|
ТЕТРАДЬ ПЕРВАЯ
ЗАПИСИ ИЗ ЧЕРНОВЫХ ТЕТРАДЕЙ
(подарок Е. А. И<звольской> [Извольская Елена Александровна (1897 - 1975) - переводчица, религиозная писательница.] перед отъездом в Японию, Мёдон, апрель 1931 г.)
...Так с каждым мигом всё непоправимей
К горлу - ремнем...
И если здесь всего земное имя -
Дело не в нем.
[Заключительная строфа стих. Цветаевой "Земное имя" (1920; 1940).]
*
С. М. В<олкон>ский. [Волконский Сергей Михайлович, князь (1860 - 1937) - внук декабриста С. Г. Волконского, театральный деятель, художественный критик, мемуарист.]
- Что у Вас уцелело - из ценностей?
Он: - Ничто. (?) (точно спрашивая, проверяя...)
- А человек?
- Мало... Закат солнца... тень трепещущих деревьев... карканье вороны...
*
1928).]. Этого (другое - всё было!) этого со мною еще не было.
*
Думать в ответ. Нескончаемый разговор. Что я буду делать, когда прочту Вашу последнюю строчку? (точку!)
(Ответ: писать свое. Как оно и было. Кламар, 29-го июня 1932 г.)
*
Вы - последнее русло моей души, мне так хорошо у Вас в берегах! (как: в руках) О, искус всего обратного мне! Искус преграды! Раскрываю книгу [С. М. Волконский "Художественные отклики"]: Театр (чужд), Танец (люблю только танец Melle Laurence из Гейне и Эсмеральды [Героиня романа В. Гюго "Собор Парижской Богоматери".], но таких не видела и увидеть не могла бы: танец - в слове).
C. M.! Немудрено в Исповеди Руссо - дать живого Руссо, в записях Эккермана - дать живого Гёте [Книга литературного секретаря Гете в 1823 - 1832 гг. И. П. Эккермана "Разговоры с Гете в последние годы его жизни"], в мемуарах Казановы - живого Казанову, но мудрено и невозможно в книге о театре...
Всё тайное станет явным. Это, обычно, говорят о лжи (NB! чужой!). Я это говорю о правде, единственно-сущей: правде сущности. Не моя случайная ложь станет явной, а моя вечная насущная правда. Не станет: уже есть.
*
Простите и не примите за дерзость: мне горько, что всегда "по поводу". О как мне бы хотелось - Вас вне театра - балета - мимики, Вас по поводу Вас же, Вас - без, Вас - Вас. "Разговоры" [Книга Волконского] я уже начинаю вспоминать как вскрытую лирическую жилу по сравнению с отрешенностью Откликов.
*
Победа путем отказа. (У Вас: вездесущие путем отказа. Музыка.)
Стр<аница> 134 (конец). Слышен голос.
*
Мысль - тоже страсть (впервые).
*
Для меня стихи - дом, "хочу домой" - с чужого праздника, а сейчас хочу домой - в Вашу книгу. В чем же дело? До сих пор я любила только свое и только в определенных (человека - в дневниках, стихах, письмах), т. е. беспредельных, самых непосредственных формах - самых не-формах! - человеческой беззащитности. Голого человека. Нет, ободранного человека (себя). Немудрено, что многое сходило. Всё сходило.
*
Ваша геометрия - пуще всякой магии! На всем, что Вы говорите, печать неопровержимости.
*
Тоска и благодарность. (Стр<аница> 144)
*
Хеллерау [Городок близ Дрездена, где в 1912 г. проходили так называемые "Школьные Празднества" - представления обосновавшегося там Института ритмической гимнастики Жак-Далькроза.] - вражда - точно от меня отрывают Алю.
*
Но книгу, к<отор>ую я от Вас хочу - Вы ее не напишете. Ее мог бы написать только кто-нб. из Ваших учеников, при котором Вы бы думали вслух. Goethe бы сам не написал Эккермана.
*
Ваши книги - книги про всё (так Аля, 6-ти л., назвала свою будущую книгу).
*
Породы Гёте - и горечь та же - в броне. Щедрость в радости, скупость в горе. После Вашей книги хочется (можно - должно бы) читать только Гёте.
*
Все Ваши дороги ведут в Мир. ("Все дороги ведут в Рим", привели в Рим и С. М. В. - 1932 г.)
*
<еулка> на Поварской! 1932 г.), мне еще слышался Ваш голос, когда Вы читали Пушкина.
*
Сейчас - ночь со вторника на среду - вспоминала, сколько времени я Вас не видела. Первое, непосредственное - недели две! И: Благовещение - затмение - дальше 28-ое (русское), суббота, т.е. день встречи, сегодня 31-ое марта - три дня!
*
Дорогой Сергей Михайлович!
Вот то, что мне удалось узнать в Лавке Писателей ["Книжная лавка писателей" просуществовала в Москве с осени 1918 г. по осень 1922 г.]. Издатель из Риги еще не приехал. Редакц<ионный> Комитет состоит из Бердяева, Зайцева и Осоргина. Первого Вы знаете, второй и третий - люди безупречные и достаточно культурные. Я говорила им о Фижмах. Тон приблизительно был таков: "Эх, господа, господа, вы вот снабжаете заграницу Новиковым и Ко (NB! Ко - они), а знаете ли Вы такую замечательную вещь „Фижмы"" - и т. д. Немножко рассказала. Спросили о длине вещи, я сказала печатный лист. (Так?) - Не набралось бы несколько таких рассказов? - Пока один. - Тогда можно поместить в альманахе. Но хорошо бы иметь на руках вещь. -
И вот, дорогой С. М., просьба: если Вам не жалко отдавать Фижмы в альманах (мне - жалко!) не могли бы Вы их держать наготове, чтобы к приезду рижского издателя представить в Редакц<ионный> Комитет? (Не решаюсь предложить Вам свои услуги по переписке, - сама и всегда страшусь выпус<кать?> вещь из рук - хотя бы в самые любящие.)
