Поиск по творчеству и критике
Cлово "LAND"
Входимость: 2. Размер: 14кб.
Входимость: 1. Размер: 11кб.
Входимость: 1. Размер: 44кб.
Входимость: 1. Размер: 52кб.
Входимость: 1. Размер: 26кб.
Входимость: 1. Размер: 13кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 14кб.
Часть текста: 16-го1 июня 1939 г. 10 ч. 15 мин. вечера (только что переставили часы на час вперед и только что село солнце — еще всё небо малиновое) — Занося ногу на сходни я ясно сознавала: последняя пядь французской земли. ___ Испанцы (весь груз, да мы с Муром) еще до отхода парохода танцовали. Одного я застала в музык<альном> салоне, где врем<енно> лежали наши вещи, за разрезанием (карандашом!) моего Ехuрery — Terre des Hommes {Экзюпери — Планета людей (фр.)} — глава Hommes {Люди (фр.)} изуродована. Взяла из рук.— Вы осторожнее! Испанцы легко обижаются! — Я тоже легко обижаюсь. Пароход отошел в 7 ч. 15 мин. Единств<енный>, кроме нас, русский пассаж<ир>, пожилой, седой, здоровый, воскликнул: — Теперь уж никакая сила не остановит.— Все подняли кулаки. ___ Это было 12-го июня 1939 г., в понед<ельник>, в 7 ч. 15 мин. Последнее, что я сдел<ала> — купила — Terre des Hommes (чудом! сама увидела, вопр<еки> продавщице, которая сказала, что — нет) и напис<ала> 4 открытки. ___ Качало (не очень) 13-го и 14-го, я сразу легла и не вставая пролежала полных два дня и ночи, есть мне приносили, читала и много спала, лек<арство> приняла только раз — 14-го, 0,5 г.; но и до этого не тошнило, так что не знаю — лек<арство> ли, лежание ли, Мура, к<оторый> весь 1-ый день бегал и качался на носу, на 2-ой укачало, не мог есть, дала лек<арство>. Испанок укач<ало> — всех, и половину испанцев.— Они все равно будут есть (сказала бывалая serveuse {подавальщица (фр.)}): есть и рвать — и потом танцовать — и — опять рвать. ___ — Вот...
Входимость: 1. Размер: 11кб.
Часть текста: чем Франция, я бы сказала: в Чехии пробыла семь, в Париже три. Франции несмотря на всё (этому всему — знаю цену!) я всё-таки как-то не полюбила, может быть потому что мне ее — душевно — нечем помянуть. Настоящих друзей здесь у меня не было, были кратковременные дружбы, не выжившие. Единственный человек, которого я здесь по-настоящему полюбила, который меня во Франции по-настоящему полюбил, была Елена Александровна Извольская, которая уехала — замуж в Японию, я Вам об этом расставании писала. Во Франции — за семь лет моей Франции — выросла и от меня отошла — Аля. За семь лет Франции я бесконечно остыла сердцем, иногда мне хочется — как той французской принцессе перед смертью — сказать: Rien ne m’est plus. Plus ne m’est rien [Мне больше ничего не остается. Больше мне не остается ничего (фр.).] Кроме Мура: очень сложного и трудного, но пока (тоже на какие-нибудь семь лет) во мне нуждающегося. После этих семи — или десяти лет — я уже на земле никому не нужна, м. б. тогда и начнется моя настоящая: одинокая и уединенная жизнь, которая у меня кончилась с семнадцати лет [Цветаева имеет в виду свое замужество.]. Может быть я тогда напишу еще несколько хороших вещей, может быть одну вещь:...
Входимость: 1. Размер: 44кб.
Часть текста: nur ein einziges Mal und liess sie weiterleben - ohne Sehnsucht. Heute, am 17-ten erhielt ich Ihren Brief und die sein (Briefbuch). Ihr Brief raucht - und rauscht - und glanzt - Bodensee - ein Wort aus meiner Kinderheit, ich war damals im Breisgauer Freiburg und hatte eine Freundin - Brunhild - von dorten, das Kind sah wie ein Seefraulein aus. Ich liebte sie so sehr (fur ihre Schonheit: Seefrauleinheit!) dass man uns schnell jeden Verkehr verbot - als ob ich der See ware, der sie heimwollte - von der Schul-Sandbank! Brunhild vom Bodensee. * ...Seit R habe ich Niemanden geliebt, in Niemanden gelebt, er war meine letzte Seele, meine letzte ander-Seele. * Als Sie so lange nicht schrieben, dachte ich: jetzt hat die Frau Angst, sie will kein grosses Gefuhl, sie ist erfullt - und liess Sie schweigen und hatte selbst nie geschrieben (geschrien). * ...Als mein Kind in Russland vo Hunger starb und ich es - so auf der Strasse von einen fremden Menschen erfuhr ( - Ist die kleine Irina Ihr Kind? - Ja. - Sie ist tod. Gestern tod. Morgen begraben wir sie.) schwieg ich drei Monat lang - kein Sterbenswort - zu niemandem - damit es nicht weitersturbe, noch (in mir) - lebe. Darum nannte Ihnen R nicht meinen Namen. Nennen - trennen: sich vom Dinge trennen. Ich nenne niemand - nie. * Es wird ein harter Winter sein - ist schon hart, obwohl noch nicht Winter - mein Mann hat keine Arbeit und...
Входимость: 1. Размер: 52кб.
