Поиск по творчеству и критике
Cлово "WEIMAR"
Входимость: 1. Размер: 38кб.
Входимость: 1. Размер: 21кб.
Входимость: 1. Размер: 45кб.
Входимость: 1. Размер: 10кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 38кб.
Часть текста: 1) 2 конверта с документами 2) тетрадь 21 г. 3) Стихи 17 г. 4) " " 18 г. 5) Две записных книжки 6) Книги Ахматовой 7) Юношеские стихи Лиловую книжечку, куда Вы записывали мне стихи, я оставил. Не в виде документа или памятки, а просто как кусок жизни переплетенный в кожу. (Я, 1932: какой в этой фразе (и образе) - жир!) Если это не по праву (не "законно") - напишите, пришлю. <Вдоль верхнего, левого и нижнего полей:> Противная ассоциация с порнографическим <пропуск одного слова> переплетенным в женскую кожу (с груди). И еще: этот "кусок жизни" - просто сердце: живое мясо души. Не сомневаюсь, что наряду с остальным, моему корреспонденту сильно нравилась сама видимость книжки: темно-синий сафьян, в каковом, кстати, для себя никогда не пишу. Так, в последний раз оправдалась моя о нем "ощупь", так в первый раз его ощупь - на мне - удовлетворилась. * Корректуру "Ремесла" (в сверстанном виде) высылаю той же почтой. Ради Бога - не задерживайте и верните Durch Eilboten [экспресс-почтой (нем.)] и заказным. Книга появится в конце ноября и будет хорошо отпечатана, не беспокойтесь. * Если напишете - отвечу без промедления. Я проснулся. У меня отшибло память на личную жизнь. Помню человеческое и общее. И Вас помню на балконе, лицом вверх и глазами в ночное черное небо, равно безжалостное для всех. * Белый шлет Вам привет и просит стихи в "Эпопею". Сообщите, какие печатать. Как Ваша литературная работа? Гейне переводите? Из записных книжек не хотите чего-нибудь смастерить? Я посылаю Вам на этой неделе 20.000 германских марок. Вы живете в стране со зверской валютой, и, представляю себе, как это мало. А Гика? Есть у Вас новые стихи? Пришлите, пожалуйста, по старой памяти....
Входимость: 1. Размер: 21кб.
Часть текста: не постиг? Или еще что-то? Обычно цветаевский текст развивается от непонятного к понятному, от загадки к разгадке 2 . Здесь же финал загадочнее остального текста: немая, безглагольная композиция, лишенная явной оценочности. Концовка выглядит не только «темной», но и «вялой» на фоне преобладающего у Цветаевой стремления к яркости, афористичности и риторической силе финала. Можно предположить, что эта сцена выразительна не сама по себе, а в соотнесении с неким подтекстом, что «узнаванья миг» и сообщает ей необходимую степень риторической силы. Какой же прообраз воскрешала в памяти читателя эта сцена? Вполне возможно, что финал III акта второй части трагедии И. В. Гете «Фауст»: HELENA zu Faust : Ein altes Wort bewährt sich leider auch an mir: Daß Glück und Schönheit dauerhaft sich nicht vereint. Zerrissen ist des Lebens wie der Liebe Band; Bejammernd beide, sag ich schmerzlich Lebewohl Und werfe mich noch einmal in die Arme dir. — Persephoneia, nimm den Knaben auf und mich. Sie umarmt Faust, das Korperliche verschwindet, Kleid und Schleier bleiben ihm in den Armen. <...> Helenens Gewande losen sich in Wolken auf, umgeben Faust, heben ihn in die Höhe und ziehen mit ihm vorüber [Goethe: 359–360]. В прозаическом переводе А. Л. Соколовского:...
Входимость: 1. Размер: 45кб.
Часть текста: Окровавлен, но жив, — И видится издалека мне, — Как вас несет отлив. В. Ходасевич Requiem aeternam dona eis… [1] В тетради Ариадны Эфрон есть коротенькая запись: «Как-то раз Лида Бать вспомнила один рассказ Веры Инбер про маму: в первые годы революции они где-то вместе встречали Новый год, — гадали по Лермонтову. Маме вышло — «а мне два столба с перекладиной». Потом вместе возвращались. Темными снежными улицами, разговаривали, смеялись. Мама вдруг замолкла, задумалась и повторила вслух: «а мне два столба с перекладиной…» НИКОГДА РЯДОМ Запоминался взгляд — не глаза. Глаза — у дочери Али. Недаром, посвящая ей «Конец Казановы», она написала «венецианским ее глазам»… А у нее самой именно взгляд. Ощущение было, словно к тебе прикоснулись холодным, стальным скальпелем… Операция не из приятных, но мгновенная. Потом целый вечер можно было провести в одной комнате и не встретиться глазами. Она не отводила их, не прятала, просто не смотрела. Смотрела на папиросу, которая ей всегда сопутствовала. На огонек спички. Казалось, загадывала: сбудется — не сбудется, догорит — не догорит… Когда собеседник не смотрит в глаза, это производит тягостное впечатление, вызывает недоверие, даже...
Входимость: 1. Размер: 10кб.
Часть текста: философский театр [1; 415]. Павел Григорьевич Антокольский: Речь ее быстра, точна, отчетлива. Любое случайное наблюдение, любая шутка, ответ на любой вопрос сразу отливаются в легко найденные, счастливо отточенные слова и так же легко и непринужденно могут превратиться в стихотворную строку. Это значит, что между нею, деловой, обычной, будничной, и ею же — поэтом разницы нет. Расстояние между обеими неуловимо и ничтожно [1; 86]. Елена Александровна Извольская: Даже если позабыть лицо Марины, не забыть ее голоса. Не только на эстраде, но и дома, и среди друзей она оставалась корифеем. У нее был звонкий, довольно низкий тембр, легко переходящий к высоким нотам. Она говорила сдержанно, но как власть имущая; речь ее напоминала звон бронзы. <…> О многом пережитом Марина нам часто рассказывала: она умела это делать необыкновенно красочно, с «изображениями в лицах» или подражала чужим голосам и интонациям. Мы не могли наслушаться. Ведь она знала всех поэтов «серебряного века» и следующих за ним поколений, от Блока до Пастернака. Со многими дружила, некоторых горячо любила, как своего «Макса» Волошина [1; 402]. Наталия Викторовна Резникова. В записи В. Лосской: Она охотно на людях разговаривала. У нее были удачные и острые реплики. Она была остроумная, меткая и едкая. Она была не скромная, а уверенная в себе, говорила веско, резко, иногда и надменно и умела обижать людей [5; 152]. Роман Борисович Гуль (1896–1986), писатель, журналист, автор трехтомных мемуаров «Я унес с собой Россию»: Говорить с ней было интересно обо всем: о жизни, о литературе, о пустяках. В ней чувствовался и настоящий, и большой, и талантливый, и глубоко чувствующий человек. Да и говорила она как-то интересно-странно, словно какой-то стихотворной прозой, что ли, каким-то «белым стихом» [1; 253]. Владимир Васильевич Вейдле (псевд. Н. Дашков; 1895–1979), историк искусства...