• Приглашаем посетить наш сайт
    Техника (find-info.ru)
  • Записная книжка № 8, 1920-1921 гг.
    Страница 2

    Страница: 1 2 3 4 5 6

    {Число не вписано.} русск<ого> мая 1920 г., втроник

    После героического дня мне нужна награда. Легче сражаться с англичанами, чем с своей душой,{И — jeu de mots (о, Heine на смертном одре!) Легче сражаться с Англией, чей с ангелом! (— тот.—) (Примечание М. Цветаевой.)} а Иоанна же каждый вечер видела Короля или слышала Голос! — Сегодня с утра — стихи (м<ожет> б<ыть> плохие, не знаю, но за ними не заметила утра), потом к Г<ольдма>нам, лежание на сквозном балконе (безумно боюсь!) — чтобы загореть (безумно люблю!) — и разговоры с тремя детьми: 12 л.— 6 л.—2 г. (Аля не в счет — мое!) — Так, от двух до восьми. Потом опять стихи. Сейчас темно,— около 12ти. Та же боль в груди (нытье) и то же сжатое горло. Целый день не было, утром встала почти счастливая, но слишком много силы ушло за день, вечером я, безоружная, все принимаю, вбираю, тяну в себя: следовательно и боль.— Одну секундочку думала пойти к А<нтоколь>скому, но сразу поняла: зачем? — Утешить меня может только тот, все остальные —только растравление.

    К чести своей скажу, что ни одной секундочки у меня не было искушения пойти к М<илио>ти — ни тени! — даже сейчас губы кривятся.

    — Если тот сейчас не идет ко мне, п<отому> ч<то> не знает, рада ли я ему буду, ясно, что на свете есть бессмысленные страдания (мои.)

    Но одно несомненно: человек отшатнулся — и не знаю за что.

    Живу сейчас совсем без радости.

    ___

    Оправдание моей «пены»: чем заполнить промежуток волн? — И еще: у пены есть основа — волна, ее несущая, волна, которую она венчает.

    — Из ничего ничего и не будет.—

    — в доме только сырье. Если бы у меня сейчас был хлеб, я бы м<ожет> б<ыть> не так томилась по НН,— отвлеклась бы. А то: двойная пустота души и желудка.

    ___

    Мне подозрительна радость, с к<отор>ой НН встречает каждую мою просьбу: так радуешься — или когда очень любишь, или когда цепляешься за внешнее, чтобы скрыть внутреннюю пустоту к человеку.

    Первое — не mon cas3.{мой случай (фр.).}

    ___

    Между моим первым пайком (тогда, с НН) и вторым — (завтра, с Андреем) — всё отношение мое с НН.

    И опять — только на этот раз от чистого сердца — та же просьба к нему:

    — «НН, пожелайте мне, чтобы я не слишком об Вас скучала» — и его укороченный (на всю бывшую — тогда будущую — нежность ко мне!) ответ:

    — «Желаю.»

    (Тогда: — «Желаю, но не знаю, от всей ли души — или нет.»)

    ___

    Между прочим, кто ему сказал, что я хочу видеться с ним только с 11?ти ч. вечера? Ведь он сам мне сказал: — «Только я приду поздно, в 11 ч., после 11?ти», а потом — через много времени — мне же:

    — «Почему Вы не хотите видеться со мной днем? Вы же пускаете М<илио>ти».

    — Глупо! —

    ___

    Оттого что не сплю — курю, оттого что курю — говорю, оттого (и от того!) что говорю — дурю, оттого что дурю — дарю (всю себя!), оттого что дарю — горю…— горюю.—

    ___

    У меня не грехи, а кресты.

    ___

    Es ist von Gott besorgt, dass die Baume nicht in den Himmel wachsen {Богом предопределено, чтобы деревья не врастали в небо (нем.).}(это Бог позаботился обо мне в истории с НН.) — Немножко вроде Поликратова перстня.

    ___

    <ожет> б<ыть> я слишком на слово верю? — НН убежден, что я дурна — и я сразу убеждена, без проверки.— А что я такое сделала хуже, чем он? — Берем основу. С самого начала встречи я знала, кто он, он —кто я.

