|
- А ты будешь читать Рейнеке?
Рейнеке - так звучал для нее Райнер Мария Рильке. Ибо такие маленькие дети еще не чувствуют пауз.
*
Я хочу написать тебе о Вандее, моей героической французской родине (в каждой стране и в каждом столетии есть хотя бы одна). Я здесь ради имени.
Швейцария не впускает русских. Но горы должны расколоться и впустить нас - меня и Бориса - к тебе. Я верю в горы (эта строчка - узнаешь ли ты ее?). Моя переделка ничего не меняет, ибо горы и ночи рифмуются.
*
Теперь самое последнее ("она не может закончить").
Вот записная книжка для тебя - из Праги - твоего родного города - к счастью, я в ней еще не писала: слишком красивая для меня, недостаточно красивая для тебя - ибо я спартанец (тот, с лисенком!) - а ты афинец - один из обитателей мифических Афин, нет: ты один из тех, кто стоит над Афинами и Спартой и Троей (нем.).]
*
(NB! Письмо было гораздо лучше, это - записи к нему, на берегу... Но так - хоть это не пропадет. Ванв, 10-го мая 1938 г.)
*
На той же стр<анице> блок-нота - текст синим, цифры красным:
Мамины чулки коричневые:
1 дырка средняя - 10 с<антимов>
1 дырка маленьк<ая> - 5 с.
1 дырка средняя - 10 с.
" " " " - 10 с.
45 с.
Муркин фартук голубой:
1 завязка - 5 с.
1 плечо - 5 с.
2-ая завязка - 5 с.
15 с.
Муркин фартук желтый:
Карман - 15 с.
(штопка и зашивка)
75 с.
(Аля)
ВЫПИСКИ ИЗ КВАДРАТНОЙ
ЧЕРНОЙ КОЖАНОЙ ЧЕРНОВОЙ ТЕТРАДИ,
начатой в конце июня 1931 г. в Мёдоне
- Я начинена лирикой, как ручная граната: до разорватия.
*
(Черновик первых стихов к Пушкину.)
*
Я, нечаянно: - Кончайте! Кончайте, господа! Тут молоко уходит - и время уходит - уходите и вы.
(на прогулку - Муру и Але)
25-го июня 1931 г.
*
Дорогой Борис, я стала редко писать тебе, п. ч. ненавижу случайность часа. Мне хотелось бы, чтобы я писала тебе, а не такое-то июня в Мёдоне.
Пиши я тебе вчера, после того-то и того-то - ты бы прочел одно, пишу тебе ныне - читаешь это, неизбежно другое, чем завтра прочел бы. В этом разнообразии не богатство, а произвол (чего-то надо мной - и мой над тобой - и чего-то над тобой и мной).
Я бы хотела - извсегда и навсегда.
Мне тебя, Борис - не завоевывать, не зачаровывать. Письма - другим, вне меня живущим. - Так же глупо (и одиноко), как писать письмо себе.
*
Начну со стены. Вчера впервые (за всю с тобой - в тебе - жизнь), не думая о том, что делаю (и делая ли то, что думаю?), повесила на стену тебя - молодого, с поднятой головой, явного метиса, работу отца. Под тобой - волей случая - не то окаменевшее дерево, не то одеревеневший камень - какая-то тысячелетняя "игрушка с моря", из тех, что я тебе дарила в Вандее, в 26-том. Рядом - дивно-мрачный Мур, трех лет.
Когда я - т. е. все годы до - была уверена, что мы встретимся, мне бы и в голову, и в руку не пришло так выявить тебя воочию - себе и другим. Ты был моя тайна - от всех глаз, даже моих. И только закрыв свои - я тебя видела - и ничего уже не видела кроме. Я свои закрывала - в твои.
Выходит - сейчас я просто тебя из себя - изъяла - и поставила - как художник холст - и возможно дальше - отошла. Теперь я могу сказать: - А это - Б. П., лучший русский поэт, мой большой друг, говоря этим ровно столько, сколько сама знаю.