Часть текста: don <—> et tout cela ensemble — et j’oublie surement quelque chose! — ne m’a pas servi<,> desservi<,> n’a reussi a me faire aimer de moitie?— d’un millieme атая qu’un sourire ingenu de femme. Tout ceci ne m’a servi a rien<.> Tout cela m’a desservi. Question d’age? Il у a 20 ans queje disais — et savais — la meme chose, en pteine beaute radieuse de mes 20 ans. {У меня было имя. У меня была внешность, привлекающая внимание (мне все это говорили: «голова римлянина», Борджиа, Пражский мальчик-рыцарь и т. п. ( и, наконец, хотя с этого я должна была начать: у меня был дар — и все это вместе взятое — а я наверняка еще что-нибудь забыла! — не послужило мне, повредило, не принесло мне и половины? и тысячной доли той любви, которая достигается одной наивной женской улыбкой. Все это ничем мне не послужило Все то мне повредило. Возраст? Вот уже 20 лет, как я говорила — и знала — то же самое, что и в полном сиянии моей красоты 20?ти лет (фр.).} ___ On approche, on prend peur, on disparait. Entre approcher et prendre peur quelque chose se produit invariablement et irremediablement — quoi? Mes lettres? Je les envoie si rarement, si — jamais. Mon grand serieux?Mais je ris tant — par amabilite. Mes exigeances? Je n’exige absotument rien. La peur de s’attacher trop? Ce n’est pas cela qui detache. L’ennui? Tant que je les vois iis n’ont pas la tete d’ennuyes. {Приближаются, пугаются, скрываются. В промежутке между приближением и испугом что-то происходит — неизменно и непоправимо — что? Мои письма? Я отправляю их так редко, почти — никогда Моя строгость? Но я столько смеюсь — просто из любезности. Моя требовательность? Но я не требую абсолютно ничего. Страх слишком сильной привязанности? Но ведь это не разделяет. Скука? Но насколько я помню, ни у кого не ...
Входимость: 1. Размер: 26кб.
Часть текста: перед ним. Потому что в каждом конторщике дремлет поэт. Потому что в каждом портном просыпается скрипач. Потому что в каждом пивном льве по зову родины проснется лев настоящий. Помню, в раннем детстве, на Ривьере, умирающий от туберкулеза восемнадцатилетний немец Рёвер. До восемнадцати лет сидел в Берлине, сначала в школе, потом в конторе. Затхлый, потный, скучный. Помню, по вечерам, привлеченный своей германской музыкой и моей русской матерью — мать не женски владела роялем! — под своего священного Баха, в темнеющей итальянской комнате, где окна как двери — он учил нас с Асей [Сестрой (примеч. М. Цветаевой).] бессмертию души. Кусочек бумаги над керосиновой лампой: бумага съеживается, истлевает, рука придерживающая — отпускает и… — “Die Seele fliegt!” [“Душа улетает!” (нем.).] Улетел кусочек бумаги! В потолок улетел, который, конечно, раздается, чтобы пропустить душу в небо! У меня был альбом. Неловко тридцатилетней женщине, матери двух детей, заводить альбом, вот мать и завела нам с Асей — наши. Писало все чахоточное генуэзское побережье. И вот среди Уланда, Тенниссона и Некрасова следующая истина, странная под пером германца: “Tout passe, tout casse, tout lasse [“Все проходит, все рушится, все надоедает…” (фр.).]… — с весьма германской — тщательными, чуть ли не в вершок...
Входимость: 1. Размер: 13кб.
Часть текста: но твердой горечью, даже гордец Тигр, все стояли за то, чтобы нас разъединить с Володей. Лёра пожимала плечами над такой крутой мерой (вызовет обратное), предлагала присмотр. Дни томительно шли. Пробегая вниз после завтрака одна, Муся увидала в приоткрытую дверь Рёвера – голую ступню, далеко высунувшуюся из-под одеяла, – кровать кончалась у самой двери комнатки. Что-то заставило Мусю остановиться. Или она задела ногу с разбегу нечаянно? Ступня была холодна. С диким криком бежала Муся вниз по лестнице. Не зовя людей, а – от смерти, в первый раз встреченной. Тишина Рёвера гналась за ней. День сверкал. Моника стучала ножами. Мусин крик разрезал дом, день – пополам. Смерть Ревера потрясла всех. Так скоро даже д-р Манджини не ждал ее. На похороны пошли все. Многолюдное шествие за катафалком, цветы, ветки кипарисов и пальм. Медленный подъем в гору, расспросы, кого везут, качанье головами о возрасте умершего, – это, конечно, было самое большое торжество в жизни больного бедняка иноземца. Но его-то ему и не суждено было увидать и услышать. Важно, сурово, впервые без улыбки, плыл он, окруженный толпой, к своему последнему жилищу, и старики – мать и отец – не шли за ним. В этот горчайший в их жизни час они, может быть, говорили о том, что весна, море принесут их сыну здоровье, он все слал им цветные открытки с лазурью и зеленью, с пеной волн у скал, с Торре-Грапалло и Аллеа-дель-Пальма, с майской «битвой цветов». Быть может, и ландшафт Сант-Иларио (гора, по которой подымалось погребальное шествие) попал им в руки, но они не узнают, что за этими высокими кипарисами, за низкой оградой каменной, высоко над морем Италии лег их единственный сын… День был полон какого-то особого великолепия. Море внизу лежало...