Сводные тетради. Тетрадь первая
(Страница 4)

*

Аля: винный (от невинный)

затменные фонтаны

*

Девочка на улице, при виде нас с Алей:

- Мне жалко эту маму! Она стра - ашная!

*

Ребенок, щурящийся чтобы увидеть собственные глаза.

*

J'ote ce baiser. - J'ote ces claques. [Я отменяю этот поцелуй. - Я отменяю эти шлепки (фр.).]

(Ариадна Скрябина в детстве)

*

Март 1921 г. - пробуждение у Али любознательности (март, к<оторо>го в моей жизни никогда не было).

*

Аля, читающая книгу про птиц и зверей:

- М.! Я ведь птиц люблю, а не органы!

*

Предисловие к Егорушке:

Житие Егория Храброго мною не вычитано и не выдумано. Оно мне примечталось. Таким и даю.

МЦ.

или, короче:

Егорий Храбрый

*

Волосы - после мытья - звенят.

*

Аля: - М.! Ее душа не полетит не потому что она грешная, а потому что она грузная. Ее душа - плоть.

*

Заложенное в тетрадку начало письма к Э<ренбур>гу:

Москва, 7-го нов<ого> марта 1922 г.

Мой дорогой!

Сегодня у меня блаженный день: никуда не ходила, шила тетрадку для Егорушки (безумно-любимая вещь, к которой рвусь уж скоро год) и писала стихи. И теперь, написав С., пишу Вам. - Все счастья сразу! - Как когда слушаешь музыку. (Там - все реки сразу.) Писала стихи Масляница, трепаные как она сама.

Сегодня за моим столом - там, где я сейчас сижу, сидел Чабров. Я смотрела на него сверху: на череп, плечо, пишущую руку - и думала: так я буду стоять над пишущим Э<ренбур>гом и тоже буду думать свое.

Чабров мой приятель: умный, острый, впивающийся в комический бок вещей (особенно мировых катастроф!) прекрасно понимающий стихи, очень причудливый, любящий всегда самое неожиданное - и всегда до страсти! - лучший друг покойного Скрябина.

Захожу к нему обычно после 12 ч. ночи, он как раз топит печку, пьем кофе, взаимоиздеваемся над нашими отъездами (- Ну, как Ваш? - А Ваш - как?) никогда не говорим всерьез, оба до задыхания ненавидим русскую интеллигенцию. Но он - дворянин, умеющий при необходимости жить изнеженной жизнью [NB! Только и умеющий! (и обращать других в рабство). Его Корсика. 1932 г.], а я? кто я? даже не богема.

У него памятное лицо: глаза как дыры (гиэна или шакал), голодные и горячие, но не тем (мужским) - бесовским! жаром, отливающий лоб и оскал островитянина. При изумительном - как говорят - сложении (С. видел его в Покрывале Пьеретты - Арлекином, говорил - гениален (пантомима)) при изумительной выразительности тела одет изо дня в день в ту же коричневую куцую куртку, не от безденежья, а от безнадежности. Мы с ним друг друга отлично понимаем: a quoi bon? [чего ради? (фр.)]

*

(Письмо не кончено)

*

Здесь, на этом письме, окончательно кончается моя старая черепаха.

*

После черепахи была еще тетрадь - черновик Переулочков (а м. б. на листках?) - последней вещи, которую писала в России.

ПОСЛЕДНЯЯ МОСКВА

зАМЕТКИ ИЗ АСИНОЙ РАДУЖНОЙ САМОШИВНОЙ ТЕТРАДИ

где поправки Переулочков, начало Мoлодца и берлинские стихи

*

Про тыи шелковы-рукавчики,

*

Про того красавчика,

Про Мариночку- -отравщичку.

*

К С. (глаза)

Мохнатые, махровые...

*

Скороговорочка, речь окольная

*

записи о мoeодце:

Маруся (Мoлодец?)

1) Первая встреча 2) Вторая встреча (Колокольня) 3) Третья встреча (вопрос и угроза) 4) Возмездие (вопрос и угроза) 5) Второе возмездие (вопрос и угроза) 6) Крестовая улица 7) Барин - слуга - пробуждение 8) Жизнь Маруси 9) Пир 10) Херувимская.

*

Действующие лица: Маруся, мать, брат. - Мoлодец. - Барин. Слуга. (NB! Никого лишнего!)

Светлый стан: Василёк (брат) и барин.

Темный: Мoлодец.

Между: мать, Маруся.

*

Почему Маруся в первый раз не сознается, что видела, и еще раньше ничего не говорит матери?

Ставлю себя на ее место - и: если скажу (дома) - <фраза не окончена>

*

В первый раз Маруся ничего не говорит дома из смуты, просто из страху не сознается.

Второй раз - любовь и страх потери его. Он уже искренно просит сознаться (человек перебарывает упыря).

Третий раз - связанность преступлением (уже отправила брата).

Почему она в третий раз не сознается? (Сознание - разлука с ним.) Если сознаешься - избавишься, я из твоей жизни навек пропаду. Признаешься - жива будешь - я пропаду, не признаешься - сама пропадешь. В третий раз он ее умоляет признаться (живи!), она же - не хочу тебя губить. Двойное живи.

*

1-ый вопрос - нахрапом

3-ий вопрос - Я НАД СОБОЙ НЕ ВОЛЕН, - мольба о признании.

1) Была? - Нет. - Видела? - Нет. - Ну, так...

2) Смотри, если не была (нет) и не видела (нет) - то помни: завтра...

М<аруся> сознательно запирается (преступление).

3) Спрошу: была? скажи: была! а не то - я не волен - тебе завтра самой... Но ежели всё-таки не сознаешься, проси чтобы тебя (под порогом и т. д.). - Может - свидимся.

Линия Мoлодца: упырь - человеком.

Линия Маруси: мать в землю (только бы не разлучаться!) себя - в землю (только бы не навек!).