    Итак: святой и грешница. Кто, в конце концов, более грешен: святой, к<отор>ый целуется — или грешница? И что тут для него обидного, что я его целовала? Я даже не знаю, кто начал.

    И еще: «скажите правду! Вы ведь меня не любите?» — так спрашивают, когда — по крайней мере — собираются любить, если всё равно — не спрашивают, не в праве, нет,— основания нет!

    А я разве его спрашивала? — Господи, я так бесконечно-скромна — в чувствах другого ко мне! — моя нескромность только в своих собственных. Мне бы и в голову не пришло.

    А основание у нас было то же: ему было хорошо со мной, мне — с ним. И, беря во внимание разницу пород, отношение к слову (он — такой скупой! я — такая щедрая!) — выходит, что он-то, пожалуй, больше тянулся ко мне, чем я к нему.—

    — И зачем ему мои стихи в книжку? — Моих стихов он не любит (пена! — и раз о Блоке говорит «стишки». Но любит Бунина.— Гм…) Тщеславия — если бы оно у него даже было! — я его погладить не могу,— меня мало знают.

    Очевидно, просто страсть к методике.

    Раз в этой книжке уже есть три моих стиха, должны быть все.— Я их, впрочем, вчера же, придя домой, переписала.

    Выходит так

    Его просьба для меня возможность вздоха (не задохнуться — от —) — Освобождение от избытка.

    — его — пустоту ко мне.— На затычку! —

    Словом, я от восторга…

    Он по чувству исполнения некоего джентльмэнского долга.

    А м<ожет> б<ыть> — и этого нет?

    ____

    Ругать Блока за то, что только пишет «стишки», а самому — только писать «картинки».

    — в кавычках.)

    — Чорт! Сколько раз это горело у меня на губах, но это так очевидно, что стыдно.

    — Был на войне добровольцем.— Да, но Доблесть и Родина — неизбываемы.

    Это не Iмайский трудовой субботник: отслужил и пошел. Этому конца и краю нет.

    А то легко,— повоевать год ц потом всю жизнь презирать других!

    — Яне знаю — что такое презренье?
    Презирать никого не могу.
    У самого слабого были минуты горенья,
    И с тайным восторгом смотрю я в лицо врагу…
    — быть гордым
    Перед другими, я горд — пред собой…
    И потом уже — чисто-бальмонтовский — лепет:
    О, струны мои! Прозвените небывалым аккордом,
    Чтобы враг был, как я, во мгле голубой!
    ___

    А помните, как Вы тогда, на темной Поварской, спросили меня: — «А скоро это кончится?»

    У меня уже и тогда был ответ: — «Когда Вы захотите»… Но мы не смеем Вам говорить всего, что мы знаем.

    И я тогда, смеясь, ответила: — «Не знаю.»

    ___

    У каждого из нас, на дне души, живет странное чувство презрения к тому кто нас слишком любит.

    ’est que cela?»{«и всего-то?» (фр.) } — т. е. si tu m’aimes tant, moi, tu n’es pas grand<e> chose!){если ты меня так любишь, меня, сам ты не бог весть что! (фр.)}

    М<ожет> б<ыть> потому чтб каждый из нас знает себе настоящую цену.

    Сон про Блока:

    <После заголовка нижняя половина страницы не заполнена.>

    — Сегодня я Вас сидела. Сначала так испугалась — не ждала! — что ничего не почувствовала.

    — Еще отдать деньги! («Непростительная забывчивость…»)

    Ваша черная шапочка, Ваши руки милые.