Морда (ласкательное) у тебя на нем совершенно с Колониальной выставки. Ты думал о себе - эфиопе? арапе? О связи - через кровь - с Пушкиным - Ганнибалом - Петром. О преемственности. Об ответственности. М. б. после Пушкина - до тебя - и не было никого? Ведь Блок - Тютчев - и прочие - опять Пушкин (та же речь!), ведь Некрасов - народ, т. е. та же Арина Родионовна. Вот только твой "красивый, двадцатидвухлетний"... [Т. е. В. В. Маяковский. Цветаева цитирует слова из ст-ния Пастернака "Смерть поэта", являющиеся, в свою очередь, цитатой из поэмы Маяковского "Облако в штанах".] Думаю, что от Пушкина прямая расходится вилкой, двузубцем, один конец - ты, другой - Маяковский.
Если бы ты, очень тебе советую, Борис, ощутил в себе эту негрскую кровь (NB! в 1916 г. какой-то профессор написал 2 тома исследований, что Пушкин - еврей, т. е. семит: ПЕРЕСТАВЬ [т. е. напиши 2 тома исследований, или одно свое двустишие, что Пастернак - негр.], ты был бы и счастливее, и цельнее, и с Женей [Речь идет о Евгении Владимировне Пастернак (урожд. Лурье, 1898 - 1965), первой жене поэта, с которой он расстался в 1931 г. ради создания новой семьи.] и со всеми другими легче бы пошло. Ты бы на многое, в тебе живущее, - свое насущное - стал вправе. Объясни и просвети себя - кровью. Проще.
Ведь Пушкина убили, п. ч. он своей смертью не умер бы никогда, жил бы вечно, со мной бы в 1931 г. по Мёдону гулял (Пушкина убили, п. ч. он был задуман бессмертным.) Я с Пушкиным, мысленно, с 16-ти лет - всегда гуляю, никогда не целуюсь, ни разу, - ни малейшего соблазна. Пушкин никогда мне не писал "Для берегов отчизны дальней", но зато последнее его письмо, последняя строка его руки - мне, Борис, - "так нужно писать историю" (Русская история в рассказах для детей) [Цветаева неточно цитирует письмо Пушкина (написанное перед дуэлью и оказавшееся последним) к детской писательнице А. О. Ишимовой: "Сегодня нечаянно открыл Вашу „Историю в рассказах" и поневоле зачитался. Вот как надобно писать!" (Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 16. М.; Л.: АН России, 1949, с. 227). Письмо было откликом на первый том "Истории России в рассказах для детей" Ишимовой.], и я бы Пушкину всегда осталась "многоуважаемая", а он мне - милый, никогда: мой! мой!
Пушкин - негр (черная кровь, падение Фаэтона - когда вскипели реки - и (это уже я!) негрские волосы) самое обратное самоубийце, это я выяснила, глядя на тебя на стену. Ты не делаешь меня счастливее, ты делаешь меня умнее.
*
О себе, вкратце: просьба подождать еще два года до окончания. Таким образом у меня еще два посмертных тома. (О, мои богатые наследники!) Большую вещь, пока, отложила. Ведь пишу ее не для здесь (здесь не поймут - из-за голоса), а именно для там - реванш, языком равных. Пишу сейчас Пушкина (стихи). Как только пришлешь наверный адрес - пришлю.
(Попутная мысль, чтобы не забыть - 10-го мая 1938 г. Ванв - благородство и пощада пера, никогда не выдающего нашего возраста: в письмах мы вечно-молоды, в счет идет - только наша (молодая, сильная) интонация - никаких морщин ни седин!)
Несколько дней назад тебе писал С. - просьбу его смело можешь исполнить: я - порукой. ( - А жена? - Жена пока и т. д. - Ой! ой! ой! Да ведь это же - разрушать семью! - Хороший д. б. человек.) [Речь идет о письме С. Я. Эфрона к Пастернаку с просьбой о содействии ему в получении советского гражданства. 29 июня 1931 г. Эфрон писал о том же своей сестре, Е. Я. Эфрон и Горькому.]