Об этом его приезде буду знать, предупрежу Вас. А другие Ваши книги - цельные? Переписаны ли они? Но - когда начинаешь думать - всё жалко!
Посылаю Вам прежних-времен чаю: противоядие от советских полезных напитков. Если у Вас уже есть, пусть будет еще. Все вечера читаю Художественные отклики, и уже с утра - жду вечера.
М. Ц.
*
Москва, 28-го русск<ого> марта 1921 г., суббота.
Дорогой С. М.!
Только что вернулась с Алей из Вашего сжатого загроможденного пер<еулка>, точно нарочно такого, чтобы крепче держал мою мысль. Шли темной Воздвиженкой - большими шагами - было почти пусто - от этого - чувство господства и полета.
Сейчас Аля спит, а я думаю.
Вам (не зная и не ведая, а главное: не желая) удалось то, чего не удавалось д. с. п. никому: оторвать меня не от себя (никогда не была привержена и - мог всякий!), а от своего. Для меня стихи - дом, "хочу домой" - с чужого праздника, а сейчас "хочу домой" - в Вашу книгу. Перемещение дома.
И есть еще разница, существенная.
<сверху: от> которых в гробу не будет спаться: M-me de Stael - Коринна, письма М-elle de Lespinasse [Жюли де Леспинас (1732 - 1776) - хозяйка парижского салона, где собирались энциклопедисты, подруга д'Аламбера.], записи Эккермана о Гёте... Перечисляю: ни одного литературного произведения, всё письма, мемуары, дневники, не литература, а живое мясо (души!). Человек без кожи - вот я. (Уже само слово я...) Под этим знаком - многое сходило.
*
С. М., немудрено в дневнике Гонкуров дать живых Гонкуров, в Исповеди Руссо - дать живого Руссо, но ведь Вы даете себя - вопреки.
(Не есть ли это закон - вопреки?)
Ваша сущность всё время пробивает Вашу броню, всё время - выпады, вылазки, скобки, живой голос.
Простите и не примите за дерзость: мне горько, что всегда "по поводу", о как бы мне хотелось Вас - вне театра, вне - Далькроза [Эмиль Жак-Далькроз (1865 - 1950) - швейцарский композитор, автор системы так называемого ритмического воспитания.], вне, без, Вас наедине с собой, Вас - Вас. "Разговоры" я уже начинаю вспоминать как покинутый рай - по сравнению с отрешенностью "Откликов". И как показательно, что Вы из двух книг любите именно эту. И как, поняв, не преклониться?
*
О, искус всего обратного мне! Искус преграды (барьера). Раскрываю книгу: Театр (чужд), Танец (обхожусь без - и как!), Балет (условно - люблю, и как раз Вы - не любите). Но как Вы сразу - легчайшей оговоркой - усмиряете весь мой польский мятеж - еще до вспышки.
Я, над первой строкой:
- Не любить балета - это не любить (ряд перечислений и, собирательное:) ни той Франции, ни той России!
И сразу - в ответ Ваш медлительный, такой спокойный, голос:
- Кто же не любит...
Читаю дальше:
- Но когда вспомните загорелую крестьянку... трагическую героиню...
Слышу голос:
- Перед судом природы. -
И - освобожденно и блаженно - вздохнув, читаю дальше.
(Сейчас Аля - мне: "До свидания, Марина!" и я - ей, не отрываясь: - "Спокойной ночи!" - Белый день! - Смеемся обе.)
*
Музыка.
Есть у Вас в главе о Музыке (Существо) - такая фраза:
- Конечно, вездесущие достигнутое не победою над пространством, а отказом от пространства...
Потом уцелевают три слова: Победа путем отказа.
Дальше (стр<аница> 134 - Материал, в самом конце):
- Что такое полярность с ее распределенным притяжением перед расстилающейся бесконечностью неизмеримых заполярностей.
Два впечатления, слуховое и зрительное.
Читая, слышишь голос вопрошающего - ушами - живой - в комнате. Кто-то, кто не тебя, но при тебе, самого себя спрашивает. Вопрос, постепенно (слово за словом!) переходящий в возглас: в голосовой вывод.
Второе впечатление (запечатление) зрительное. Дорогой С. М., если у Вас есть в доме книга, возьмите ее в руки, раскройте на 134 стр<анице>, смотрите в конце...
Это не наваждение, это наглядная - воочию - достоверность. Сами слова - неизмеримые пространства (вроде тех по которым Снежная Королева везла Кая) сам вид слов. (Широта и долгота.) Вид слов здесь есть их смысл.
*
Вы орудие того, о чем Вы пишете. Не Вы это пишете, это (то) Вами пишет.
*
Подземные ходы мысли. Шахтер, слушающий голос земли, которую роет, которая хочет, чтобы из нее вырыли руду. (Или - голос руды?)
Отсутствие произвола - власть над предметом путем подчинения ему, - ах, поняла: Победа путем отказа!
*
Но книгу, к<отор>ую я от Вас хочу - Вы ее не напишете, ее бы мог написать кто-нибудь из Ваших учеников, при к<отор>ом Вы бы думали вслух. (Мысленно: только я!) Goethe сам бы не написал книги о нем Эккермана.
*
Породы Гёте - и горечь та же - в броне. И щедрость та же - только в радости. (У людей - наоборот!) И то же слушание природы, послушание ей. После Вашей книги хочется (можно бы - должно бы) читать только Гёте.
*
Гёте. Целый день сегодня силилась вспомнить одно стихотворение, прочитанное мною случайно, на какой-то обертке, вспоминала, восстанавливала, заново писала, - наконец восстановила:
Goethe nimmt Abschied von einer Landschaft und einer Geliebten [было бы лучше: und von einer Leidenschaft [и некой страстью (нем.)] (a была-то, м. б., просто - Liebschaft! [зд.: страстишка (нем.)]).]
*
In eines Sommerabends halbem Licht
Hinab auf Wiesen, Walder, Berg' und Thale.