    Я смотрела на Вас, как на умершего (не — воскресшего!) Вы, что-то о книгах: — «Вы же немножко знаете мои вкусы…» — «Нет, сейчас меньше, чем когда-либо. Что знала — забыла. Сначала я шла очень смело — как слепой — а когда начинаешь видеть немножко — так страшно, чем больше знаешь — тем страшней… И теперь я уже ничего не знаю…»

    — «Когда-нибудь потом я скажу Вам всё. А пока я буду дальше отталкивать Вас — только не всегда,— всегда нельзя…»

    Потом — я —: — «Познавание мне ничего не дает…»

    — с улыбкой: — «Распознавание?.. Помните последовательность: Распознавание — бесстрастие — и минуя многое другое — в самом низу, под самый конец — Любовь… А у Вас…»

    — «Ауменя с конца. Так: Любовь — Распознавание — бесстрастие, или просто: Любовь — бесстрастие, или просто: <не дописано.>

    Так я только раз в жизни мучилась,— 10 л<ет> назад! — 17?ти лет! Я совсем забыла, как это бывает.

    Как будто бы я лежу на дне колодца, с перешибленными ногами и руками, а наверху ходят люди, светит солнце.

    Пустая светлая Поварская для меня страшна.

    «по делу».

    — «B число книг, к<отор>ые бы мне хотелось иметь, попало несколько книг Вашего мужа…»

    Я похолодела. (Сережины книги!)

    Словом, взамен — Алин портрет.

    Я сказала: нет — скромно и сухо — и опять: нет, и еще раз: нет. А сегодня отдала книги и взяла портрет, п<отому> ч<то> он сказал:

    — «Да, я не люблю Али. Но меня мирят с ней ее нежные детские ручки.»

    — «Мирят? — Что Вы в ней не любите?»

    — «У нее нет улыбки,— улыбаются дети,— у нее гримаска.»

    Проглотила.

    — «А хороший у меня нюх?»

    — «Хороший. Теперь скажите мне: что я люблю?»

    Я, смеясь: — «Меня Вы любите больше Али.»

    Он, с расстановкой: — «Да, пожалуй больше».

    Я: — «П<отому> ч<то> Вам со мной веселей.»

    Он: — «Ну, а теперь назовите то, что я действительно люблю.»

    — «Говорю очень серьезно — вне всякой каррикатуры: свой огород.»

    Он: — «Говорю Вам так же серьезно, руку на сердце положа: нет.»

    ___

    И еще многое было сказано, напр<имер>:

    —«Мне нравились наши отношения в начале, и теперь они опять мне начинают нравиться, а посредине (движение руки) — такие зигзаги… затуманено… непрямая линия…»

    И еще про Блока: «Рембрандт — океан, а Блок перед ним — выплеснутый стакан…»

    <ирон>ов и Блок в 1914 г.) — он:

    — «На войне не читают стихов, это не праздник…» Были и другие фразы:

    — «Когда-н<и>б<удь> я Вам всё объясню, но очень не скоро… (в другой раз: ) — не очень скоро… А пока…»

    Всякая из этого бы поняла, что он меня любит, но любить — и так мучить еще чудовищнее, чем не любить — и так мучить, и — кроме того — есть же приметы?

    Здесь нет примет.

    — нарочитая или нет — не знаю, нарочитая — или нет — равно чудовищная. Ибо я живой человек, а он мне не дает дышать.

    И прекрасная его рука нежная, и глаза, и шапочка, и голос.

    Всё это мне немножко напоминает Бранда (всегда ненавидела и героя и пьесу!) — Отдай детский чепчик, п<отому> ч<то> ты его любишь — и иди за мной.

    А здесь просто: отдай детский чепчик, п<отому> ч<то> ты его любишь — а я уйду.

    Алина «гримаска».

    — и всё другое!) мной, как Матерью,— нет, только дважды: женщину я простила.

    <Далее три страницы не заполнены.>

    ___

    10-го русского мая 1920 г.

    Мне сегодня гадал один из Дворца Искусств — лежали на лужайке: я, М<илио>ти, Р<укавишник>ов, Ахромович и тот, гадальщик.

    — «У Вас в жизни три неудачных любви: одна — 16?ти, 17?ти лет, другая скоро — или только что была. Что-то было и разошлось, м<ожет> б<ыть> временно, что-то неясно… Но чувство большое и Вас мучает…»

    — что лучше, чем дома, мне только с НН.—Быть с ним мне не дано (даже, когда, превозмогая все в себе, захожу — не радуюсь, непрестанная боль), значит мне надо быть одной.