Очень болен Д<митрий> П<етрович>: грудная жаба. Скелет. Мы с ним давно разошлись, м. б. он - со мной, приезжает, уезжает, не вижу его никогда. Положение серьезное, но не безнадежное: при ряде лишений может прожить очень долго.
*
Это лето не едем никуда. Все деньги с вечера ушли на квартиру. Все эти годы кв<артиру> оплачивал Д<митрий> П<етрович>, сейчас из-за болезни не может. Как будем дальше жить - не знаю, п. ч. отпадает еще один доход - 300 фр<анков> <отор>ые одна моя приятельница [Речь идет о С. Н. Андрониковой-Гальперн.] собирала в Лондоне. Пожимаю плечами и живу (пишу) дальше. (Р<аисе> Н<иколаевне> ничего не пиши, о тяжелой болезни сына ты знаешь.)
М. б. С. на две недели съездит в деревню, к знакомым рабочим, обещают кормить, наша - только дорога. Сейчас он пытается устроиться в к<инематогра>фе (кинооператором). У него блестящие идеи, но его всё время обжуливают.
Так что мой адр<ес> на всё это время - прежний.
Да! ты пишешь о высланной II ч<асти> Охранной Грамоты, у меня и I нет. Посылал?
*
(NB! На год назад - сентябрь 1930 г. St. Laurent Haute Savoie)
ЧЕРНАЯ НЕБОЛЬШАЯ ХОЛЩЕВАЯ ТЕТРАДЬ
для франц<узского> Мoлодца (Le Gars) - конца его: "Adieu, mon petit Grillon" ["Прощай, мой маленький Сверчок" (фр.) - строка из последней главы "Le Gars".] - несколько выписок о Муре - и несколько моих записей:
Из стихов к М<аяков>скому (невошедшее)
... С Богом - по морозцу!
Жи - изнь? - Ваша!
Смерть - моя!
*
В красный рай самоубийц
*
Мур, упавший в колодец
*
Ляжу. Бежу.
*
Так и не подал руку девочке - Димитриевой. Ненависть к ней, несмотря на ее смелость, мальчишество, мужское имя Кирченок и 10 лет. (Ему - 5 л.) И когда ставят всё это на вид:
- А она - все-таки девочка!
(Галилей)
*
Разговор с шоссейным рабочим (русским)
- Кто такое твой товарищ: монархист или охотник?
Мур: - Ни то, ни другое: рабочий. Сначала человек, потом рабочий. Человек, к<отор>ый работает. Рабочий человек.
И - медленно - крайне выразительно - со всей полнотой интонации:
- До чего мне иногда удивительно - что вы, взрослые, говорите!
*
(Всё это, о Муре - июль 1930 г., С<ен> Лоран.)
*
Болезнь, лежание в Арсине [Замок Арсин (Chateau d'Arcine) находился, по свидетельству Цветаевой, в трех километрах от того места, где жили они с сыном; в нем был русский пансион, в котором в это время отдыхал С. Эфрон.] (18-го - 19-го июля 1930 г.)
*
(Из стихов к М<аяков>скому)
Слушай! Не ты ли - апостол Павел,
Отбивавший носы у стaтуй?
*
...Мимо склепов и гробниц -
В красный рай самоубийц...
*
<ен> Лоран - черновик стихов к М<аяков>скому.)
*
...Авария в озере...
*
Авария в блюдце...
*
Мур: - Нессесэр (С.С.С.Р.)
*
- Мама! Для чего Вы стали писательницей, а не шофёром и не другим таким?
С<ен> Лоран, 21-го авг<уста> 1930 г., за едой.
*
- Время - когда едят и время - когда спят, время - когда гуляют - и время когда
(NB! не читав Экклезиаста)
NB! ВОЗОБНОВЛЯЮ ЧЕРНУЮ
КВАДРАТНУЮ КОЖАНУЮ ЧЕРНОВУЮ
лета 1931 г., Мёдон
Как хорошие стихи пишутся - знаю, как плохие - не знаю (и не догадываюсь!).