Er stand mit wetterleuchtendem Gesicht.
Noch einmal warf sich wie ein wunder Riese
Ihm das gelebte Leben an die Brust,
Dann loste leicht und lachelnd er - auch diese
Umarmung, seiner Gottheit schon bewusst.
[Гете прощается с неким пейзажем и некой возлюбленной.
"Однажды летним вечером, в сумерках, он бросил, сквозь слезы, последний взгляд вниз на луга, леса, горы и долины; он стоял с полыхающим лицом. Еще раз вся прожитая жизнь, как раненый исполин, припала к его груди, затем он, улыбаясь, легко разжал и это объятье, уже сознавая свою божественность". (нем.)]
*
<Вдоль левого поля, напротив первой строфы:> Hinab - auf Berge? [Вниз - на горы? (нем.)]
*
Знаю одно: Вы бы жили на классическом "острове", Вы бы всё равно думали свои мысли, и так же бы их записывали, а если бы нечем и не на чем, произносили бы вслух и отпускали обратно.
Вы бы всё равно, без Далькроза и др. были бы тем же, нашли, открыли бы - то же. (Законы Ритма Вы бы открыли в движущейся ветке и т. д.) Не отрицаю этим <пропуск одного-двух слов> в Вашей жизни X, Y, Z: ценность спутничества - до (два шахтера - находят жилу). Но Вы ведь всё это уже знали, между Вами и Миром нет третьего, природа Вам открывается не путем человека.
*
Боюсь, Вы подумаете: бред.
Да, но во-первых: если бред, то от Вашей же книги, не от соседней на столе (автор моего "бреда" - Вы!), а во-вторых: только на вершине восторга человек видит мир правильно, Бог сотворил мир в восторге (NB! человека - в меньшем, оно и видно), и у человека не в восторге не может быть правильного видения вещей.
*
Боюсь, Вы скажете: кто тебя поставил судьей, кто дал тебе право - хотя бы возносить меня до неба? Ведь и на это нужно право.
Задумываюсь: - на славословье?
Высказанная похвала - иногда нескромность, даже наглость (похвалить можно только младшего!) - но хвала (всякое дыхание да хвалит Господа)? [Псалтирь 150:6.]
Хвала - долг. Нет. Хвала - дыханье.
*
И Вы же должны понять, что я не "хвалю", а - потрясена?!
*
<арого> марта Ваш приход - сегодня что? 31-ое. - Три дня.
Мое первое чувство было - недели две, по тем верстам и верстам вслед за Вашей мыслью и моей мысли к Вам.
Боюсь, Вы подумаете: нищий.
С. М., я не от нищенства к Вам иду, а от счастья.
*
Ночь со среды на четверг 31/13 на 1/14 марта-апреля 1921 г.
Дорогой С. М., живу благодаря Вам изумительной жизнью. Последнее что я вижу засыпая и первое что я вижу просыпаясь - Ваша книга.
Знаете ли Вы, что и моя земная жизнь Вами перевернута? Все с кем раньше дружила - отпали. Вами кончено несколько дружб. (За полнейшей заполненностью и ненадобностью.) Человек с которым встречалась ежедневно с 1-го января этого года [Борис Александрович Бессарабов (1883 - 1970) - послужил прототипом героя неоконченой поэмы "Егорушка".] - вот уже больше недели, как я его не вижу [Как это тогда (11 лет назад) много казалось - неделя!]. - Чужой. - Не нужно. - Отрывает (от Вас). У меня есть друг: Ваша мысль.
*
Вы сделали доброе дело: показали мне человека на высокий лад.
*
Есть много горечи в этом. Ухватившись за лоб, думаю: я никогда не узнаю его жизни, всей его жизни, я не узнаю его любимой игрушки в три года, его любимой книги в тринадцать лет, не узнаю как звали его собаку. А если узнаю - игрушку - книгу - собаку, другого не узнаю, всего не узнаю, ничего не узнаю. Потому что - не успею.
Думаю дальше: четыре года живу в Сов<етской> России (всё до этого - сон, не в счет!), я четыре года живу в сов<етской> Москве, четыре года смотрю в лицо каждому, ища - лица. И четыре года вижу морды (хари) -
С.М., если бы я завтра узнала, что Вы завтра же уезжаете за границу, я бы целый день радовалась, как могла бы радоваться только въезду. Клянусь! Весь день бы радовалась, а вечером бы - молниеносная проверка, и: а вечером бы закрыла Вашу книгу с тем, чтобы никогда больше не раскрывать.
*
Сегодня у Т. Ф. С<крябиной> [Шлёцер-Скрябина Татьяна Федоровна (1883 - 1922) - вдова А. Н. Скрябина (юридически их брак не был оформлен).] - вопрос, мне, ее матери: - "Dites-moi donc un peu, Madame, pouvez-Vous me dire - a quoi cela est bon - la vie? Cette masse de souffrances..." ["Скажите же мне, сударыня, можете ли Вы мне сказать - что же в ней хорошего, в жизни? Это обилие страданий..." (фр.)]
И мне стало стыдно в эту минуту - за свое восхищение от земли.
*
Быть мальчиком твоим светлоголовым...
(1-го русск<ого> апреля 1921 г., четверг)
*
Аля: - "Два часа ровно, потому что бабка исповедоваться пошла. Марина! Мы живем по чужим исповедям!"
*
- М.! Что Бог сделал с собаками! Создал их и не кормит, сделал их какими-то нищухами, побирухами. А если бы он их всех сделал породистыми, тогда бы и породы не было, п. ч. порода - от сравнения.
Значит, чтобы была порода, нужна не-порода.
*
Занесли Вам с Алей противоядия от полезных советских смесей (хлебных и чайных) - и немножко письменных принадлежностей.
Не была на Вашей лекции только потому, что сговорилась идти с Т. Ф., а у нее сейчас дома всякие горести и беды.
Читаю Отклики. Спасибо.
МЦ.