    Было у меня два дня счастливых: вчерашний вечер с Худолеевым (немножко вроде Петипа — Стаховича — Володечки Алексеева: старинен, благородно-красив, красноречив и больше всего на свете любит — себя.) Прекрасно прочел « Послание к Юсупову» и одни стихи Байрона,— обе вещи я слышала в первый раз, сидела с горящими глазами и жаром в горле,— нет слов!

    Дом, где мы были, уютный, хозяйка милая, есть дети и бонна, и чудесная собака волчьей изысканной породы,— большой диван, рояль, крепкий чай. Читала Фортуну, но это неважно.

    Худолеев с его стихами — его чудесный голос — и Шопеновская пена — и собака — всё это подтверждение меня. Я, кажется, никому особенно не нравилась, все заняты собой, но я ведь умею быть счастливой и без этого, просто радоваться голосу, чаю, своим мыслям, к<отор>ые — всегда! — только о любви.

    Х<удо>леев восхищается стихами Али, я не люблю читать другим ее стихи, это нескромно. И похвалы мне — ни Але, ни себе — не нужны. Мне нужна любовь.

    И вот, после чая, голоса, Пушкина, Байрона, Шопена, собаки — черной ночью домой с М<илио>ти. Всю дорогу смеялись, весь вечер дружили. Он весь вечер «faire le beau» {«при параде» (фр.).} — тонок в юморе, не без блеска говорит общие места,— приятен.

    Оглушительная новость: у Н. Н. жена и дочь, обе в Крыму.— Не верится. — М<ожет> б<ыть> его дочь в Крыму, п<отому> ч<то> у нее — тоже «гримаска»? — О жене я не думаю.— Всё равно.— Ревность (и вместе с тем — радость!) только к дочери.

    И у него 7 комнат в Москве.

    — «В<асилий> Д<митриевич>, Вы эту комнату берете?»

    — «Зачем? У меня ведь есть.» — «Тогда я ее беру.» — «Зачем?»— «А так,— впрок.»

    И когда М<илио>ти у него как-то попросил выдать ему паёк (хлеб) — спокойный ответ:

    — «Я обедаю.»

    Хохотала безумно. Сегодня пришли Ж. В<иге>лев с товарищем, говорили про Блока. А утром я отнесла НН стекла для картин и книжки. Пришла веселая — после вчерашнего вечера, побывав дома! (никто не ругал!) — чувствовала себя счастливее, т. е. менее нуждающейся в нем, т. е. свободнее. И он был мил. А к концу дня — просидев целый день с М<илио>ти — зайдя на секундочку к НН — опять безумно томилась,— другого слова нет! — и он был сух.

    Одна фраза: — «Я Вас обидеть не хочу — не умею — и не могу.»

    — «Две из этих вещей — ложь!»

    Он улыбнулся.— Но было скверно.— Всё время народ и мое каждую секунду желание заплакать — готовность — страх! — заплакать.

    То, что я к нему прихожу, недостойно. Нельзя.

    ___

    На вечер Бальмонта — свинья! — не пошла, опустошенная пятью часами с М<илио>ти и пятью минутами с Н. Н.

    — и всё прекрасно. (А м<ожет> б<ыть> — еще хуже!)

    (Сейчас глубокая ночь, вдруг хлынул дождь,— приятно!)

    Весь вечер писала стихи,— хорошие! (О Театре, о смертном одре танцовщицы, о женских головах на пиках, о Революции — «Без доводов „как рев звериный…“» — о маленькой славе могильного холма.) Вчера начала пьесу «Ученик» — о НН и себе, очень радовалась, когда писала, но вместо НН — что-то живое и нежное, и менее сложное.

    Мои стихи никому не нужны: у НН есть Пушкин я Бунин, у М<илио>ти свои (плохие). Пишу только для себя — чтобы как-нибудь продышаться сквозь жизнь и день.

    Никто не знает на каком волоске я вишу.

    ___

    — понедельник.