Два момента в Мoлодце: до какого-то часу (до ворот) - человек, в воротах - тот.

И конец - апофеоз - оба в вихре Херувимской.

Марусино БЫЛА уничтожило бы Мoлодца. Он сперва играет на ее страхе, потом на ее любви, в конце он уже молит ее об этом: БЫЛА, но она знает конец этого была и сознательно гибнет.

*

Если мать и брат, то потом у Маруси - сын. (Братец простил!) Сын (на руках) НЕ ХОЧЕТ в церковь.

*

ПОСЛЕ

Маруся проснулась - всё забыла. Заново живет. Кто ты? - Не знаю. - Чья ты? - Не знаю. - Жизнь с барином. В жар от красного цвета. Тяга (отвращение) к огню, к вину. - Сквозная. -

Рождение сына снимает заклятие (братец простил!). Исчезает с плеча голубок и является - в люльке - ребенок. Ребенок удерживает ее от церкви. Смутная слава Маруси: порченая.

Забыв всё - как объяснить ее нежелание ходить в церковь? Единственное, что уцелело - это ЗАПРЕТ Мoлодца: в церковь не ходи, а то навек... (И не договорить, так что неведомо: спасешься или пропадешь?)

Кто ЗАПРЕЩАЕТ ей церковь, - ребенок или Молодец? (Вещий ребенок, - но какого возраста??)

Единственное что уцелело - УЖАС перед церковью: им - тайной - собой. Ребенок подтверждает. Барин, любя, не неволит.

*

Слова для Мoлодца:

*

малёнка (кадушка)

початок (мера пряжи)

мизинный

на воротaх расстрелять

крутой кипяток

покeль (пока)

мамон (деньги)

напредки (наперед)

щикатулка

лежень (деревья)

его семейные

свежина (мясо)

провинка (вина)

дуван дуванить (NB! чудно!)

рoсстань

язычник (вестовой)

нaвершный (верховой)

ярица (яровой хлеб)

головить (быть главой)

поперeчки (не делай мне...)

трудные (трудовые)

похимостить (заворожить)

взабыль (в самом деле, но можно и от забыть)

попона (одёжа)

непослyхмянный

вешни

опочив держать

*

1) Рубаха 2) Колоколенка 3) В воротaх 4) Вторые вороты 5) Третьи вороты 6) Крестовая улица 7) Барин 8) Херувимская.

*

Первое слово Мoлодца:

Дочь Маруся весела

*

И затем весь черновик первой главы.

Невошедшие строки:

Промеж нами сваха -

Красная рубаха!

*

Крута в мельнице вода -

Пришла дeвице страда

*

Красна в дeревце руда -

Пошто, дeвица, бледна?

*

Чистовик первой главы. - (30-го марта - 6-го апреля 1922 г.)

*

<ается> на словах:

Стоит наш знакомец-то,

Грызет упо -

*

Последние строки:

Так изо всех из рек

*

Распознаю, о, друг,

Голос твоей реки.

*

Площадь

(очевидно, страх пространства)

Ока крылатый обыск:

Вброд или вдoль стeн?

Знаю и пью робость

В чашечках кo - лeн.

Нет голубям зерен,

Нет лошадям трав,

Ибо была - морем

Площадь, кремнем став.

Береговой качки

злей

Гиблых корaб - лeй...

Грудь, захлебнись камнем...

*

(Последнее слово Москвы)

*

3апад

Под булыжниками - под колёсами...

*

Запись письма к Э<ренбур>гу:

Тогда, в 1918 г., Вы отметали моих Дон-Жуанов ("плащ", не прикрывающий и не открывающий), теперь, в 1922 г. - моих Царь-Девиц и Егорушек (Русь во мне, то есть вторичное).

И тогда и теперь Вы хотели от меня одного: меня, т. е. костяка, вне плащей и вне кафтанов, лучше всего - ободранную.

Замысел, фигуры, выявление через, всё это для Вас было более или менее бутафорией.

Вы хотели от меня главного, без чего я - не я.

Сегодня Вы говорили мне о ПОРОДЕ стихов, это внешнее, без этого Вы не могли, по-настоящему Вы, сами того не ведая [NB! (1932 г.) в том-то и дело, что не ведая и что ведала только я.], говорили о моей душе и жизни, и Вы говорили мне, т. е. я это слышала: "Я люблю Вас только в большие часы, перед лицом смерти, перед лицом - да второго „перед лицом" и нет".

Я Вас ни разу не сбила (себя - постоянно - и буду), Вы оказались зорче меня.

Тогда, в 1918 г., и теперь, в 1922 г., Вы были жестоки: - ни одной прихоти! (даже в этом!).

Стало быть - надо убить.

Вы правы.

Блуд (прихоть) в стихах ничуть не лучше блуда (прихоти, своеволия) в жизни. Другие - впрочем, два разряда - одни, блюстители порядка: - "В стихах - что угодно, только ведите себя хорошо в жизни", вторые (эстеты): - "Всё, что угодно в жизни - только пишите хорошие стихи". И Вы один: - "Не блудите ни в стихах, ни в жизни. Этого Вам не нужно". Вы правы, потому что я к этому, молча, иду.

<Вдоль левого поля, на первой странице письма:> NB! Ни одно из слов взятых в кавычки Э<ренбур>гом не сказано и сказано быть не могло. Нужно было быть мной чтоб из этого равнодушного циника, цинического игрока (словами и смыслами) сделать лирика, нет, больше: стоика, - и так - от лирика и от стоика - страдать. 1932 г.

*

В какой-то области я Вам даже Вы не говорю, Вы у меня без местоимения. Вот что-то - нечто - сила - движение - я по дороге - удар - не в меня - но принят мной [Вернее: Вот что-то - нечто - сила - движение - Вы по дороге - удар - Вы уклоняетесь - как всегда уклонялись все - кроме Р<ильке>

*

В другой - духовно-душевной, что ли? - Вы собеседник, тот не только от кого идет, но и к кому идет. Спор (согласие) двух голосов.