*
Продолжение большого письма (конечно неотосланного)
*
Суббота, 9-тый - по-новому - час. Только что отзвонили колокола. Сижу и внимательно слушаю свою боль. Суббота - и потому что в прошлый раз тоже была суббота, я невинно решила, что Вас жду.
Но слушаю не только боль, еще молодого к<расноармей>ца (к<оммуни>ста), с которым дружила до Вашей книги, в к<отор>ом видела и Сов<етскую> Р<оссию> и Св<ятую> Русь, а теперь вижу, что это просто зазнавшийся дворник, а прогнать не могу. Слушаю дурацкий хамский смех и возгласы, вроде: - "Эх, чорт! Что-то башка не варит!" - и чувствую себя оскорбленной до заледенения, а ничего поделать не могу.
О, Боже мой, как страшна и велика власть человека над человеком! Постоянное воскрешение и положение во гроб! - Ничего не преувеличиваю, слушаю внимательно, знаю: если бы Вы сейчас вошли (к<оммуни>ст только что получил письмо от товарища и читает мне вслух: "Выставка птицеводства и мелкого животноводства..." Это товарищ его приглашает на Пасху.) <фраза не окончена>
*
Краткий ход истории с Вами каждого настоящего.
Сначала имя - отдаешь ему дань невольно: настораживаешься. Потом голос; особость, осмысленность, сознательность произношения - точно человек хочет дойти помимо смысла слова, - одним произношением и интонацией: быть понятым иностранцем. Дать смысл через слух (звук). - Вслушиваешься. - Потом - суть: остро, точно, то. Вдумываешься, вчувствовываешься, в - в - в - И уже имя - исходная точка - забыто, торжествует суть, побеждает суть.
А потом, когда очнешься: ведь это тот самый В<олкон>ский, внук того Волконского, и сразу 1821 г. - 1921 г. - и холод вдоль всего хребта: судьба деда - судьба внука: Рок, тяготеющий над Родом. (Сыновья в наследство судьбы не получают, - только внуки. Точно роду (или <пропуск одного-двух слов>). Передышка сына, чтобы снова собраться с силами.)
Вас годы 1917 г. - 1921 г.
И, глубоко задумавшись:
Чита - или Москва 1917 г. - 1921 г.? - Еще вопрос.
*
Еще об одном думаю, идя назад в неведомую мне Вашу жизнь.
Рождается человек. Получает громкое имя. Несет его. (Приучается нести его тяжесть.) Столкновение Рода и Личности. Неслыханное счастье (не носителю - миру!) - личности в породе, породы в личности. Первый полет за пределы гнезда. О Гнезде умолчу - ибо НЕ ЗНАЮ, но не умолчу о катастрофе такого "за-пределы".
Князь - и пишет! в этом есть что-то нестерпимое. Мало, что князь, еще и писатель. (И Пушкину бы не простили - раз не простили даже камер-юнкера.) И сразу: либо плохой князь, либо плохой писатель. О князе спорить не приходится - значит плохой писатель.
Простив (проглотив) рождение - второе рождение (в духе) уже не прощают - давятся. Чувствуют себя обокраденными. (Так поэту, например, не позволяют писать прозу: мы сами прозаики!) Когда князь занимается винными подвалами и лошадьми - прекрасно, ибо освящено традицией, если бы князь просто стал за прилавок - прекрасно меньше, но зато более радостно (подсознательно: сдал, наш, тоже...), но - художественное творчество, т. е. второе (нет, первое!) величие, второе княжество.
С. М., м. б. я ошибаюсь, но я хочу чтобы Вы знали о чем я думаю все эти дни принадлежащие Вам и проходящие без Вас.
*
Бездомная комета и домовый комитет.
(Могли бы выйти стихи.)
*
Крылья - свобода, только когда раскрыты в полете, за спиной они - тяжесть.
Крылья - синоним не свободы, а силы, не свободы, а тяжести.
С. М., Аля, я, в его - шереметевского дома - сухом и окурочном саду. Сидим на скамейке. Солнышко. В сухом бассейне солдаты играют на балалайках. С. М. насвистывая в лад, с любовью:
- Ах, они прэлэстные, прэлэстные!..
И внезапно, хищно, точно выклюнув - что-то блестящее из подножного сору! Копейка? Нет, пуговица. - "Вам... (он меня никак не зовет, и я глубоко понимаю)... это нужно?" Я: - "Н-н-нет..." - "М. б. Але нужно? Играть..." Аля, с моей же неудивляющейся деликатностью (всей деликатностью невозможного неудивления) - "Н-н-нет... спасибо..." - "Тогда я... Такие вещи всегда так, так нужны..." (Бережливо прячет.)
*
Произносит хребёт (NB! кажется и моя мать так произносила, во всяком случае: Лёв Толстой, и, помнится: галeрка (ведя от галлереи).
А у самого хребет как у рыбы - aretes [рыбьи кости (фр.)].
*
Как настигаемый олень
Летит перо.
обманут день -
Все силы ада за спиной -
масть!
Всё дети матери одной,
Чье имя - страсть.
Олень, олень Золоторог,
Беда близка!
То в свой звонкоголосый рог
Трубит тоска...
По зарослям словесных чащ
Спасайся, царь!
То своры дых кровокипящ,
То ревность - псарь.
Всё громче, громче об ребро
Сердечный стук...
И тихо валится перо
Из смуглых рук.
4-го русск<ого> апр<еля> 1921 г.
<Справа от стихотворения, поперек страницы:> Плохие стихи, не вошедшие в Ремесло. Дороги как память: о той Москве, той тоске, той - мне. Пометка 1932 г.
*
В лазури и герба
Сказ. Дважды стукнула судьба
В сияющие лбы Волконских.
О том, на кандалы корону
Сменившем - сказано до нас.
Нам гордость горькая пришлась
Быть современником второму.
(не кончено)
*
Над владыками,
Над коронами -
Власть великая
Нам дарована...
(Четверостишие из к<оторо>го вышло - совершенно обратное: "По нагориям, по восхолмиям", напеч<атанное> в Ремесле 1932 г.)