    Солнышко на моем столе. Стол чистый, прибранный. Моя жизнь: накормить и отправить Алю и потом писать. Никаких дел не делаю.

    О, Блок, бредущий в утренних росах за плугом! Как умилительно — и как не верится!

    Я, очевидно, не страстно люблю природу, хотя обмираю над каждым деревцем. Если бы у меня было одно свое деревце, я бы наверное его любила, как человека. Мне нужно отношение, живая связь, а природа — как ее не люби — не отвечает. Ей всё равно — что я, что любая баба.— Не обхватишь! — И нет ничего ужаснее, чем опустошение после целого дня на воле. Себя не соберешь. И от каждой красоты — больно!

    Je suis faite pour les plaisirs d’une societe honnete, 1’amitie de quelques amis choisis et 1’amour unique et merveilleux de quelque gentilhomine beau de visage et haut d’esprit. {Я рождена для удовольствий света, дружбы нескольких избранных друзей и единственной чудесной любви некоего Благородного господина, прекрасного обликом и высокого духом (фр.).}

    — Тешу себя глупостями! —

    Вообще, со встречи с НН, я много потеряла в блеске. Это так ново для меня — я так это забыла — быть нелюбимой!

    ___

    Из дорожной книжки:

    Не спать вместе — спать вместе. (Весь путь любви.)

    ___

    Для Бальмонта каждая женщина — королева.

    — проститутка.

    Ибо находясь с Бальмонтом, каждая неизбежно чувствует себя —королевой.

    Ибо находясь с Брюсовым, каждая неизбежно чувствует себя проституткой.

    ___

    — «Какой же флирт, раз Вы даже картошечки не приготовили!»

    (На Поварской — девица — красноармейцу.)

    ___

    <илио>ти граф Ш<ереме>тьев каждый раз, проходя по корридору,— среди бела дня — привычным жестом зажигает свет. Это у него в руке, как в спине уверенность, что этот свет сейчас же будет потушен десятком бросившихся лакеев.

    Недавно явление: граф с моноклем в глазу и неким предметом в руке торжественно шествует в кухню.— Предмет в руке — как Victoria regia. {Царская победа (лат.).}

    ___

    Полувозглас — полувздох М<илио>ти:

    — «Интересно, будет ли у меня здесь когда-нибудь висеть платье Коонен?»

    ___

    Каждый день, когда я не писала стихов, и каждый год, когда я не породила ребенка, я чувствую — потерянным.

    Как много потерянных лет.

    ___

    Читаю Коринну. (В первый раз — 17?ти лет.) Ослепительная книга, куда больше Ж. 3анд! Большая душа и большой ум.

    И моя вечная привычка надо всем (человеческим!) задумываться. И глубокое равнодушие ко всему, что вне (грудной клетки!) человека.

    Рим для нее — развалины человеческих страстей, огромное кладбище — пепелище. Это напоминает мне слова С<ережи> — «Меня тянет в Европу потому что в ней каждый кусочек земли освящен миллиардами человеческих жизней. Мне не нужно диких островов.»

    ___

    — Если бы я еще вдобавок писала скверные стихи!

    ___

    Ясно одно: когда я работаю, мне не хватает дня, когда я не работаю, мне каждая минута лишняя.

    А так как вся моя цель: затравить день, как дикого зверя — ясно одно: надо работать.

    ___

    Безделие — этим я никогда не грешила. Да и «грешить» не подходит, ибо грех — по наслышке — приятен.

    Скажем так: безделием я никогда не болела.

    ___

    — может быть — не люблю деревни и счастливой любви.

    ___

    «Пена» слов,— о господа, господа! (Читайте: о НН! НН!) — Но надо же как-нибудь делать дело любви, дело, которого Вы мне не даете делать?

    Не могу же я с утра до вечера только стирать, только кормить Алю, только ходить в гости!

    И вот — слова! Пена! Опьянение!

    «Забвения! Только забвенья!

    »

    (Лохвицкая.)

    У всех вас есть: служба — огород — выставки — союз писателей — вы живете и вне вашей души, а для меня это: служба — огород — выставки — союзы писателей — опять таки я, моя душа, моя любовь, мое оттолкновение, мое растравление, моя страшная боль от всего!

