.

    *

    Сергиевская ул. д. 7, кв. 12

    Гольцев Б. В. [Гольцев Борис Викторович - в 1921 г. был секретарем Центропечати.] 3-08-75

    3-63-26 Центропечать

    с 11 ч. до 5 ч.

    <ером>)

    5-15-33 (кв. напротив, утром)

    при Наркомпросе - деятели литературы и печати

    пятн<ица>, понед<ельник> (театр)

    Рига Николаевская 20, кв. 1

    К<нигоиздательст>во "Лира" - Башкирову [Башкиров Кирилл Александрович - журналист.].

    *

    Сейчас нужно печку топить и на минуточку (!) осадить писанье.

    *

    Аля: - М.! Вы знаете - кто Шер-Хан? Брюсов! Тоже хромой и одинокий, и у него там тоже Адалис. "А старый Шер-Хан ходил и открыто принимал лесть". Я так в этом узнала Брюсова. А Адалис - приблуда, из молодых волков.

    (Книга Джунглей)

    *

    40-90-13 (Ольга Александровна Шор) [псевд. О. Дешарт, 1894 - 1978, известна своими работами в области философии и истории искусств.] в 7 ч. - пятница - чтение. Уг<ол> М<алой> Никитской и Скарятинского, д. 21, кв. 2 во двор и налево, в углу дверь в кухню, 2-ой эт<аж>.

    *

    Мой кормилец и пожралец.

    *

    - Нет, нет, дружочек, не contact de deux epidermes [соприкосновение двух эпидерм (фр.)], a всё тот же мой - восторг перерос вселенную.

    *

    1220 Копончук Игнат, Кузнецкий, 6, № IV Жилищный Зем<ский> Отдел 45, 37.

    *

    Егорушку из-за встречи с С. М. В. не кончила - пошли Ученик и всё другое. Герой с которого писала, верней дурак, с которого писала героя - омерзел.

    14-го дек<абря> 1921 г.

    - С кого ж как не с дурака - сказку? Во всяком случае, дело не в дурости героя. Не в дурости героя, а в схлынувшей дурости автора. (Пометка 1932 г.)

    *

    *

    Аля: - Спасибо, Марина, ешьте, я уже во сне наелась, - всё такие большие! (зерна курмы).

    *

    Аля, требующая, чтобы нашего дивана (который покупают: К<ога>ны) не чинили.

    Диван еще из Трехпрудного (залы) - полукругом, обитый синей, с красными цветочками, набойкой (NB! проще: набитый синим).

    *

    Стеной топимся (деревянные дома, разбираемые)

    Стеной кормимся (книги и рамы, продаваемые)

    Стеной успокоимся (- стенка)

    *

    Меж кроваткой и тетрадкой

    *

    Черная работа по стихам, это детские пеленки + возможность Байрона.

    Имажинистская работа по стихам, это детские пеленки + невозможность Байрона.

    Неизбывное стояние над корытом, где белье всё грязней и грязней.

    *

    (Перестаю вписывать, какие стихи пишу, ибо пишу всё время и можно проследить по Ремеслу. Буду помечать только большие вещи - или циклы.)

    *

    1922 г.

    начинается строками:

    Тайная страсть моя

    Гнев мой явный -

    Спи, враг!

    (Могилы на Красной площади)

    [Финальные строки ст-ния "Пуще чем женщина...".]

    *

    (в тетради записан Алей)

    Я: - Марина! Что такое садoвая вода?

    М.: - Не садoвая, а сoдовая. Это от изжоги - у тебя когда-нибудь бывает изжога?

    Я: - Нет, это у Вас бывает изжога. Когда Вы видите автомобиль или издателя Всемирной Литературы.

    *

    Другой разговор:

    М.: - Аля! Ты думаешь - она меня не обжулит?

    Я: - Нет, М. Разве Вы не видели с каким видом она к Вам пришла? Как молодой змеиный попрошайка. А табак набивала, точно не табак, а золото. И косила на вас как (нарисована лошадиная голова)-пферд (штекенпферд). Научите как писать. - Хороша издательница!

    *

    Ошельмовала - и как! Не заплатив ни копейки, а главное, не дав корректуры, напечатала конец моего Конца Казановы (NB! только третью сцену, ибо первые две были у меня) с выпусками, пропусками и чудовищной обложкой: вместо гладкого и белого парика XVIII в. - черный виноградо-кудрявый, людовиково-четырнадцатый, а главное: за занавеской девушка, выносящая что-то вроде горшка.

    Соиздатель - рыжебородый коммунист, к<отор>ый впоследствии поручился за мою благонадежность и порука к<оторо>го чуть было не угробила моего отъезда, ибо до него еще был, за всякое, исключен из партии. Кажется - некто Яковлев, но не ручаюсь.