Но есть еще третье: там где Вы - Э<ренбур>г, который - и названия Ваших книг, и отрывочные рассказы из Вашей жизни (постепенное обрастание Вас одеждами) - рассказы кого-то о Вас.

И - внезапно: что - последнее, основное? Костяк - не рассасывающееся - или пустота, <пропуск одного слова>. То обо что разбиваешься - или то, в чем пропадаешь? Имянное (то, что создает имя: то именно) или безымянное? Это я не о Вас, это я закона ищу.

Я думала - три, но есть еще Вы: с трубкой, т. е. только трубка. Когда я думаю о том кто курит трубку и любит дождь (а м. б приписываю?) мне кажется, что с таким хорошо путешествовать и не расставаться.

Но этот уже книг не пишет, и с ним-то именно и придется расстаться, п. ч. всё остальное: безымянную силу, голос, книги (написанные и ненаписанные) я унесу с собой - не жестом захвата -

Но об этом я уже писала.

*

Разговор.

- Аля, как ты думаешь, как себя будет чувствовать С., когда приедет?

- Если Э<ренбур>г нас не выгонит.

Я: - Наверное не выгонит. Но что мы будем делать с утра?

Аля: - С вечера закажем три завтрака.

*

21-го мая 1922 г. - Устала.

*

Ты привыкла: хозяйку в снег,

А сама на ее постели!

А в дому моем был твой век -

С черной лестницы, в черном теле.

*

Так, разложена и не воссоздана:

Перья - щебеты - и кости порознь,

Так доверчиво прождав, что сложится,

Изумленная своим ничтожеством,

Некой спорностию безголосою

Под законностями: под колесами.

Так, растравленная до бесстрастия,

Без архангела, без веры в мастера,

Всеми клочьями поняв: не свяжется,

Так, без легкости, но и без тяжести -

Обесславленное и разъятое

Дня из дней твоих творенье: пятого.

*

30-го нов<ого> мая 1922 г.

*

(Явно - после ряда бесед с Э<ренбур>гом.)

*

А обо мне зайдет, скажи: просторы,

Еще: прощай, еще: рукой не трогать!

Да, ибо создана в тот день, в который

Как буйствовала по

Первая кровь - и как в крыле вздымалась!

И как потом - увы! - месивом стылым

В тот глиняный сосуд - самая малость.

Не одолеть бескровному завету

Моей крови - пернатой и косматой!

Ни даже года в ней, ни даже века:

Ты в метрике моей прочтешь: день пятый.

*

31-го нов<ого> мая 1922 г.

*

Где милосердная рука,

Приемлющая без отдачи?

*

А если у меня к тебе

Страсть к голоду и страсть к алчбе -

Минующая хлеб и воду?

*

Единственен и неделим

Вздох - и не место здесь двоим

*

Ибо

Бог - и на голод ненасытен.

*

Божественно и безоглядно

Не губы, жмущиеся жадно

К руке чужой -

Нет, раковины в час прилива

Тишайший труд.

Божественно и терпеливо:

Так море - пьют.

*

Рyку чужого человека

Нести к губам.

*

Отчаяннейшее из мужеств -

Чужая плоть.

*

Не спрашиваю - и не спрашивайте!

Ведь праведными - не накрашенными -

Устами ведь, а не стихами ведь:

Не памятниками: беспамятствами.

*

Час, когда Бог подаст

*

Я никогда не понимаю, что я в жизни человека.

(Очевидно - ничто. 1932 г.)

*

Всё те ж: утешь!

Всё те ж: убей!

*

*

Милый друг, теперь работаю только так: око за око, т. е. письмо за письмо. Пришел час: или нашей беседы или моего замолчания. (Замечаете, что змея начинает поднимать голову? - недораздавленную.)

У Вас нет ко мне ни доверия, ни человеческого отношения, Вы втайне считаете меня вредной и льститесь на меня вопреки чему-то в себе. Завороженность, а не приверженность. - Жаль.

*

- Марина! Наша комната сейчас похожа на чердак горничных. И горничная удивляется, что господин не говорит ей, что ее любит.

*

Тих междуребёрный расстрел,

Глух междуребёрный застенок.

*

[...]

...От нищенств и напраслин.

Да, ибо в час, когда придут цари -

Дитя покинет ясли.

Сиротствующее - найдет отца

И даже век не взбросит

Когда придут и розы и сердца

И лавры на серебряном подносе

Удостоверишься - повремени!

Что выброшенной на солому

Не надо было ей ни славы, ни

Сокровищницы Соломона.

И вместо всех - в мaревах дней и судьб -

Мне строящихся храмов -

И пoд голову - камень.

*

До убедительности, до

Убийственности - просто:

Две птицы вили мне гнездо:

Истина и Сиротство.

*

Ты, последний мой колышек

В грудь забитую наглухо.

*

Danzig Promenade, 6

Verlag "Век Культуры"

Ив<ан> Яков<левич> Герман

*

Lutzow 85-49

Magdeburger Str 25

Pension Holtzl-Sheridan

*

Nestorstr 6 bei Pinkus

Herr Sotschiwko

*

- Конец радужной тетради -

Берлин, июль 1922 г.

*

девять писем

*

17-го июня 1922 г.

- Письмо первое -

*

Две тщетности - на сон грядущий. (Это наш с Вами час, днем мы - ремесленники.)

Мой родной! Книга, которая сейчас - Вашей рукой - врезалась в мою жизнь - НЕ случайна. Услышав - обмерла [Florentinische Nachte ("Флорентийские ночи" (нем.) - новелла Г. Гейне.)].

Вы сами не знаете - Вы ничего не знаете! - до чего всё ПРАВИЛЬНО.