*
Тучи как судьи.
*
Я - блудный сын, который каждый дом принимает за отчий, но еще до ужина разубедившись - уходит.
Для меня жирных тельцов не режут.
*
На што мне
*
В очи сыплет цветочной пылью,
В волосах запевает нагло,
За спиной завивает крылья...
(Ветер)
*
Где заговорщик, глотающий пепел?
*
Долг возложив на детей годовалых
Те - остальные - сидели в подвалах, -
Тел без гробов - ждя,
Новых пиров - ждя...
*
Не дошаливши последнюю шалость
Горстка детей за отчизну сражалась...
*
Приносим С. М. с Алей самодельные, с пайковыми бобами, пирожки. Швыряет на сковородку, обугливает и, не видя ни ножа ни вилки: - "Можно, я думаю, руками?"
- Нет, ошибаюсь, пирожки были в другой раз, на этот раз был - блин (мой, во всю сковородку). Держал руками и рвал зубами.
*
Внимательность к вещам. - "Прэлэстный угольничек", - тарелка (простая, с цветком).
*
- "Я вижу: несколько человек - штатск<их?> - сняли шляпы: заложники. Там был и мой двоюродный брат, - только он шел с той стороны - если бы я его увидел - не знаю - я бы наверное кинулся - чтобы тоже... Кто-то из солдат толкнул меня в грудь. Вернувшись, написал обеим дамам (через два а), что я не могу принимать вознаграждения от правительства, которое так обращается с человеком.
...Каждый, самый слабый, должен сказать, ответить...
*
В<олкон>ский заключен сам в себе, не в себе - в мире. (Тоже одиночная камера, - с бесконечно-раздвинутыми стенами.) Эгоист - породы Гёте. Ему нужны не люди - собеседники (сейчас - не собеседники: слушатели, восприниматели!), иногда - сведения. Изящное отсутствие человека в комнате, говоришь - отвечает, но никогда в упор, точно (нет, явно) в ответ на свою сопутствующую мысль. Слышит? Не слышит?
*
Никогда - тебе, всегда - себе.
*
точно вправду рад!)
Ласковость за которой - что? Да ничего. Общая приятность от того, что ему радуются. Его мысли остры, его чувства flottent [скользят по поверхности (фр.)].
Его жизнь, как я ее вижу - да впрочем его же слово о себе:
- "История моей жизни? Да мне искренно кажется, что у меня ее совсем не было, что она только начинается - начнется".
- Вы любите свое детство?
- Не очень. Я вообще каждый свой день люблю больше предыдущего... Не знаю когда это кончится... Этим, должно быть и объясняется моя молодость.
(Про Алю: изумительная девочка...)
Однако, в первый приход, сказал же:
- "Я, вообще, сейчас, кажется, не могу причинить никому ни радости, ни горя..." А вчера: - "Каждый свой день..." (люблю больше предыдущего и т. д.).
Может показаться, когда читаешь эти слова на бумаге, что говорит горящий жизнью, - нет, это бросается легко, созерцательно- <под строкой: повествовательно-> спокойно, почти небрежно.
*
Учитель чего? - Жизни. Прекрасный бы учитель, если бы ему нужны были ученики.
Вернее: читает систему Волконского (Хонского, как он произносит, уясняя Волхонку) - когда мог читать - Жизнь.
*
(Музыка, запаздывающая на какую-то долю времени, последние солдаты не идут в лад, долгое дохождение до нас света звезд...)
*
Не поспевает за моим сердцем.
*
Жаловаться не стану,
Слово возьму в тиски.
С этой мужскою раной
Справимся по-мужски.
Даром сгорают зори,
С этой верховной хворью
Справимся, как Восход.
*
Великолепным даровым пожаром
В который раз, заря, сгораешь даром?
На встречных лицах, нежилых как склеп,
В который раз ты побежден, о Феб?
Не доверяя бренной позолоте
Они домой идут - на повороте
Счастливые - что уж опять тела!
Что эту славу - сбросили с чела.
еды |
И в предвкушении любви | взаимной -
Домой - домой - домой - к печурке дымной...
Так, у подножья нового царя,
В который раз, душа, сгораешь зря?
*
Суббота
10-го русск<ого> апр<еля> 1921 г.
*
Море - пляшущий погост.
*
*
В старой женщине, берущей на содержание, неизбежная бескорыстность материнства.
*
Аля: - Смущенная улыбка Дьявола.
*
Я всегда любила одного за-раз, а на всех остальных - плевала.
*
Название для книги: - Версты - Ремесло.
*
Еда (змеи, гады) - Аля.
*
1-ый день Пасхи.
*
Вот она, кротко раскрыла крылья -
Выпав из рук -
Странноприимного дома книга:
Книга разлук.
Всех их чесала своей гребенкой,
Каждый был сыт.
Сколько имен в ней - нескромных, громких,
, простых.
<Оставлен пробел для одного четверостишия>
*
Моя любовь (бесполезный пожар) к Волконскому доходит до того, что знай я подходящего ему - я бы, кажется, ему его подарила [Подходящего или нет, но - подарила. Во всяком случае красивого и внимательного. Некто Эмилий Миндлин. [Миндлин Эмилий Львович (1900 - 1981) - литератор, автор книги воспоминаний "Необыкновенные собеседники"], из Крыма, 18 лет.]
Хорошо было бы, чтобы этот даримый утешал меня от В<олкон>ского.
И всего лучше бы - если бы они - после этого - оба перестали у меня бывать.
*
Выслушивать жизнь и устраивать судьбы. Занятие старой женщины. Но Судьба ведь тоже старая женщина.
*
<олкон>скому твердо пошел по двум руслам: по руслу заботы (работы!), 2) по руслу стихов.
*
Я не только ничего не жду взамен, я даже и не знаю, есть ли для него я, т. е. доходит ли даваемое, а если доходит - связано ли со мной?
