Поиск по творчеству и критике
Cлово "VERO"
Входимость: 1. Размер: 13кб.
Входимость: 1. Размер: 1кб.
Входимость: 1. Размер: 29кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 13кб.
Часть текста: только прошлой зимой. Мне всегда нравилась в нем, человеке театра, эта падкость на иные миры: в человеке зрелища — страсть к незримому. Я прощала ему театр. [42] На его постановке «Дневник Студии» (отрывок из Лескова, «История Лейтенанта Ергунова» и «Белые ночи») я была три-четыре раза, — так нравилось! Помню в «Лейтенанте Ергунове», у него, у спящего лейтенанта, слезу. Большую, сонную. Текла и застыла. Жгла и остыла. Он походил на раненного в бою. На всю Белую Армию. Потому, может быть, и ходила смотреть. А комната — трущоба! — берлога! — где обольщает лейтенанта персияночка! Эта дрань, рвань, стклянь. Глаза по углам, узлы по углам. Эти ошметки, оплевки, обглодки. Эта комната, центр которой — туфля. Эта туфля посреди пола, царственным, по бесстрастию, жестом ноги отлетающая в потолок! Это отсутствие здравого смысла в комнате! Отсутствие комнаты в комнате! Мой Борисоглебский живьем! Мое убранство. Моя уборка. Все мои семь комнат в одной. Скелет моего быта. Мой дом. Помню персияночку (чертовку): шепота. Шепота — лепета — бормота. Возле слов. Наговаривает, насказывает,...
Входимость: 1. Размер: 1кб.
Часть текста: Правда ПРАВДА Vitam impendere vero {1}. Мир утомленный вздохнул от смятений, Розовый вечер струит забытье... Нас разлучили не люди, а тени, Мальчик мой, сердце мое! === Высятся стены, туманом одеты, Солнце без сил уронило копье... В мире вечернем мне холодно. Где ты, Мальчик мой, сердце мое? === Ты не услышишь. Надвинулись стены, Все потухает, сливается все... Не было, нет и не будет замены, Мальчик мой, сердце мое! Москва, 27 августа 1910 1 Отдать жизнь за правду (лат.).
Входимость: 1. Размер: 29кб.
Часть текста: раз, чтобы креститься, я снимала варежку. Воск капал, слез у меня нет. Вижу руки - из чего-то другого: не плотью - сохранившие от живого только форму - восхитительную! Те самые, которыми прививал, в Крыму, розы, и - розы кончились - закладывал, из гардинного шнура, петлю. Голова в тяжелом великолепии смерти. Веки - как занавесы: кончено, спущено. Если и есть страдание - то в висках. Остальное покоится. Стою над гробом, близким ли, дальним ли, у меня непреложно - вопрос: «Кто следующий?» Ведь буду же я так стоять над другим лицом? - Чьим? - Эта мысль во мне, как соблазн. Я знаю, что мертвый знает. Не вопрос, а допрос. И нескончаемость этого ответа... Еще одно: кем бы ни был мне мертвый, верней: как мало бы я ему, живому, ни была, я знаю, что в данный час (с часа, кончающегося с часами) я ему ближе всех. Может быть - потому что я больше всех на краю, легче всех пойду (пошла бы) вслед. Нет этой стены: живой - мертвый, был - есть. Есть обоюдное доверие: он знает, что я вопреки телу - есть, я знаю, что он - вопреки гробу! Дружеский уговор, договор, заговор. Он только немножко старше. И с каждым уходящим уходит в туда! в там! - частица меня, тоски, души. Опережая меня - домой. Почти как: «кланяйтесь тем-то»… Но, воскресая с ним, я и умираю с ним. Я не могу ...