Но Вы ничего не знаете, Вы только очень чутки (не СОЧУВСТВЕННО, - как зверь: всем востромордием!) - в какие-то минуты Вы безошибочны.

Я не преувеличиваю Вас, всё это в пределах темнот (которые беспредельны!) - и мехов (шепотoв, бормотoв и т. д.). - Пока. -

Я знаю Вас, Вашу породу, Вы больше вглубь (и не отвес, а винт), чем ввысь. А вглубь - это ночь. Уносит - рассвет, уводит - закат, ночь втягивает и погружает. Тонет сама. Поэтому мне с Вами хорошо без света: в голосах (как в мехах!), я бы сказала: в голосовых настороженностях. Это не переутончeние: я просто точна.

Поэтому во все ТАКИЕ часы Вашей жизни (срок полгода!) Вы будете - со мной.

Есть люди страстей - чувств - Вы человек дуновений. Мир Вы воспринимаете накожно: это не меньше чем: душевно. Через кожу (ощупь, пять чувств) Вы воспринимаете и чужие души, и это, может быть, верней. Ибо в своей области Вы - виртуоз (попутная мысль: забалyю?) Вам не надо всей руки в руке, достаточно и рукава.

Поэтому Вы так дома в некоторых моих стихах (НЕ в Красном Коне!). - Чуткость на умыслы. -

Я не преувеличиваю Вас в своей жизни - Вы легки даже на моих пристрастных (милосердных! неправедных!) весах. Я даже не знаю, есть ли Вы в моей жизни? В просторах души моей (слово Кн. Волконской о В. Соловьеве) - нет. Но в том: ВОЗЛЕ ДУШИ, в каком-то МЕЖДУ, во всем предсонном, во всем где "я - не я и лошадь не моя" - там Вы не только есть, только Вы и есть. (Сейчас!)

Вы слегка напоминаете мне одного моего друга - пять лет назад - благодаря которому я написала много лишних стихов, враждебных всем как не мои и близких только - всей его породе.

Но я не хочу сейчас говорить о нем, я его давно и совсем забыла, я хочу сейчас радоваться Вам и тем темным словам (силам) которые Вы из меня выколдовываете.

Последние годы я жила такой другой жизнью, так КРУТО, так СКУПО, в таких ледяных задыханиях, что сейчас - руки развожу: я???

Мне нежно от Вас как от меха. (Другие будут говорить Вам о Ваших высоких духовных качествах, еще другие - о прекрасном телосложении. - Может быть! - А для меня - мех.)

Но мех - разве меньше? Мех: ночь - логово - звезды - вой - и опять просторы.

Логос и логово. (Я - к Вам, и я - к Белому, кроме того - оцените цинизм! - неплохое название для статьи. Но я не пишу статей!)

- Мои нежный! - (От присутствия которого мне нежно: дающий мне быть нежной)

*

19-го нов<ого> июня 1922 г.

- Ночь вторая -

Вино высвобождает во мне женскую сущность (самое трудное и скрытое во мне!).

Женская сущность - это жест (прежде чем подумать!). Зоркость не убита, но блаженное право на слепость.

- Мой нежный (от которого МНЕ -) всей моей двуединой, двуострой сущностью хочу к Вам - в Вас: как в ночь. - Стихи и сон! - (Ваши слова, - всё помню!) Как многие увидели во мне - только стихи!

Помню еще слова: нежность и жадность, всё помню и беру Вас с собой в свой еженощный сон - благословенный.

Вы для меня ночь, вся ночь: от шарлатанств ее - до откровений - самый тайный - самый темный дом моей души.

Всё через душу, дружок, - и всё обратно в душу. (Самопитающийся фонтан.) Только шкуры - нет, как и: только души. Вы это знаете, с Вашей звериной ощупью. - Мой сплошной мех! (не только зверь, - и хвоя).

А если в окрасках: Вы - карий: Как Ваши глаза.

Мой маленький, таких писем я не писала никому [С тех пор как перо стала держать - нет, даже до пера! - ВСЕМ, ВСЕГДА.]. Всё знаю: и Вашу поверхностность, и легковесность, и пустоту (ибо Вы - пусты), но Ваша земная поверхность (шкурная восприимчивость к душе другого!) мне дороже других душ.

За Вашей пустотой - пустoты (отроческих глаз, - недаром ОТРОК - Вам, и недаром от Вас - Флорентийские Ночи!).

И Вы думаете, я не поняла нынче: "которое же из трех?" и - нечто между безнадежностью и позабавленностью - (люблю в Вас <пропуск одного слова>) - Ваше: - "Да я не о том! Совсем не о том!"

Мое дитя (позвольте так!) - мой мальчик! Если я иногда не отвечаю в упор, то потому что иных слов в иных стенах не терпит воздух. (Стены - всё терпят <фраза не окончена>

Знайте, что я, словесница, в большие часы жизни - тот спартанец с лисенком: помните? (Позвольте повеселиться: с целым выводком лисенят!)

Не знаю, залюблены ли Вы в жизни - скорей всего: да. Но знаю - (и пусть в тысячный раз слышите!) - что ТАК никогда, никто...

И на каждый тысячный есть свой тысяча-первый раз.

(От Флорентийских ночей до Шехерезады - а? И еще Саул над Давидом. Ликую от ПРАВИЛЬНОСТИ всего!)

*

- И еще одну чудовищность - хотите?

Помните Ваши слова, взволновавшие меня (болевым!)... "и жестокая". Слушайте внимательно: не могу сейчас иных рук, НЕ МОГУ, могу без ВАШИХ, не могу: НЕ Ваших!

Верность: невозможность иначе. Остальное вопрос воспитанности, - воли - Мартина Лютера и житейских соображений (не сбережений ли? Тот же Лютер!).

Как видите, учусь на Вас.

*

Будьте бережны и осторожны. Моя жизнь - не моя, следовательно: не Ваша.

Только жажда моя - Ваша.