Приручение В<олкон>ского. Мало славы - если оно даже удастся. Приручаю ведь не собой: двумя ушами, которые слушают. (Я еcмь - два уха: говорящий рот мой - уже не услышан.) Ведь ни одно слово мое в ответ не услышано.
Так его приручил бы каждый.
Если бы сумел.
*
Но, руку на сердце положа, кому кроме меня это могло бы понадобиться?!
*
Просто как путь, трудно как осуществление, гадательно как цель, безнадежно как исход.
*
Для заполучения его души нужна отрешенность - от себя и во многом - от него. Кто отрешен? Старики, но старик, отрешенный от себя, будет отрешен и от тебя (тем отрешен и от тебя).
*
Огню: не гори, ветру: не дуй, сердцу: не бейся. Вот что я делаю с собой.
- За - чем?! -
*
(Между этими записями поток "Ученика".)
*
В<олкон>ский - точно хранитель <под строкой: арендатор>, не хозяин <под строкой: владелец> своей души. Как нужно думать - и своей Павловки [Имение в Тамбовской губернии близ Борисоглебска, купленное родителями Волконского.].
*
Я знаю: не сердце во мне, - сердцевина
На всем протяженьи ствола.
[Из незавершенного ст-ния "В сновидящий час мой бессонный, совиный..."]
*
4-ый день Пасхи. В<олкон>
*
Законною женою Самозванца...
Невенчанной подругою Царя...
Аля: О Блоке и о лаве: красном отсвете, принимаемом за жизнь (26-го апреля, когда он читал).
*
Князь и цыганка.
- Не могу на тебе жениться, потому что ты не княжна.
- Не могу за тебя выйти, потому что ты не цыган.
И - не смогши - живут, седеют.
*
Отношением к себе другого он не увлекался - миновал - но отношением к себе своим - увлекал - направлял.
(О В<олкон>ском)
*
О Марине:
Еще вопрос: чего искала Марина Мнишек? (в честь которой я названа).
Власти несомненно, но - какой? Законной или незаконной?
Если первой - она героиня по недоразумению, недостойна своей сказочной судьбы. Проще бы ей родиться какой-нибудь кронпринцессой или боярышней и просто выйти за какого-нибудь русского царя.
С грустью думаю, что искала она первой, но если бы я писала...
( - то написала бы себя, т. е. не авантюристку, не честолюбицу и не любовницу: себя - любящую и себя - мать. А скорее всего: себя - поэта.)
<На левом поле, около последнего абзаца:> 1932 г.
И еще третья возможность: такая страстная ненависть к православию (вернее, такая страстная польскость), что русский трон только как средство ополячения России.
И возвращаясь к себе, с улыбкой: стремись я только к законной власти - ищи я только приключений - держи я в глазах только ополячение Руси - непременно - волей судеб (т. е. всей себя) я бы кого-нибудь из трех самозванцев полюбила.
А м. б. и всех троих.
*
*
Дорогой С. М.
Это - document humain [человеческий документ (фр.)], не больше.
Могу, записав, оставить в тетрадке, могу вовсе не записывать. Важно, чтобы вещь была осознана - произнесена - внутри. Закрепление путем - даже вслух произнесенного слова - уже вторичное.
(Priere mentale. [Умственная молитва (фр.). В православной традиции утвердился перевод "умная молитва", т. е. молитва, творимая про себя.])
А дальнейшее - из рук в руки (из уст - в уши) человеку - о, от этого так легко отказаться!
*
Ни один человек, даже самый отрешенный не свободен от радости быть чем-то (всем!) в чьей-нибудь жизни, особенно когда это - невольно.
Этот человек - Вы, жизнь - моя.
*
Это началось с первого дня как я Вас увидела: redressement [распрямление (фр.)] всего моего существа.
Как дерево - к свету, точнее не скажу.
Всё, что во мне было исконного, всё заметенное и занесенное этими четырьмя годами одинокой жизни - среди низостей и <пропуск одного слова> - встало.
Невольно - один за другим - отстали - отпали - внизу остались - все "друзья". Я стала я.
Это и значит - любить Вас.
*
(Письмо осталось в тетради.)
*
Когда я чувствую у себя на лбу - солнце, я ощущаю гордость.
- Путь к оправданию царедворчества.
*
Где? - Везде! - Ушла с солдатами...
(Душа)
*
Что ни вздох - из тела просишься:
*
Говорю С. М. о своем рожденном неумении гостить. Ряд доводов и примеров. Он, выслушав, тихонько: - Я думаю, в Павловке Вы бы гостили...
*
"Вот другие пишут: входила няня - что-то приносила - выносила... Не знаю, я ничего такого не помню..."
*
Урезывая сон, заставляет себя лежать до 10 ч. (очевидно чтобы в постели писать, п. ч. на столе - остатки вчерашней еды и т. п. - негде).
*
О моей переписке его рукописей.
- Прэлэстный труд. - В каком всё это у Вас порядке.
(Всё это - да, остальное - нет.)
*
(В промежутке стихи к Самозванцу [Ст-ние "Быть голубкой его орлиной!.." и др. ст-ния цикла "Марина".], стихи Разлуки, - постепенность есть в Ремесле.)
*
Вы выпрямили мое отношение к Вам - незаметно - путем неслышанья и незамечанья всего, что Вам в нем было лишне.
*
Вы отравили мне всех моих сверстников и современников.
*
Я настолько не женщина, что всегда предоставляю любовную часть другому, как мужчина - бытовую: хочешь так, хочешь эдак, я в это дело не вмешиваюсь.
*
С Вами ум всегда насыщен, душа всегда впроголодь. Так мне и надо.
*
Мне часто хотелось Вас поцеловать - просто от радости, но всегда останавливал страх: а вдруг - обидится. Тогда я жалела, что мне не 8 л. как Але, или что я не Ваша любимая собака.
*
Твои
Запечатленные Кануном.
Я буду стариться, а ты
Останешься таким же юным.
Твои
Обточенные ветром знойным.
Я буду горбиться, а ты
Волос полуденная тень
Склоненная к моим сединам.