*
...Братски - да, арапски -
Да, но рабски - нет
(NB! люблю Пушкина. Невошедшее. А жаль.)
*
...Собственного слуха
Эфиоп - арап.
*
Тягости Двора -
Шутки - по сравненью
С каторгой пера...
*
Узы и обузы
Сердца и Двора -
Шутки - перед грузом
Птичьего пера
*
Мур
Кто-то о Пушкине: - обреченность.
Мур: - Не обреченность, а афричённость.
(т. е. обреченность на Африку)
*
10-го июля 1931 г., Мёдон
*
встреча с внучкой пушкина
Прихожу к Елене Николаевне Арнольд. У нее сидит дама - белобрысая - белорыбица - альбиноска, страшно-постная и скучная. Через несколько минут после моего прихода E. H. со свойственной ей бесцеремонностью начинает ее - всячески выживать: - А Вам никуда не нужно идти? - М. б. Вам уже пора идти? - и так далее, и чем далее - тем грубее. Но дама - сидит, и E. H., когда убеждается, что сидеть - будет, глубоким, громким, даже не актерским, а декламаторским голосом - мне:
- А Вы зна-аете, дорогая! кто у меня сидит?
Я, робко: - Вы, кажется, сказали Г<оспо>жа Розен... Розен...
- Розенмайер - что! Розенмайер - ничто. Эта дама - внучка Пушкина. Родная внучка Александра Сергеевича. [Розенмайер (урожд. Пушкина) Елена Александровна (1889 - 1943) - дочь старшего сына поэта, Александра Александровича Пушкина (1833 - 1914), от второго брака (с Марией Александровной Павловой). Эмигрировала в 1918 г.; в ноябре 1921 г. вышла замуж за русского офицера Николая Алексеевича фон дер Розенмайера (1892 - ок. 1933).]
- И я, ничего не успев: - Доч<ка?> - Сашки?!
*
<атищеву> [Речь могла бы идти о графине Екатерине Борисовне Татищевой (урожд. Княжне Мещерской, 1848 - 1930), вдове графа Алексея Никитича Татищева (1846 - 1896), действительного статского советника, занимавшего видные государственные посты и игравшего значительную роль при дворе. С 1928 г. Е. Б. Татищева жила в Русском Доме в Сен-Женевьев-де-Буа, под Парижем; там она и скончалась, и похоронена на местном кладбище.], "на которую" E. H. меня и пригласила - и до того ждала, что сначала подивилась ее молодости (Т<атищевой> - около 80-ти лет) и такой полной белобрысости. (И даже "Розен..." не смутило.)
И вместо нее - встречаю внучку Пушкина, бывающую у E. H. раз в год и зашедшую случайно.
На вид - 45 лет (самый постный возраст! самый неудобоносимый и выносимый, самый двусмысленный! (сейчас (1938 г.) - мой) когда сам не знаешь - кто ты, на что похож, - впрочем, не сам, а сама, ибо у мужчин этого возраста нету) - итак, на вид 45 лет, но должна быть моложе, если не предполагать, что породила свою Светлану [Светлана Николаевна фон дер Розенмайер (1923 - ?) пропала без вести во время Второй мировой войны.] (названную, очевидно, в честь Пушкина, хоть это - Жуковского [Речь идет о балладе В. А. Жуковского "Светлана", благодаря которой за ним самим закрепилась в обществе "Арзамас" кличка "Светлана".]) 37-ми лет - что тоже возможно: всю жизнь собиралась - и разродилась.
О Светлане этой - Светике - говорит захлебываясь, показывает ф<отогра>фию и открытку: тоже белорыбица - в русском костюме, за к<отор>ый где-то, конечно, получила какой-то приз, а пишет - 8 лет - Je tan brase [искаж. фр.: Je t'embrasse. - Обнимаю (целую) тебя.]. Учится во франц<узской> школе. По-русски не читает и не пишет вовсе - и наверное не говорит. Сейчас - для точности - гостит в Баварии: оттуда анбразирует.