И возьмите меня как-нибудь на целый вечерок с собой: я по Вас соскучилась.

*

- Ночь третья -

20-го июня 1922 г., 41/2 ч. утра

(а в 2 ч. расстались!)

Жесточайшая расплата за голодный час с Вами. Хватит духу - расскажу. Жизнь жестоко мстит за мое первое "во имя свое". Но этим я заработала право на всю себя к Вам. Теперь я поняла: всё как нужно. Начав - нужно было кончить. Так я обре<ла?> право на Вас в моей жизни, теряя - быть может - Вас.

Это очень жестоко: я не знала не хочу, потому что не знала: хочу, мне всё было - равнo. А теперь, распахнув руки (не крылья, но не меньше <фраза не окончена>

Мой мальчик, мой мальчик родной, темно-каряя моя радость, мой бедный спорный дом! - Поймите, между тем часом и этим неполных три часа. Как я хотела быть с тобой, вылежаться на твоей груди за все эти дни и ночи. Губами вглубь.

Когда я сидела с Вами на той бродяжной скамейке ("галантность", "воспитанность") у меня душа разрывалась от нежности, мне хотелось взять твою руку к губам, держать, так, долго - так долго... Губами - руке: - Спасибо за всё.

Но ты видишь: мы расстались почти сурово. (Первые птицы! Мой с Вами час!) Я могу без тебя, я не девочка и не женщина, мне не нужны ни куклы, ни мужчины. Это я и раньше знала. Теперь я знаю одно: то, чего не хотела - и то, чего не хотела знать.

Может быть ты скажешь: - Такой мне тебя не нужно. Иду и на это. На одно не пойду: ложь. Я хочу, чтобы ты любил меня всю, какая я есть. Это единственное средство (быть любимой - или нелюбимой).

Чувствую себя Вашей, как никогда ничьей. Уже не боюсь слов. Когда возобновятся все ваши перекрестные крутежи, я всё равно от тебя уйду (из тебя - уйду). Уйду от робости, недоумения, - о боли моей ты не будешь знать.

Мой век с Вами - час. И мне нужно от Вас только одного: Вашего разрешения: вот этих слов: "Люби меня как хочешь и как не хочешь: всей собой!" - Я ведь говорю не о жизни, не о ходе дней, - какое время вместит любовь? Я говорю о разрешении на ВНУТРЕННИЙ разбег, ибо и его могу сдержать. Сдерживаю. (Уже не сдерживаю!)

*

Небо совсем светлое. Над колоколенкой слева - заря. Это невинно и вечно. Я тебя люблю сейчас, как могла бы любить твоего сына. Хочу только: головой в плечо.

Не думай, что я миную в тебе простое земное. Люблю тебя всего - понял? - с глазами, с руками, с повадками, с твоей исконной ленью, с твоими огромными возможностями тоски, со всей твоей темной (вне) бездной: жаления, страдания, отдачи. - Что это не на меня идет - ничего. Я для себя от тебя хочу ТАК многого, что ничего не хочу. (Лучше не начинать!)

Только знай - мой нежданный, недолгий гость - мой баловень! - что никто и никогда тебя так - (не так сильно, а так именно). И что я отступив от тебя, уступив тебя: как всякого - жизни, как всякому - дорогу <пропуск одного слова>, никогда от тебя не отступлюсь.

- У нас с вами неверные встречи. Я сейчас совсем спокойна, как мертвая, и в этой полной ясности утра и души говорю тебе: с тобой мне нужны все теснoты логова и все просторы ночи. Все теснoты и просторы ночи. Чтоб я, вжавшись в твое плечо, могла прослушать всего тебя.

*

Какое бесправье - земная жизнь! Какое сиротство!

Жму твою руку к губам. Пиши мне. Пиши больше. Буду спать с твоими письмами, как спала бы с тобой. Мне необходимо от тебя что-нибудь живое.

Всё небо в розовых раковинах. Это самый нежный час. И что-то уже отлегло: начало письма. Растворилось в тебе.

У меня странное чувство: вслушайся внимательно: точно что-то взятo у тебя. - Спи спокойно. Первые шаги на улице, наверное, рабочий. - И птицы. -

Аля спит.

М.

*

- Письмо четвертое -

Мой нежный!

Несколько слов в Ваш утренний сон: ночью рука от нежности всё-таки не удержала пера!

У меня к Вам еще два блаженных камня - колеблюсь - нужно, чтоб знали, но - если Вы человек - Вам не может не сделаться больно.

Буду ждать. Не камни: две ЛЮТЫЕ мечты, неосуществимые в сей жизни, исконная жажда моего существа, самая тайная, семижды семью печатями запечатанная.

Теснейше связаны: нет одной без другой, - по замыслу.

То для чего я на свет родилась.

<Вдоль правого поля, напротив последних трех абзацев:> Какая детская загадка! Вроде: два конца, два кольца...

*

Когда-нибудь это письмо будет для Вас так же ясно, как эти буквы, в тот час, когда эта моя жажда станет Вашей.

*

В моих руках - в Ваших руках - всё.

*

М.

Рассвет какого-то июньского дня, суббота.

*

(Только у большого человека такое письмо не вызовет самодовольной улыбки. У большого-вообще и у большого в любви (Казановы, от меньшего - ПЛАКАВШЕГО!).)

*

- Письмо пятое -

25-го нов<ого> июня 1922 г., воскресение.

Дружочек!

Рвусь сейчас между двумя нежностями: Вами и солнцем. Две поверхности: песчаная - этого листа, и каменная - балкона. От обеих - жар, на обеих - без подушки, на обеих - закрыв глаза.

И не перо одолевает, а Вы, - ибо стихов я сейчас не пишу. (Писала пол-утра!)

- Солнышко! Радость! Нежность! - Вчера не горел свет, и я руки себе грызла от желания писать Вам.

(Не путайте моих утренних, дневных, вечерних писем - с ночными! Все разные, все - я, но больше всего я - та, те. С Вами.)

