Поиск по творчеству и критике
Cлово "ALLIANCE"
Входимость: 1. Размер: 80кб.
Входимость: 1. Размер: 36кб.
Входимость: 1. Размер: 11кб.
Входимость: 1. Размер: 16кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 80кб.
Часть текста: Не помню кто, кажется Ходасевич, надоумил меня снести книгу стихов в Лито [Литературный отдел ( примеч. М. Цветаевой )]. «Лито ничего не печатает, но все покупает». Я: «Чудесно», - «Отделом заведует Брюсов». Я: «Чудесно, но менее. Он меня не выносит». - «Вас, но не ваши стихи. Ручаюсь, что купит. Все-таки - пять дней хлеба». Переписала «Юношеские стихи» (1913 г. - 1916 г., до сих пор неизданные) и «Версты» I (изданы в 1922 г. Госиздатом) и, взяв в правую - пятилетнюю тогда ручку своей дочери Али, в левую - рукопись, пошла пытать счастья в Лито. Никитская, кажется? Брюсова не было, был кто-то, кому я рукописи вручила. Вручила и кануло - и стихи и я. Прошло около года. Я жила, стихи лежали. Вспоминала о них с неизменной неприязнью, как о вещи одолженной, вовремя не спрошенной и потому уже - не моей. Всё же как-то собралась. Прихожу в Лито: пустота: Буданцев. «Я пришла узнать про две книги стихов, сданных около году назад». Легкое смущение, и я, выручая: «Я бы очень хотела получить обратно рукописи, - ведь ничего, очевидно, не вышло?» Буданцев, радостно: «Не вышло, не вышло, между нами - Валерий Яковлевич очень против вас». - «Здесь и малого достаточно. Но рукописи - живы?» - «Живы, живы, сейчас верну». - «Чудесно. Это больше, чем в наши дни может требовать поэт». Итак, домой с рукописями. Дома раскрываю, листаю, и - о сюрприз - второй в жизни автограф Брюсова! В целых три строчки отзыв - его рукой! «Стихи М. Цветаевой, как ...
Входимость: 1. Размер: 36кб.
Часть текста: Она отказывалась приближаться к инструменту. И вообще не хотела жить дома. Если бы она была религиозной, то ушла бы в монастырь. Но, поскольку не верила в Бога, предпочла затворничество в пансионе фон Дервиз, славившемся суровостью на всю Москву. Она рассматривала это свое изгнание одновременно как убежище, лазейку, чтобы укрыться, и как способ умерщвления плоти. В том огромном горе, которое охватило и не отпускало Марину, она предпочитала пытку дисциплиной пытке памятью. Анастасия, обладавшая более спокойным и ровным характером, чем сестра, оставалась дома и довольствовалась тем, что продолжала заниматься сначала с одной учительницей – из гимназии, куда хотел определить младшую дочку отец, потом с другой – любимой, выписанной профессором Цветаевым из Ялты. Но и Асе, несмотря ни на что, дом казался пустым, незаселенным, она остро ощущала одиночество. Из-за легкого апоплексического удара Ивану Владимировичу пришлось несколько недель провести в клинике. Единокровный брат Андрей,...
Входимость: 1. Размер: 11кб.
Часть текста: Москва и Таруса. Глава 7. Начало лета 1909 года в Тарусе. Отъезд Монаховых. Евгения Николаевна. Стихи Марины из Парижа ГЛАВА 7. НАЧАЛО ЛЕТА 1909 ГОДА В ТАРУСЕ. ОТЪЕЗД МОНАХОВЫХ. ЕВГЕНИЯ НИКОЛАЕВНА. СТИХИ МАРИНЫ ИЗ ПАРИЖА …И вот, после всех – растаявших полос жизни, после разлук, горестей, горечей детства и отрочества – безоблачная, вновь точно в годы младенчества, безоблачная пора счастья! Я не стыжусь штампованных слов, даже подобного соединения их, два штампа! («Безоблачная» плюс тусклость слова «пора» – да еще расштампованное слово «счастье!».) О, я упиваюсь их первоначальным звуком, перводыханьем их смысла – точно одна на необитаемом острове я их – услышала? (Птица спела? – Я впервые произнесла?) Стою на лугу, у изгиба дороги, отходящей, как ответвляется мысль, вбок и вверх, через мостик из трех бревнышек над ручьем вершины, текущим меж низких кустов ежевики; стрекочут -кузнечики? (может, это они прострекотали?) слово «счастье» – крутое, полное шелеста это «а», ширящееся, туго сходящееся к устью своей короткой водопадной реки в это «сть» и тотчас размыкающее стеснение этой слитности (грусть пусть?) коротким, тихим, по лугу разливающимся, размыкающим, длящимся «е»… И нет ему конца, унеслось в...
Входимость: 1. Размер: 16кб.
Часть текста: потому что это – мое фиаско, а я не хочу, чтобы меня жалели. Судить будут – все равно. Отношения мои с Алей, как Вы уже знаете, последние годы верно и прочно портились. Ее линия была – бессловесное действие. Всё наперекор и все молча. (Были и слова, и страшно-дерзкие, но тогда тихим был – тон. Но – мелкие слова, ни одного решительного.) Отец ее во всем поддерживал, всегда была права – она, и виновата – я, даже когда она, наступив в кошелку с кошачьим песком и, естественно, рассыпав, две недели подряд – так и не подмела, топча этот песок ежеминутно, ибо был у выходной двери. Песок – песчинка, всё было так. Летом она была на море, у нем<ецких> евреев, и, вернувшись, дней десять вела себя прилично – по инерции. А потом впала в настоящую себя: лень, дерзость, отлынивание от всех работ и непрерывное беганье по знакомым: убеганье от чего бы то ни было серьезного: от собственного рисованья (были заказы мод), как от стирки собственной рубашки. Когда она, после лета, вернулась, я предложила ей год или два свободы, не-службы, чтобы окончить свою школу живописи (училась три года и неожиданно ушла служить к Гавронскому, где дослужилась до постоянных обмороков от малокровия и...