    И — естественно — что я иду к себе, в себя, где со мной никто не спорит, где меня никто не отталкивает, в свой бедный разгромленный дом, где меня всё-таки любят.

    И я не виновата, если из этого получаются стихи!

    ___

    «любовь».

    Ю<рий> З<авадский> напр<имер> — «Это не должно быть названо», М<илио>ти напр<имер> «Откровение», НН напр<имер> «приятно» — а делают всё то же самое!

    Или боятся, что как скажешь слово «любовь» сейчас же счет за ботинки или вексель на вечную верность.

    А мне любовь — без «любовь» — оскорбление, точно я этого слова не заслуживаю — хотя бы в награду за то, что никогда ведь: ни векселей! ни верности!

    ___

    А может быть — просто на просто — никто из них меня не любил? («Может быть» — восхитительно!) Не любил ни одной секундочки, потому и не сказал ни разу.— Мужчины слишком честны: люблю они говорят только той, которую любят — вплоть до женитьбы! — (Подвиг!) — А кто бы из этих — них — всех — на мне женился?

    (А у меня глупая уверенность: раз целуешь — значит любишь! Мужчины не целуют par delicatesse de c?ur!) {из сердечной деликатности (фр.). }

    — А у меня другое: мне нужно слово.

    Для меня ведь: «les ecrils s’envolent, les paroles — restent!»{«рукописи исчезают; слова — остаются» (фр.).}

    ___

    Старая истина — на моей шкуре обновленная! — Мужчины, целуя, презирают (более тонкие — себя, попроще — другого). Женщины, целуя, просто — целуют.

    ___

    — и слово-то какое отвратительное! С женским окончанием — и всё-таки не женщина.

    Это наводит меня на мысль о связи между этим женским окончанием и характером русских мужчин.

    ___

    Что меня разлучило с НН.— Моя правда, правда всего моего существа, намеренно-резко подчеркнутая, чтобы знал с кем имеет дело (— Потом забыл бы, ибо — люби он меня — я бы, конечно, стала другой!)

    Ведь я могла бы — миллиард добродетельных существ — aus meinem Aermel schutteln {вытряхнуть из своего рукава (нем.).} —- и естественно — ибо всё это есть во мне! Но я давала только основное, главное, насущное в себе. Хочешь — бери, хочешь — нет.

    Ибо правда — моя последняя гордость.

    …«car nos qualites sont encore insurmontables que nos defauts» {«ибо наши достоинства так же непреодолимы, как. наши недостатки» (фр.)}…

    Вот я и не «surmonter»{преодолеть» (фр.).} — правды!

    ___

    Чужие добродетели и собственные грехи <над строкой: пороки>

    От моих пороков (?) — никому не плохо, кроме меня. От добродетелей НН.— напр<имер> — мне же первой.

    — других — клянусь! — не знаю.)

    Словом: у НН — les defauts de ses qualites {пороки его достоинств (фр.).}.

    — у меня: les qualites de mes default.{достоинства моих пороков (фр.).}

    (Кажется — формула!)

    ___

    Круг актеров: исключительно головная жизнь, сплошной фейерверк, вроде Брамбиллы.— Слишком весело для меня! —

    — сплошное спасание утопленников — сплошное гашение пожаров — сплошное копание огородов — ни улыбки!

    (Огородов больше чем пожаров.)

    У меня нет круга, у меня есть подруги: Бетгина, C?tesse de Noailles, М<ария>Б<ашкирцева>, Ж. Санд, Сонечка Голлидэй, Ася, Mme de Staёl, К. Павлова, Ахматова, Ростопчина, и тысячи тех, которые не писали!

    ___

    У людей ужасно серьезное отношение к своему.

    Напр<имер>: НН ведь непременно покопает сегодня свой огород, а придти ко мне размазать окно — у него — чистосердечно — нет времени.

    — Мне как-то унизительно стараться для себя,— потеря времени.