Ровесник мой, год в год, день в день -
Мне постепенно станешь сыном...
Нам вместе было тридцать шесть,
Прелестная мы были пара!
И кажется - надежда есть -
Что всё-таки - не буду старой!
*
Троицын день 1921 г.
(не вошедшие в Разлуку)
*
Дорогой С. М.
Сейчас я пережила один из самых сильных страхов моей жизни (исключая страх за чужую жизнь) - и по Вашему поводу. Все эти дни я была занята, не переписывала, совесть грызла, точно я совершаю низость, наконец сегодня, в 3 ч. ночи, докончив большое письмо Але - сажусь. Первое слово на белой равнине листа - и сразу облегчение. Переписывала с 3 ч. до 51/2 ч. - пять страниц. Совсем светло. Радуюсь, что 5 стр<аниц> и что восход - и вдруг: где же I гл<ава>? Странно, что-то давно не вижу. Раскрываю одну папку - нет, другую - нет, перерываю шкаф от письм<енного> стола - нет, книжный шкафчик - нет, все книги на книжном шкафу - нет, постепенно леденею. Роюсь - уже безнадежно - в валиках кресла - нет, и сразу: "Ну да, конечно, - это Бог меня наказал за то, что я не переписывала и - с детства привычка - трижды: "St. Antoine de Padoue, faites-moi trouver ce que j'ai perdu..." ["Святой Антоний Падуанский, дай мне найти то, что я потеряла..." (фр.)]
И снова: стол, шкафы, вышки шкафов, папка, кресло, отодвигаю диван, ищу под подушкой - нет, нет и нет. И: никогда не поверит, что я только сегодня хватилась, уверен будет, что я нарочно затягивала переписку, чтобы дольше не сказать... Но что же я скажу? - Потеряла? - Но она в комнате. - Исчезла? - Он не верит в чудеса, да и я не верю. Да и как такую вещь сказать, каким голосом?
Вы никогда не поймете моего тихого ужаса. Если когда-нибудь теряли доверенную Вам рукопись - поймете, иначе - нет.
Сейчас 8 ч., я только что нашла. Чувство как после страшного сна, еще не верится.
Держу, прижав к груди.
*
*
(В тексте Б. М. К. Я. С. П. - расшифровала.)
*
Магдалина! На волю!
Смердит подполье!
Мутна вода!
Совесть просит и молит, а честь тверда:
Честь берет города.
Совесть в ножки бросается, бьет челом,
Лебезит червем...
*
Знаю исход:
Восход.
15-го июня 1921 г.
*
Мне помнится: за лосем
Бег -
Длинноволосым я и прямоносым
Германцем - славила богов.
*
(Перечень стихов Разлуки, кончая Ростком серебряным.)
*
Еще в дверях рассказываю С. М., что столько-то дней не переписывала - и почему не переписывала. - "С. М., Вы на меня очень сердитесь?"
Он, перебирая бахрому кресла, тихо:
- "Как я могу?.. Это было такое прекрасное цветение души..."
*
- Ваш отец застал февральскую Революцию?
- Нет, только Государственную Думу. (Пауза.) Но с него и этого было достаточно.
(с хищной улыбкой, змеиной)
*
Говоря об алфавитном указателе имен в конце Мемуаров:
- То же наверное ощущает мать, когда моет своему ребенку зубы.
*
Т<атьяна> Ф<едоровна> ему: - Как Вы поживаете? - Благодарствую. Когда солнце - всегда хорошо.
*
У В<олкон>ского стыдливость благодарности.
*
Моя любовь к нему, сначала предвзятая, перешла в природную: я причисляю его к тем вещам, к<отор>ые я в жизни любила больше людей: солнце, дерево, памятник. И которые мне никогда не мешали - потому что не отвечали.
*
Письмо к Кузмину
(написанное в тетрадку)
Дорогой М<ихаил> А<лексеевич>
Мне хочется рассказать Вам две мои встречи с Вами, первую в январе 1916 г., вторую - в июне 1921 г. Рассказать как совершенно постороннему, как рассказывала (первую) всем кто меня спрашивал: - "А Вы знакомы с Кузминым?"
- Да, знакома, т. е. он наверное меня не помнит, мы так мало виделись - только раз, час, и было так много людей... Это было в 1916 г., зимой, я в первый раз в жизни была в Петербурге. Я дружила тогда с семьей К<аннегисе>ров (Господи, Леонид!). [Семья Иоакима Самуиловича Каннегисера (1860 - 1930), надворного советника, крупного инженера-путейца, директора правления Русского акционерного общества "Металлизатор". Его сыновья Сергей и Леонид упоминаются в "Нездешнем вечере". Ко времени написания письма ни Сергея, ни Леонида Каннегисеров уже не было в живых: первый покончил с собой в марте 1917 г., второй был расстрелян в сентябре 1918 г. как убийца председателя ВЧК М. С. Урицкого.] Они мне показывали Петербург. Но я близорука - и был такой мороз - и в Петербурге так много памятников - и сани так быстро летели - всё слилось, только и осталось от П<етербур>га, что стихи Пушкина и Ахматовой. Ах, нет: еще камины! Везде куда меня приводили огромные мраморные камины, - целые дубовые рощи сгорали! - и белые медведи на полу (белого медведя - к огню! - чудовищно!) и у всех молодых людей проборы - и томики Пушкина в руках - и налакированные ногти, и налакированные головы - как черные зеркала... (Сверху - лак, а под лаком д - - - к!)
О, как там любят стихи! В П<етербур>ге <пропуск одного слова> любят стихи. Я за всю свою жизнь не сказала столько стихов, сколько там, за две недели. И там совершенно не спят. В 3 ч. звонок по телефону. - Можно придти? - "Конечно, конечно, у нас только собираются". И так - до утра. Но Северного сияния я, кажется, там не видала.
- То есть...
- Вы хотели рассказать о Кузмине...
- Ах, да, т. е. рассказывать собственно нечего, мы с ним трех слов не сказали. Скорее как видение...