У меня были такие верные - в упор - слова к Вам. Это был мой час с Вами, который у меня украли, с клочьями вырвали. Лежала - и воспитанно скрежетала.

- Дура? -

*

Я сейчас поняла: с Э<ренбургом> у меня было Р, моя любимая (мужественность!) буква: дружба, герой, гора, просторы, разлука: всё прямое во мне.

А с Вами: шепота, щека, щебеты <пропуск одного слова> и - больше всего - ЖИЗНЬ, до безумия глаз мною сейчас любимое слово: в каждом стихе Жизнь.

И в этом: "дружочек!".

<Вдоль правого поля:>

*

Мой родной, знаю, что это безобразие с утра: любовь - вместо рукописей! Но это со мной ТАК редко, ТАК никогда - я всё боюсь, что это мне во сне снится, что проснусь - и опять: герой, гора...

- Радость! -

*

А вчера весь вечер я Вами любовалась - честное слово: до умиления! Такая внезапная мужественность: стихи - мои, проза - моя, пьесы - мои, и ни одной секундочки - соба-ака! - (как ругательство!) - внимания ко мне, имя которой для Вас ДОЛЖНО сейчас звучать как: мое!

Я знаю, история синицы и журавля. Но, увлеченный синицей (целыми стаями синиц, т. е. стихов) - в руках - не прогадайте журавля - в руках же!

- Смеюсь. - Ничего не прогадаете: mit Haupt und Hauch und Haut und Haar [Немецкая идиома, означающая: всё целиком, без остатка.].

- Вы не устали слушать? - Пишу сразу три стиха. Ну и книга же будет! (Продам Гуковскому [Гуковский Александр Исаевич (1865 - 1925) - один из редакторов "Современных записок", при которых существовало одноименное издательство.].)

*

- Письмо шестое -

26-го июня 1922 г., ночь

Родной!

То, что сегодня слетело на пол и чего Вы даже не увидели, было ненаписанное письмо к П<астернаку>.

Вы сейчас ложитесь. Боже, до чего я умиляюсь всеми земными приметами в Вас: усталостью (тигрино-откровенным зевком!) зябкостью ("не знаю почему - зубы стучат!" - у подъезда) внезапной (но еженощной!) ночной прожорливостью (в Prager-Diele - шницель).

- "Но Вы из меня делаете какое-то животное!"

- Не знаю. Люблю таким.

И еще - меня сейчас осенило - Вы добры. Это не пустое слово. Вам часто жаль, т. е. больно, болевая возбудимость в Вас не меньше радостной. В этом мы похожи.

Мой родной мальчик, беру в обе ладони Вашу дорогую головочку, какие у Вас нежные волосы, стою над Вами как над маленьким. - Сколько у нас с вами могло бы быть. (NB! маленьких?)

Теперь слушайте, это настоящая жизнь.

Вы лежите, я вхожу, сажусь на край, беру к губам руку, вгребаюсь, любуюсь, люблю. За окном - большая жизнь, чужая, нам нет дела, всё проще простого: Вы, я. И целая ночь впереди:

Я Вам рассказываю - всякие нелепости, смеемся - ничего любовного! - ночь наша, что хотим то и делаем. Но ночь еще своя, собственная, со своими законами, и вот - через смех, произвол, пену - ПРАВДА: единственная: губы к губам.

Вы прелестно целуете (уничтожьте мои письма!) без натиска - нежно <пропуск двух-трех слов>

Некое душевное изящество, выдержка, - до поры.

С Вами не смутно (тяжелой смутой) - нежно, очень нежно, еще нежней, сверх-сил-нежно (игра: холодно, теплей, еще теплей, совсем тепло, - до "горит" у нас с Вами не доходило!).

<Вдоль левого поля:> Любовная любовь - вода, небесная - огонь. (В пояснение: вода: влажное начало, ил. Огонь: ничего не растет и всё сгорает.) 1932 г.

Плывешь. Вы невинны (радостью), Вы не сопреступник, не соубийца души, тьмы Вы сюда не вносите - только темнoты.

Как я бы хотела, как я бы хотела - ведь это нежнейшее, что есть - Вашего засыпания, какой-нибудь недоконченной фразы, всего предсонного с Вами! - Чтобы лучше любить! Ибо тогда души безоружны и явнее всего.

Милый друг, я только в самом начале любви к Вам - любови! - еще ничего не было, я только учусь, вслушиваюсь.

Я бы хотела многих Ваших слов, никогда не скажу. Чувство: ничего не опережать, заострить внимание и вглубь (себя, другого). Из этого может вырасти огромное - при бережности. Бережность, это Ваше слово, помню и благодарю.

Ведь всякую встречу можно повернуть самовольно (исказить!) эта встреча да будет по замыслу, не Вашему, не моему, самой любви, самой судьбы. - Если ей вообще быть суждено! -

Будет час: у меня встанет к Вам неутолимая жажда - ах, знаю! - но это еще не скоро, и от Вас не зависит. Это - этап.

Не обманывайтесь внешними признаками: руки и губы нетерпеливы, это - дети, им НУЖНО давать волю (чтобы не мешали!), но главное не в них: душа, вначале опережающая, в середине запаздывает: или недолет или перелет, ибо она не наша <сверху: здешняя> и не соизмеряется.

- Спокойной ночи. Прочтите это письмо на ночь, и тут же - сонно-выпадающим от сна карандашом - несколько слов мне, НЕ ДУМАЯ. - Буду любить и беречь.

Сегодня в кафэ мне на секунду было очень больно, Вы невинны, это я безмерна, Вам этого не нужно знать.

Спите. Не хочу ввинчиваться в Вас как штопор, не хочу розни, ничего не хочу хотеть. Если всё это - замысел, а не случайность, не будет ни Вашей воли, ни моей, вообще - в какие-то минуты - ни Вас ни меня. Иначе - бессмысленно: МИЛЫХ - сколько угодно.