    1932 г.

    *

    По нагориям,

    По восхолмиям,

    Вместе с пильнями,

    С колокольнями...

    и т. д.

    Потом:

    Суть - двужильная,

    Вместе с пильнями,

    С наковальнями...

    *

    Бьюсь, бьюсь, бьюсь. Знаю только одно, что слово должно быть длинное, во всю строку <приписка между строк: как самохвальная> - слышу его - и знаю, что его нет. Развалины, оскалены, охальные, двуспальная, сусальная, - поминальная - нелепость, но длина та... Словом, целый день - до вечера - и ничего не найдя - сплю.

    Утром, первое с чем просыпаюсь:

    ЧУЖЕДАЛЬНАЯ

    - Самo.

    Это чужедальная всегда ощущаю как чудо.

    *

    Аля:

    - Вас надо сжечь, чтобы Вас согреть, да и то Вы из гордости будете говорить, что Вам холодно.

    *

    Аля, после музыки Скрябина (слушала у Т<атьяны> Ф<едоровны>, играл Чабров) - внезапно:

    - Скрежещущий ультрамарин. Стуканье старых зубов о новые, - кастаньеты из собственных костей. Оголенные мускулы демонских крыльев. Недобрый сон с добрым намерением. Знаете от чего умер Скрябин? Он умер от заражения крови, - это даже показательно: отравление музыкой. Весь треск огней всех адов. Вся непобедимость побежденного ада.

    16-го р<усского> января 1922 г.

    *

    Слезы, пролитые у дверей богатых.

    *

    Drache и Rache - и всё Nibelungenlied.

    [Дракон и месть - и всё Песнь о Нибелунгах (нем.).]

    *

    Над стихом "Слезы на лисе моей облезлой" Алина надпись: ДИВНО НРАВИТСЯ.

    *

    Рука дающего не помнит, помнит только рука берущего.

    *

    Как бы с превращением разделяющих наши тела вёрст - в вершки, вершки, разделяющие наши души, не превратились бы в вёрсты!

    *

    (Пиша Дочь Иаира:)

    Бледность можно толковать как отсутствие краски, можно - как присутствие белизны, серизны.

    Итак: отсутствие, доведенное до крайности, есть присутствие.

    Итак: смертная бледность, очевидно, румянец иной жизни.

    *

    (Стих, не вошедший в Ремесло:)

    Чтo это - крылом и звоном

    Легкий сон тревожит мой?

    Это там, за тихим Доном -

    Белый лебедь боевой.

    *

    Что это - свинцом и стоном

    Зубы сдвинуло мои?

    Это там, за тихим Доном

    Лебединые бои!

    *

    Крик: - Марина!

    *

    Как ударюсь лбом о плиты,

    Разом крылья разведу.

    Вострокрылой соколихой -

    *

    Выноси, народ-мой-вихри!

    Вскачь над Москвой!

    лювой |

    Вострокрылой | воронихой

    Смерть - над Областью Донской!

    *

    Крик: - Марина!

    *

    Кто это - навстречу зорям,

    Белый - с именем моим?

    Это там, за синим морем -

    Белый лебедь невредим!

    *

    Исполать Святой Егорий -

    Лебединые Бои!

    Это там за синим морем -

    Невредимые мои!

    *

    5-го русск<ого> февраля 1922 г.

    *

    - Ваши стихи, Марина, прямо Петербург по крепости!

    (Аля - 9-го р<усского> февраля 1922 г.)

    *

    Мы с Алей читаем книгу про декабристок Гагариных: описание фамильных черт Гагариных: горбатый нос, черные глаза, смуглота. Изба - снег - мертвый торговец. И вот мы уже сами те мать и дочь, всё это с нами. Ложимся, леденея: она от меня, я - от нее (торговец!).

    Южный кавказский город: свет, - сквозь jalousies [жалюзи (фр.)]- утро. Голоса. Мы с Алей бесконечно-долго возимся. Наконец С. впрыгивает в окно: целуемся. Оба настороже, неловкость и самоуверенность. У меня чувство: неверно, надо было дать мне войти, сидя не встречают. Аля грязная от слёз (капризы) и двусмысленная фраза С. - "Она то, что я вижу, превосходит". Дама лет 5-ти, в балахоне, с к<отор>ой С. на ты и по именам: - Саша - Сережа. Мысль: - "Старая дура передо мной хвастается" и отражение себя в зеркале: - "Ну и я недурна! Есть что любить".