Итак - внучка Пушкина, родная дочь Александра Александровича, генерала, почетного опекуна, бывавшего у нас в доме в Трехпрудном, куда ехал мимо дома Гончаровых, с нашим - смежного (наш - д<ом> № 8, шоколадный, со ставнями, с двумя огромными серебряными тополями. Разобран в Рев<олюцию> на дрова), родная дочь пушкинского Сашки - и жена "маленького русского офицера", сидящего в Шарантоне [Психиатрическая лечебница, называемая по месту ее нахождения в парижском пригороде Шаратон.] (у E. H. там сидит сын, и знакомство на этой почве).
Белобрысая белобровая белоглазая немка, никакая, рыбья, с полным ртом холодного приставшего к нёбу сала (жирно картавит).
- У Вас есть какой-нб. листок Пушкина?
Она, с удовлетворенной и даже горделивой улыбкой:
- Ни-че-го. Папа всё отдал в Академию наук.
Узнала от нее, что оба пушкинских имения живы (в Револ<юцию> был упорный слух, что Михайловское сгорело) [Дом в Михайловском действительно горел в 1918 г. (а до этого в 1908 г.) и был отстроен заново. Однако горел уже не дом, принадлежавший некогда А. С. Пушкину, а дом, построенный в 1860 г. на месте снесенного за ветхостью "пушкинского".] - но сильно запущены. Единственное собственное - не на вопрос - сведение (вставка в наш с E. H. разговор) - что Ганнибал был куплен Петром за бутылку рома - сведенье, к к<оторо>му уже Пушкин относился юмористически и уцелевшее только благодаря его реплике - насчет ваших предков, приносивших и уносивших царям ночные горшки (посудины).
Читаю Стихи к Пушкину, разрываюсь от волнения - что перед внучкой. Одиноко - разрываюсь, ибо не понимает ничего и не отзывается - никак. (E. H. за всех хвастливая спешно объявляет ей, что я самая великая и знаменитая поэтесса и т. д. - чего наверное не думает.)
На ком был женат "Сашка", чтобы так дoчиста ни одной пушкинской черты? А м. б. - слишком поздно женился, когда своих уж - не бывает? Если ей сейчас - 40 лет, то родилась она в 1891 г., Пушкин же умер в 1837 г. и Сашке (кажется) было 4 года, знач<ит> родился (ничего нет под рукой) в 1833 г. 1891 г. - 1833 г. = 58 л. Нет, еще могут быть, у Б<альмон>та и у А. И. Г<учкова> - чудные. Особенно - если пушкинская кровь (неутомимая). Так или иначе: бедная Светлана! Такая мать и шарантонский отец - пожалуй что и Пушкину не одолеть (уже не одолел: 8 лет и: je tan brase. Myp 9-ти лет не делал ни одной ошибки, а учился по-франц<узски> только год.)
- С увлечением - сладострастным хихиканьем и поддразниванием - говорит о квартире в 3 комнаты в Neuilly, к<отор>ую сняла на три месяца совместно с какой-то француженкой и русскими. - Кто же эти русские - или секрет? хозяйка, по-настоящему увлеченная - и для к<отор>ой "внучка Пушкина" не редкость, ибо знает ее - и цену ей (как выгоняла!!) - давно. - "Никакого секрета нет и быть не может: всё тайное становится явным" (кроме тайны твоей наследственности). Имени русских, несмотря на бесстрастнейшие и подробнейшие расспросы хозяйки - не назвала.
Из моих стихов к Пушкину - самых понятных, то, с чего всё и повелось: "Бич жандармов, бог студентов - Желчь мужей, услада жен" - не поняла ничего и не отозвалась ничем, ни звуком (даже: гмм...).
Внучка Пушкина - и я, внучка священника села Талиц [По отцовской линии Цветаева принадлежала к потомственному духовенству; ее дед, Владимир Васильевич Цветаев (о. Владимир) (1819 или 1820 - 1884), - с 1853 г. до смерти был священником в селе Николо-Талицы (ныне Ново-Талицы) недалеко от Иваново-Вознесенска (ныне Иваново).].