Я хочу - ЧУДА.

М.

*

- Письмо седьмое -

30-го нов<ого> июня 1922 г., ночь.

Мой дорогой друг!

Мой дорогой друг! - Хотите правду о себе, которой Вы от любящей никогда не услышите? Мы сейчас сидели за столиком, Вы слушали стихи, и музыку, и меня. Сейчас я дома и одна и думаю и первая мысль: это человек ПРЕЖДЕ ВСЕГО - наслаждения. О, не думайте: я беру это слово во всей его тяжести, и оттого что я его так беру - мне почти что больно (ибо это - неизлечимо).

Не наслаждение: женщины, вино и прочее простое, а: дерево, музыка, свет. Всё доходит, но исключительно через шкуру, точно души никогда и не было. (Ваша шкура - медиум.) Всё Вас гладит, всё по Вас - как ладонь. Мне любопытно: ЧЕМ Вы слушаете Бетховена?

(Не говорите: не люблю, боюсь слишком явной расщелины, ибо бетховенское: Durch Leiden - Freuden [В оригинале: "Freude". "Через страдание - радость" (нем.). Ставшие знаменитыми как жизненный девиз Бетховена, слова из его письма к графине Марии фон Эрдеди от 10 октября 1815 г.] - мое первое и последнее на земле и на не-земле!)

Ладонь - люблю, вся жизнь - в ладони. Но поймите меня! Нельзя - только ладонь.

Стихи Вы любите - даже не как цветы: как духи. Разрывается у Вас от них душа? Боль, - что она в Вашей жизни? (В моей - ВСЁ.)

Мой родной! Если бы это окончательно было так - и завтра! - я бы нынче не тянулась к Вам как тянусь. Я хочу для Вас страдания, но не грубого, как те явные чудеса, не поленом по голове бьющего (ибо тогда человек тупеет: обрубок, бык), а такого: по жилам как по струнам. Как смычок. И чтобы Вы за этот смычек - отдали последнюю душу! - Чтоб Вы умели жить в нем, поселились в нем, чтоб Вы дали ему в себе волю, чтоб Вы не разделывались с ним в два счета: "больно - не хочу".

Чтобы Вы, сплошная кожа, в какие-то часы жизни стояли - без кожи.

Я не хочу, чтобы Вы - такой - такой - такой - в искусстве, миновали что бы то ни было "потому что тяжело". Вы не любите (НЕ ХОТИТЕ) Достоевского и Вам чужд Врубель - пусть это будет сила в Вас, а не слабость, преодоление через знание, а не закрывание глаз. Я не хочу Вас слабым, потому что не смогу Вас любить.

Будьте слабым в личных проявлениях, в маленьких пристрастиях, но не переносите этого на большое, слабости не терпящее. Вспомните, что эпикурейцы из всех искусств жизни лучше всего умели: УМИРАТЬ. Эпикурейство обязывает.

Будьте

*

Это слово случайно осталось последним. Прервала жизнь. Это слово не случайно осталось последним.

*

Я Вас бесконечно (по линии отвеса, ибо иначе Вы этого принять не можете, не вдоль времени а вглубь не-времени) - бесконечно, Вы мне дали так много: всю земную нежность, всю возможность нежности во мне, Вы мой человеческий дом на земле, сделайте так чтобы Ваша грудная клетка (дорогая!) меня вынесла, - нет! - чтобы мне было просторно в ней, РАСШИРЬТЕ ее - не ради меня: случайности, а ради того, что через меня в Вас рвется.

*

Беру тебя за головочку (я стою, ты выше меня, тянусь) смотрю на <под строкой: в> тебя, потом, не отпуская рук, сама подставляю голову. И потом, чуть запрокинув: на.

Возьми меня с собой спать, в самый сонный сон, я буду лежать очень тихо: только сердце (которое у меня - очень громкое!). Слушай, я непременно хочу проспать с тобой целую ночь - как хочешь! - иначе это будет жечь меня (тоска по тебе, спящем) до самой моей смерти. Ты ведь знаешь, что мне здесь важно.

*

Поцелуй за меня мою вторую мечту.

М.

*

- Письмо восьмое -

2-го нов<ого> июля 1922 г., ночь.

<Поперек страницы, перед началом письма:> <ым> нов<ого> июня и 2-ым нов<ого> июля - либо письмо Б. П., либо письмо к Б. П., либо усиление дружбы с Белым. Слишком явный - солнцеворот (от корреспондента!). - Проверить. - (1932 г.)

Милый друг!

Как Вы похожи на Ваше письмо! (Читала его более внимательно, чем Вы - писали.) - Линия наименьшего сопротивления.

Мне нравится Ваше письмо, перечитывала его за два дня - четыре раза (часы, конечно, знаете).

Я бы одно только хотела знать: для меня ли Вы его писали, или для себя, или.

Вы в письме плывете: не гребя, на спине. Как это у Вас еще хватило силы держать перо? (Не силы - действенности!)

Некоторые места, которых сразу не поняла (почерка), так и остались темными. Косноязычия в письме нет, оно плавное: слово за словом. А Вы уже вообразили, что тонете в море?

Вы любите слова, Вы к ним нежны и они Вам благодарны: льнут. Во мне, думаю, Вы любите главным образом слово, через слово и душу. Бывает, что через душу - слово. Я бы предпочитала единовременность и единоглавенство (хорошее слово? - выдумала - и по Вашему поводу! Подарите мне за него мундштук - только не белый. А свой вчера сходя с автомобиля - каталась с Белым - потеряла [Вот она и разгадка - солнцеворота! Восхитительная (от земли восхищающая) ночная поездка с Белым в Шарлоттенбург.]. Непременно подарите! - Список растет.)

...за добрые дела

Лозэн, не любят!

Кстати, кажется продаю Фортуну Гике [т. е. А. И. Гуковскому].