    Обход сада. Огромное количество собак: безумно-лающий Одноглаз (Коктебель, голодная смерть), издыхающий Лапко, розовый от парши Шоколад, идем то с С., то с Пра [Елена Оттобальдовна Кириенко-Волошина (1850 - 1923), мать М. А. Волошина.], то с Максом [М. А. Волошин]. Пра говорит, что можно снять крышу и лазить прямо сверху. (Крышей кормит скот.) Я советую уехать. Откуда-то изнизу (мы на камне) грозные морды голодающих быков и коров, одна корова - рогастая - страшна. Макс в белом балахоне вежливо и стойко ее заклинает.

    Кабинка (на суше). Лакированные белые стены. Морские флажки. (Тот Новый Год из стихов!) Много народу. Старуха, которая ложечкой (смиренно) вылавливает довесок бублика из чьего-то кофе, и, робко: - "Вот, я 41/2 брала, мне довесок сухой-то и положили". С нее за этот сухой довесок - вычитают. Я, мысленно: - "О, черти! Только гроза прошла, вся кровь - и опять за прежнее!"

    Входит другая прислуга. - "Барин, какие очереди-то на площади за зельтерской!" Я, смутно: - "Умрем от жажды", вслух: - "Разве воды нет?" - "Это с мешками от зельтерской стоят. Да кто их знает - нынче есть, завтра нет".

    Мы с С. одни. Я, вынимая нашейную цепочку: - "С., поглядите!" Он, разглядывая: - "У меня такой же, вот..." Выцветшая ленточка, число: "17-го января, 75 мин., секунд..." Медаль <рисунок овала> фарфоровая: синее морское сражение, тонущий парус. Прислуга: - "Ох, барин, лучше спрячьте! Не дай Бог - придут! Нет, лучше разбейте, а я осколки вынесу..." Я, смутно: - Предаст! Из-за этого погибают. - Уходит. Я, С.: - С. Уедем-те! (В Москву? Пайки? Ему? Нет!) - "С.! В настоящую заграницу! Ну, Вы будете играть!"

    С., таинственно: - Разве я могу играть?

    Гляжу: лицо одутлое, бледное, блудяще-актерское. В профиль - он, прямо - не узнаю.

    Сон обрывается.

    *

    11-го февраля 1922 г., ночь.

    *

    Сон как бы из глубины опыта с белыми: Крыма до: последнего Крыма.

    Начало: Гагарины - явный след рассказов Т. Ф. С<крябиной> о Киеве. Морская кабинка с флажками - из пражского письма С. Конец (пайки - ему?! нет!) явно мой, как и мое - видение актерства (лицо бледное, одутлое, блудливое) в к<отор>ом его С. не вижу - и не узнаю.

    (Пометка 1932 г.)

    *

    Матерщина ты моя,

    Безотцовщина!

    *

    *

    Список: (драгоценностей за границу)

    Кадушка с Тучковым

    Чабровская чернильница с барабанщиком

    Тарелка с львом

    С<ережин> подстаканник

    Алин портрет

    Краски

    Швейная коробка

    Янтарное ожерелье

    Алиной рукой:

    Мои Валенки, Маринины башмаки

    Красный кофейник, примус

    Синюю кружку, молочник

    Иголки для примуса

    *

    Москву 1918 г. - 1922 г. я прожила не с большевиками, а с белыми. (Кстати, вся Москва, моя и их, говорила: белые, никто - добровольцы. Добровольцы я впервые услыхала от Аси, приехавшей из Крыма в 1921 г.) Большевиков я как-то не заметила, вперясь в Юг их заметила только косвенно, тем краем ока, которым помимо воли и даже сознания отмечаем - случайное (есть такой же край слуха) - больше ощутила, чем заметила. Ну, очереди, ну, этого нет, ну, того нет - а то есть!

    Еще могу сказать, что руки рубили, пилили, таскали - одни, без просвещающего <под строкой: направляющего> взгляда, одни - без глаз.

    Оттого, м. б., и это отсутствие настоящей ненависти к большевикам. Точно вся сумма чувства, мне данная, целиком ушла на любовь к тем. На ненависть - не осталось. (Любить одно - значит ненавидеть другое. У меня: любить одно - значит не видеть другого.) Б<ольшеви>ков я ненавидела тем же краем, которым их видела: остатками, не вошедшими в любовь, не могущими вместиться в любовь - как во взгляд: сторонним, боковым.

    Может быть (подчеркиваю!) - любить: не коммунизм (настаиваю!), а могилы на Красной Площади, мой, восемнадцатого года, разбой, молодых командиров войны с Польшей и многое другое мне помешала моя, заведомая, сразу, до-Октября любовь к белым, заведомость гибели - их и их дела, вся я до начала была замещена <сверху: заполнена>.