Что же и где же - КРОВЬ.
Пушкин, при всем этом, конечно присутствовал незримо, не мог не - хотя бы из-за юмора положения.
И, несмотря на: ни иоты, ни кровинки пушкинских, несмотря на (наконец нашла!) рижскую мещанку - судорога благоговейного ужаса в горле, почти слезы, руку поцеловала бы, чувство реликвии
- которого у меня нету к Пушкину -
но тут два довода и вывода, к<отор>ые, из честности, оставляю - оба:
первое: ибо Пушкин - читаю, думаю, пишу - жив, в настоящем, даже смерть в настоящем, сейчас падает на снег, сейчас просит морошки - и всегда падает - и всегда просит - и я его сверстница, я - тогда -
она же - живое доказательство, что умер: Пушкин во времени и - неизбежно в прошлом - раз мы (внучки) приблизительно одного возраста
и второе
<зачеркнуто: восьмушка> четверть крови (это Светлана - восьмушка).
Из этого (кажется, для обоих - вывод, сейчас спешу, не успею додумать) - вывод: насколько жизнь (живое) несравненно сильнее - физически-сильнее, ибо судорога, слезы, мороз по коже, поцелуй руки - физика - самой сильнейшей, самой живейшей мечты, самая убогая очевидность (осязаемость) самого божественного проникновения.
Казалось, не я это говорю, я всю жизнь прожившая мечтой, не мне бы говорить, но -
мое дело на земле - правда, хотя бы против себя и от всей своей жизни.
*
Мёдон, 10-го июля 1931 г.
*
(Сейчас для меня ясно: волнение другого порядка. Одно - "Для берегов отчизны дальней", другое - Сашкина дочка в комнате. Если последнее волнение сильней, то п. ч. физика, вообще, сильней. Зубная боль сильнее (грубее) душевной. Но умирают - от душевной, от зубной - нет.
Сила еще не есть мерило вещи, это только - признак ее. И даже если от зубной боли пускают пулю в лоб - да, боль сильна, но и она и такая смерть - невысокого порядка.)
*
Строки:
...Неудержимый
Ни в чьих руках
(Поток. Поэт.)
*
Кто мне положит в гроб -
Вяземского перчатку?
[Перед отправлением тела Пушкина в Святогорский монастырь для захоронения П. А. Вяземский и В. А. Жуковский, прощаясь с поэтом, бросили в его гроб по перчатке с руки. Перчатка, парная брошенной, была сохранена Вяземским.]
*
О поэте
Поэт не может служить власти - потому что он сам власть.
Поэт не может служить силе - потому что он сам - сила.
Поэт не может служить народу - потому что он сам - народ.
- причем власть - высшего порядка, сила - высшего порядка
Поэт не может служить, потому что он уже служит, целиком служит.
*
...раз поэт не может служить даже самому себе!
*
Единственный, кому поэт на земле может служить - это другому, бoльшему поэту.
*
Гёте некому было служить. А служил - Карлу-Августу!
*
Почему государи не служат поэтам? Не Людовик XIV - Расину? Разве Людовик - выше? Разве Людовик думал, что - выше?
Droit divin [божественное право (фр.)], но поэт - больше, явнее droit divin - над человеком: droit divin - над самим поэтом: droit divin Андерсена извлекшее из гроба служившего ему колыбелью, Гейне - из еврейской коммерческой гущи, всех нас - <пропуск одного-двух слов> - извлекшее и поставившее.
*
Мур - 20-го июля 1931 г., Мёдон - весь месяц проливные дожди.
- Если бы я был Бог, я всегда бы делал хорошую погоду. Значит - я умнее, чем теперешний Бог.
*
Вчера, 19-го - Какая у Вас круглая голова. Как раз для футбола. Я ее сниму и буду ею играть ногами.
*
(Сейчас шутит, но 3-х лет, в полный серьез: - Мама, можно отвернуть Вам голову? - Нельзя. Зачем? - В футбол играть. В парке Беллевю, на одной из наших бесконечных прогулок.)