- Он очень намазан?
- На - мазан?
- Ну, да: намазан: накрашен...
- Да не - ет!
- Уверяю Вас...
- Не уверяйте, п. ч. это не он. Вам какого-нибудь другого показали.
- Уверяю Вас, что я его видел в Москве, на -
- В Москве? Так это он для Москвы, он думает, что в Москве так надо - в лад домам и куполам, а в Петербурге он совершенно природный: мулат или мавр.
Это было так. Я только что приехала. Я была с одним человеком, т. е. это была женщина [Софья Яковлевна Парнок (1885 - 1933), поэтесса и критик.]. - Господи, как я плакала! - Но это неважно. Ну, словом, она ни за что не хотела, чтобы я ехала на этот вечер и потому особенно меня уговаривала. Она сама не могла - у нее болела голова - а когда у нее болит голова - а она у нее всегда болит - она невыносима. (Темная комната - синяя лампа <пропуск одного-двух слов>, мои слезы...) А у меня голова не болела - никогда не болит! - и мне страшно не хотелось оставаться дома 1) из-за Сони, во-вторых, п. ч. там будет К<узмин> и будет петь.
- Соня, я не поеду! - Почему? Я ведь всё равно - не человек. - Но мне Вас жалко. - Там много народу, - рассеетесь. - Нет, мне Вас очень жалко. - Не переношу жалости. Поезжайте, поезжайте. Подумайте, Марина, там будет Кузмин, он будет петь. - Да - он будет петь, а когда я вернусь, Вы будете меня грызть, и я буду плакать. Ни за что не поеду. - Марина! -
*
Большая зала, в моей памяти - Galerie aux glaces [Зеркальная галерея (фр.) - одна из достопримечательностей Версальского дворца.]. И в глубине, через все эти паркетные пространства - как в обратную сторону бинокля - два глаза. И что-то кофейное. - Лицо. И что-то пепельное. - Костюм. И я сразу пон<имаю?>: Кузмин. Знакомят. Всё от старинного француза и от птицы. Невесомость. Голос чуть надтреснут, в основе - глухой, посредине - где трещина - звенит. Что говорили - не помню. Читал стихи. Запомнила в начале что-то о зеркалах (м. б. отсюда - Galerie aux glaces?). Потом:
*
Вы так близки мне, так родны,
Что будто Вы и нелюбимы.
В раю друг к другу серафимы.
И вольно я вздыхаю вновь,
Я детски верю в совершенство.
Быть может...
...это не любовь?..
Но так...
(большая, непомерная пауза)
похоже
и почти что неслышно, отрывая, на исходе вздоха:
...на блаженство!
[Ст-ние Кузмина "Среди ночных и долгих бдений..."]
*
Было много народу. Никого не помню. Нужно было сразу уезжать. Только что приехала - и сразу уезжать! (Как в детстве, знаете?) Все: - Но М. А. еще будет читать... Я, деловито: - Но у меня дома подруга. - Но М. А. еще будет петь. Я, жалобно: - Но у меня дома подруга (?). Легкий смех, и кто-то не выдержав: - Вы говорите так, точно - у меня дома ребенок. Подруга подождет. - Я, про себя: - Чорта с два! Подошел сам Кузмин. - Останьтесь же, мы Вас почти не видели. - Я, тихо, в упор: - "М. А., Вы меня совсем не знаете, но поверьте на слово - мне все верят - никогда в жизни мне так не хотелось остаться как сейчас, и никогда в жизни мне так не было необходимо уйти - как сейчас". М. А., дружески: - "Ваша подруга больна?" Я, коротко: Да. М. А.: - "Но раз Вы уж всё равно уехали..." - "Я знаю, что никогда себе не прощу, если останусь - и никогда себе не прощу, если уеду..." Кто-то: - Раз всё равно не простите - так в чем же дело?
*
Было много народу. Никого не помню. Помню только К<уз>мина: глаза.
Слушатель: - У него, кажется, карие глаза?
- По-моему, черные. Великолепные. Два черных солнца. Нет, два жерла: дымящихся. Такие огромные, что я их, несмотря на мою чудовищную близорукость, увидела за сто верст, и такие чудесные, что я их и сейчас (переношусь в будущее и рассказываю внукам) - через пятьдесят лет - их вижу. И голос слышу, глуховатый, которым он произносил это: "Но так - похоже..." И песенку помню, которую он спел, когда я уехала... - Вот.
- Подруга? Когда я вернулась, она спала.
- Где она теперь?
- Где-то в Крыму. Не знаю. В феврале 1916 г. т. е. месяц с чем-то спустя мы расстались. Почти что из-за Кузмина, т. е. из-за М<андельшта>ма, который не договорив со мной в Петербурге приехал договаривать - в Москву. Когда я пропустив два (мандельштамовых) дня, к ней пришла - первый пропуск за годы - у нее на постели сидела другая: очень большая, толстая, черная. [Актриса Людмила Владимировна Эрарская (ок. 1890 - 1964), близкая подруга С. Я. Парнок до конца ее жизни.] - Мы с ней дружили полтора года. Ее я совсем не помню, т. е. не вспоминаю. Знаю только, что никогда ей не прощу, что тогда не осталась.
*
я, pour me donner une contenance [для вида (фр.)], перелистываю книги на прилавке. Кузмин: Нездешние вечера. Открываю: копьем в сердце: Георгий! Белый Георгий! Мой Георгий, которого пишу два месяца: житие. Ревность и радость. Читаю: радость усиливается, кончаю - <пропуск двух-трех слов>. Всплывает из глубин памяти вся только что рассказанная встреча.
Открываю дальше: Пушкин: мой! всё то, что вечно говорю о нем - я. И наконец Goethe, тот о котором говорю судя современность: Перед лицом Goethe -
Прочла только эти три стиха. Ушла, унося боль, радость, восторг, любовь - всё, кроме книжки, которую не могла купить, п. ч. ни одна моя не продалась. И чувство: О, раз еще есть такие стихи!..
|