    Любить б<ольшевик>ов мне не дала моя - сразу - до начала - вера в окончательность их победы, в которой столько раз - и так сильно - сомневались они.

    *

    (Пометка 1932 г. Не разрабатываю.)

    *

    Родство вещей через слово: семьи, семейства слов.

    Голуби: горох: жемчуга.

    *

    Почему я всегда, выходя из двери, иду в обратную сторону, в которую сюда - не шла. М. б. от чуждости - всей моей сущности - самого возвращения (по следам), от исконного дальше (мимо!).

    Или просто - дефективность? (такая-то точечка в мозгу).

    *

    Честь - вертикаль. Совесть - горизонталь. Честь дана только горным народам, как совесть только дольним. - Проверить. -

    *

    (Сугробы, Масляница [Ст-ние "Масляница широка!.."], разное)

    *

    Золоторыбкино корыто?

    Еще кому-нибудь!

    Мне в этом имени другое скрыто:

    Русь говорю как: грудь.

    *

    Для записной книжки:

    Ворожба по сугробам. - Весна: дребезг - ударная весна (весна в ударном порядке)

    - что даже весна

    У нас | - в ударном порядке!

    них |

    - коновязь - чебезга. -

    Я, кому-то, о польском золотом корридоре: - Трагический транзит.

    *

    Аля: - "М.! Знаете, у Вас сейчас вид всех свобод - как их изображают: волосы змеевидные, плечо вперед и всё существо как-то дыбом".

    *

    Я кому-то: - Я наверное любила бы гребенки... (видение высоких коралловых гребней времен Валерииной матери [Варвара Дмитриевна Иловайская (1858 - 1890) - первая жена И. В. Цветаева, мать единокровных сестры и брата Ц. - Валерии и Андрея.] - или много раньше: le peigne implante [стоячий гребень (фр.)] - Неаполь).

    Любила бы - если бы что? Очевидно, если была бы женщиной.

    *

    Парки сонной лепетанье - такая.

    *

    Да, женщина - поскольку колдунья. И поскольку - поэт.

    *

    Февраль 1922 г.

    *

    Здесь кончается моя старая верная московская тетрадь (черепаха, ящерица, та, которую десять лет спустя с любовью грею на солнце). (1932 г.)

    *

    *

    Кто закон голубиный вымарывал?

    *

    Непереносным костром в груди

    Вражда - вот пепл ее, на бумаге.

    Непереносны на площади

    Непереносно, когда рожден

    Сынoм, сыновнейшим из сыновних,

    Святые ризы делить с жидом

    И миновать ее гроб на дровнях.

    Что вместо матери - тлен и черви.

    О, будьте прокляты вы, ярмо

    Любви сыновней, любви дочерней!

    И знать, что в каждом она дому,

    - Непереносно! - И потому

    Да будет проклят - кто это вынес!

    *

    Март 1921 г.

    *

    Изнемогая как Роландов рог...

    *

    Я повествую о своем сиротстве...

    За князем - род, за серафимом - сонм,

    За каждым - тысячи таких как он,

    Чтоб пошатнувшись - на живую стену

    Солдат - полком, бес - легионом горд,

    За вором - сброд, а за шутом - всё горб.

    Так, наконец, усталая держаться

    Сознаньем: перст и назначеньем: драться

    - Одна из всех - за всех - противу всех! -

    Стою и шлю, закаменев от взлету

    Сей громкий зов в небесные пустоты.

    И сей пожар в груди тому залог

    *

    Март 1921 г.

    *

    Не в споре, а в мире -

    Согласные сестры.

    Одна - меч двуострый

    Восставив: не выйду!

    Другая, чтоб не было гостю обиды -

    И медом и миром.

    *

    Дети литературных матерей: литераторов - или жен (т. е. нищих и не умеющих шить (жить!)) всегда отличаются необычайностью одежды, необычайностью обусловленной: необычайностью вкусов и случайностью (несостоятельностью) средств к осуществлению.

    Пример: Аля - в мальчиковых рубашечках, схваченных юнкерским поясом и моей работы берете с георгиевской ленточкой.

    *

    Не только дети - сами матери (мое полотняное красное московское и мое полотняное синее берлинско-парижское, мои паруса, моря полотна!).

    И отцы (шляпа Б<альмон>та, галстук Чирикова, шарф Пастернака), - без различия дара и возраста. О цилиндре и плисовых шароварах Есенина не говорю, ибо - маскарад, для других, я говорю о кровном, скромном, роковом.

    *

    Тетрадь 1: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    Тетрадь 2: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    Тетрадь 3: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    Тетрадь 4: 1 2 3