*
(Весь пушкинский цикл кончен 19-го июля 1931 г. - Потусторонним залом - 12-го, Нет, бил барабан - д. б. 17-го и последнее "Вместо мундира - гражданский фрак?" - 19-го июля 1931 г.
Тогда же - сон о Пушкине.)
*
Сон о пушкине
Перед сном о Пушкине - долгий разговор с Николаем I, очень мой, очень его. Помню только одну его фразу:
- Нельзя быть одновременно первым поэтом России и мужем самой красивой женщины страны!
- Но она же его не любила!
(Моя реплика лишена логики, но интонация, убедительность но - моя.) (Сейчас, в 1938 г., объясняю - так: ты говоришь о двух удачах, а какая же Гончаровская красота ему удача, раз Гончарова его не любила.)
Да, помню еще одно:
- Нет.
*
(Очевидно я его убеждала пойти проститься с Пушкиным.)
Затем:
Больница. Какая-то сиделка по-франц<узски> предупреждает меня, что сейчас у него никого нет, что к нему можно. Коридор. Палаты. Которая? Сиделка указывает на третью раскрытую дверь слева. Я - ей: - Но как же я его узнаю? Я же ничего не вижу. Вхожу. Окна нет, свет из двери. Серо. По стенам посетители. Вижу Володю С<осин>ского [Сосинский Бронислав (Владимир) Брониславович (1903 - 1987) - поэт и критик.] (уже!) зарисовывающего. Прямо против входа, посреди комнаты - кровать. На ней Пушкин. Слева другая, пустая. Кто-то, увидя меня: - А это - М. Ц., наш лучший поэт. Становлюсь на колени в промежутке между кроватями, дает - беру - руку. - Ну, что, Масеточка, пришла смотреть, как умирают? Прощай, Масеточка? - Прощай, земляк! (Страны поэзии, конечно, но тут же вспоминаю, что он больше петербуржец, чем москвич.) Очень похож, он - как действительно был. Маленькое лицо и тело. Громадные перекатывающиеся белки, цвет глаз голубо-зеленый, от жару. Его лоб, волосы, баки. Его рот. С какого портрета - не знаю, не снимок с портрета, собирательный - всех.
Голос - не скажу иначе - изящный, играющий, легкий, с чуть-иронической интонацией - еще на смертном ложе - игры.
*
Не хотела бы быть ни Керн, ни Ризнич, ни даже Марией Раевской [Женщины, которыми в разное время был увлечен Пушкин.]. Карамзиной [Карамзина Екатерина Андреевна (1780 - 1851) - жена Н. М. Карамзина, близкий друг молодого Пушкина]. А еще лучше - няней. Ибо никому, никому, никогда, с такой щемящей нежностью:
- Подруга дней моих суровых,
Голубка дряхлая моя!
*
Ведь Пушкин, как вся его порода, любя - презирал, дружа - чтил, только Гончарову не презирал (понятие жены!) - самую презренную.
Да, важное:
Когда в ответ на собственный вопрос: как Пушкин мог любить Гончарову - куклу, я вспоминаю, как я 14-ти лет от роду в пансионе Фон-Дервиз любила Маргариту Ватсон (единственную красавицу, встреченную мною за всю жизнь - (подтверждаю в 1938 г.)), как не только безнадежно, но даже без понятия надежды (на что? взаимность? точно это, при таком устремлении, есть!) - как яснозренно, обреченно любила Маргариту Ватсон -
- я перестаю понимать собственный вопрос.
*
Мур
- А Вы сядьте - где не удобно.
*
- А есть борзые кошки?
*
Я, ставя ему вопросы сказки:
Месяц спустя, 27-го июля 1931 г.
- Великан.
(В сказке мудрая семилетка отвечает: ветер.)
- Сильнее Беркулес, а поезд - быстрее.
- Жирнее всего?
(В сказке - земля.)
- Свинья, конечно.
- Мягче всего?