Есть нежные слова в Вашем письме, тоже гладящие по сердцу, по всему верху груди - ладонью. С таким письмом хорошо спать. - Спасибо.

а я против даже самого нежного насилия.

А если сами думаете обо мне - Вам меня уводить не приходится.

Хочу Ваших писем. Продолжайте. Письмо - испытание.

"...нежность на исходе" (от растраты). Это чудесно и правильно. И, смотрите: от "на исходе" - неизбывность, чем больше даешь, тем больше остается, закон правильный даже в мире внешнем. (Я, напр., раздающая НАПРАВО и НАЛЕВО - в самом злободневном - партийном - смысле! - стихи из Ремесла (NB! ВАШЕГО) и отчаивающаяся когда-либо до конца избыть.) Я бы хотела прочесть Ваши стихи. - Дадите? - Прочту внимательно и скажу правду. (Оттого, верно, и нe дал! 1932 г.)

*

Вы, конечно, из лени, не напишете мне ни строчки, Вы вроде Али, которую нужно соблазнять неграми или хватать за загривок: пиши! Днем - море, вечером - сон.

*

Моя нежность! Завтра или послезавтра спрошу Вас, что в точности Вы делали во втором часу ночи, нынче, в воскресенье.

Помню Ваши утренние волосы: кудрявые, и дневные: проборные, и ночные: лохматые, - самые милые! И всю Вашу небрежную (не бережете!) нежность. Но слишком думать о Вас нельзя.

*

Спокойной ночи. - Если Вам сейчас снится хороший сон - то, конечно, моей милостью.

*

9-го нов<ого>

- Письмо девятое, последнее -

Мой родной,

Сегодня наши мысли врозь, Вы берете в сон - другую, я - целое небо.

От стихов (напряжения) мне страшно захотелось спать, я ждала Ваших шагов, мне не хотелось, чтобы я когда-нибудь - в будущем - смогла сказать себе, что хоть раз пропустила Вас по своей вине, я взяла подушку и легла - головой в дверях балкона. Подымаю глаза: две створки двери - и всё небо. Шагов было много, я скоро перестала слушать, где-то играла музыка, я вдруг почувствовала свою низость (всех годов и последних дней!), я знаю, что я не такая, - это только потому, что я пытаюсь - жить.

выправить (не жить - быть!) - весь хребет трещит, разрыв (не с человеком, - только души!).

Мой родной, я совсем не знаю, доходит ли. Я еще полна этим пустым небом. Оно плылo, я лежала неподвижно, я знала, что я, лежащая, пройду, а оно, плывущее, останется. (Небо плывет вечно и безостановочно: с тех пор как земля и раньше чем земля, а я - всё прохожу: вечно и безостановочно. Я - это все те которые так лежали и смотрели, лежат и смотрят, будут лежать и будут смотреть: видите - я тоже бессмертно!)

И вспомнила утро: недоуменно, вне негодования. Это просто была не я. Разве я - могу кроить и рассчитывать. Нет, это жизнь за меня старается. Я могу - да - рваться (как ребенок: к тебе) - разрываться - но дальше!.. Все исхищрения, все лоскутья (урезки!) - как не завести рук за спину?

Разве нужно - в таком осуществлении - такой ценой?

Друг, должно быть небо - и для любви.

Простите меня за мои сегодняшние слова и помыслы, я была не в уме.

Друг, Вы сегодня не пришли, потому что писали письма, мне уже не больно от таких вещей - приучили - (Вы - и все, Вы ведь тоже "бессмертны"! - как та лежащая: глядящая я) - когда Вы когда-нибудь, на досуге, перечтете мои записные книжки - не только ради формулы и анекдота - когда Вы иначе, меня живую ища, перечтете - Вы заново увидите нашу встречу. Думаю, в жизни со мной поступали обычно, а я чувствовала необычно, поэтому никого не сужу. От Вас как от близкого я видала много боли, как от чужого - только доброту, никогда не чувствовала Вас ни тем, ни другим, боролась в себе за каждого - значит: против каждого.

Это скоро кончится - чую - уйдет назад, под веки, за губы - Вы ничего не потеряете, стихи останутся. Жизнь прекрасно разрешит задачу, Вам не придется стоять распятием (да простит мне Бог и Ваше чувство меры - непомерность сравнения!).

Родной! Вне милых бренностей: ревностей, нежностей, верностей, - вот так, под пустым небом: Вы мне дороги. Но мне с Вами просто нечем было дышать.

душу.

А теперь - спокойной ночи.

Видите, небо рознит меня не с Вами, только <фраза не окончена>

Целую Вашу черную головочку.

М.

*

Письмо десятое, невозвращенное

*

Вы поймете, Марина, как мне трудно писать: я сознаю себя кругом виноватым. Виноват в отсутствии той "воспитанности" (внутренней и внешней), которую Вы так цените. Но постигает же людей чума, и меня постигла жестокая прострация, гнусное состояние окостенения, оглушения, онемения. Всё проходило мимо и никакие силы не могли бы заставить меня делать то, что делать было необходимо. Сейчас всё это - позади, и я чувствую какую-то особенную послеболезненную бодрость. Мне очень тяжело, что мое молчание могло Вас навести на ложные предположения. Я долго и тяжко спал. Спящие не ходят на почту. (Я, 1932 г. - Но едят.) Прошу этому верить.

<Вдоль правого поля:> NB! Ненавижу слово: бодрый. Фокс-террьер - бодрый. А в общем - всё письмо - послеобеденная добрость.

*

Я возвращаю Вам письма дабы у Вас была полная уверенность в том, что они - не у меня. Я оставил только одно - последнее, переданное Вами в день отъезда. Оно мне дорого, как завершение какого-то пути, как последнее слово удаляющегося голоса. Впрочем, если Вам не по себе от этого листочка в моих руках - верну его тотчас.

*