- Barnrn (в сказке: рука, к<отор>
- Пуховик, конечно.
- Милее всего?
Безмолвно показывает на себя.
- Собака, конечно.
*
1) Ветер 2) свинья 3) подушка 4) Маманкин.
*
Мур - 18-го июля 1931 г.
- Есть такая музыка - Прокофьев?
- Есть, конечно.
(Французская военная каррикатура, висящая у нас в передней: Pas de sucre - pas de cafe [Нет сахара - нет кофе (фр.).]. Очевидно, ассоциация с военной музыкой. А Прокофьев - ясно.)
*
- Смотрите, мама, какой чудный стрекоз!
*
- А есть борзые кошки?
*
Я.
Я - врачу: - Я боюсь - потому что я не знаю, Вы боитесь - потому что Вы знаете.
*
Наибoльшим событием (и наидлительнейшим) своей жизни считаю Наполеона.
Все события моей жизни настолько меньше моей силы и моей жажды, что я в них просто не вмешиваюсь: чего тут исправлять!
Всё это: случайность людей и мест - отлично зная свою породу людей (душ) и мест, узнавая их в веках и на картинах по первому взгляду (что вовсе не значит, что когда-то здесь, с ними - жила! О другом узнавании говорю, об узнавании: не-воспоминании!)
"Строить свою жизнь" - да, если бы на это были даны все времена и вся карта. А выбирать - друзей - из сотни, места - из десятка мест - лучше совсем не вмешиваться, дать жизни (случайности) самочинствовать до конца.
*
Чувствую свой посмертный вес.
*
Ушло слово грех (понятие Бог). Оно заменено словом вред. Грешник. Вредитель.
Согрешить можно на острове, один на один с собой (совестью). Повредить на острове можно только руку или ногу.
Грех - понятие наединное, неизменное, вред - общественное, прикладное. Грешника Бог судит и прощает. Вредителя общество не судит, а осуждает (упраздняет, изымает).
*
Мур
Я: - Раз я уже решила.
Мур: - А Вы не решайте.
*
- Мур, объясни мне, пожалуйста, почему дети такие злые?
- Вы сами должны мне объяснить.
*
*
8-го июля, по дороге в Шавиль
Мур: - Почему на той стороне так мало людей?
- П. ч. в Париж все ездят из-за работы, а в Версаль - гулять.
- Небось и дамы-прачки есть, не только дамы-интеллигенты!
*
Я: - Небо хорошее - высокое!
Мур: - Еще бы ему высоким не быть! По существу же - это не небо.
- А - что же?
- По существу - это земля разноцветная - у Бога.
*
*
Мур, рассказывая Валентину [Андреев Валентин Леонидович (1912 - 1988) - сын А. И. Андреевой.]:
- Поезд такой чудный, со стеклами, к<отор>ые открываются не наполовину, как в электрическом, а совсем.
- Куда же он едет?
*
(Странное соответствие со стихами Блока - Гиппиус "зеленоглазою наядой - Вам плескаться у ирландских скал" - стихов, к<отор>ых, не помня, никогда при нем не говорила и к<отор>ых в доме - нет, да стихов и не читает.)
*
Слыша, что Валентин едет в Аркашон:
*
- Мы поедем ночью! в папином поезде! п. ч. днем неинтересно, слишком всё видно.
*
Моясь, поздним вечером, в ванной:
- Посмотрите, какое небо! Какая луна-a! Какой ффон!
(Редкая секунда лирики)
*
*
- Я весь исколючился (лес, день С<ережи>ного отъезда, т. е. 23-го июля 1931 г.)
*
Слыша в разговоре: пилот.
- Не пилот, а Пилат, - разбойник такой: пират.
*
Без всякого восторга, констатируя: - Таких - нет.
*
(Мур в детстве: шалыш (шалаш).)
*
Я: - Мур, что такое кожа?
Мур: - Это материя такая, очень плотная, к<отор>
*
Два года спустя:
1) Одеяло. Человеческое одеяло. Которое никогда не рвется, только когда ножом.
*
|