    И еще чувство: велика птица! Очень нужно из-за тебя стараться!

    (К себе же!)

    ___

    У меня только одно СЕРЬЕЗНОЕ отношение: к своей душе. И этого мне люди не прощают, не видя, что это «к своей душе» опять-таки— к их душам! (Ибо что моя душа — без любви?)

    ___

    Я всё это знала очень давно, но 10 лет счастливой жизни (успеха своей души!) научили меня улыбаться И смеяться, и вот, смеясь и улыбаясь, немножко забыла, что мне, по существу, не удастся прожить — жизнь.

    ___

    Молча — с собой наедине — в любви — в великом деле Любви! — я совершенно беззащитна, совершенно серьезна, совершенно-чиста.

    ___

    Если бы Ирина была мальчиком, я бы больше чувствовала в ней Сережу, нежней бы любила, относила бы ее позднее развитие к вообще мальчикам, а то после Алиного блеска…

    Словом, я чувствовала ее только своей, и судила ее так же сурово, как себя, свое…— Роковое.—

    ___

    — В одном я — настоящая женщина; я всех и каждого сужу по себе, каждому влагаю в уста — свои речи, в грудь — свои чувства.

    — все у меня в первую минуту: добры, великодушны, доверчивы, щедры, бессонны, безумны.

    Поэтому — сразу целую руку.

    ___

    НН! А начали всё-таки — Вы! (Друг дорогой, не виню!) — Вы первый сказали: — «Если бы я действительно был старым учителем, а Вы моим юным учеником, я бы сейчас возложил Вам руки на голову — благословил бы Вас — и пошел.» — Как же после этого не подставить головы — не поцеловать благословивших рук?

    И — заметьте — я крепилась до следующего вечера!

    ___

    Странно: все мистики любили — Ночь, пели — Ночь, молились — Ночи! — Новалис — Сведенборг — я мистиков плохо знаю, но ведь и масоны собирались ночыо.

    — все, одаренные даром души!

    (О, моя Беттина!)

    — И вот Вы, милый НН, мистик и существо — вопреки всему! — определенно одаренное даром души, (— я бы сказала — духа!) — Так просто решаете: ночь — для сна. И ничего не чувствуете в темноте.

    Если это в воспитательных целях, поверьте: ночь для меня — самое меньшее — целоваться!

    Ночью — я чувствую — от меня просто идут лучи. И — по чести — разве я существо любовной страсти? Я. вообще, существо.

    «справиться» со мной можно было — знаете — как? — «М<арина>, подумайте глубже, почувствуйте глубже…»

    — И всё.—

    ___

    У Вас не было матери.— Думаю об этом.— И, подумав, прощаю Вам все грехи.

    ___

    — Даю торжественную клятву — coute que coute {чего бы это ни стоило (фр.)} — не заходить к Вам сама.

    Радость не только не покрывает унижения. Унижение убивает радость. И, уходя от Вас, я бедней, чем была.

    ___

    — памяти Петипа! — Умер Петипа! — Хочется плакать. Любила.— Умер от сыпного тифа, где-то в Армавире, один.— О, Господи! —)

    ___

    Сегодня я получила заказ от 2?ой Студии — перевести Musset «On ne badine pas avec l’Amour». {Мюссе «С любовью не шутят» (фр.).}

    Мой обожаемый Musset! — 20 т<ысяч>, но перевела бы даром.— Мне деньги как-то не нужны. Аля отвратительно ест, я живу писаньем. Вот еще — платья! — Но я так занята стихами и НН., что вот уже 2ую неделю, как собираюсь пойти померить платья,— здесь же, во дворе.

    Мне лично нужен кофе и табак, но д<о> с<нх> п<ор> лежит неупотребленная табачная карточка. Но пойти за 75 сигаретками (милые, маленькие, вроде мулатов!) на Софиику меня может заставить только мысль, что подарю их Худолееву, к<оторо>му. кстати, я очень понравилась. (Слава Богу!) — Весь вечер спрашивал обо мне у М<илио>ти, почему меня нет.

    ___

    — Во Имя Отца и Сына и Святого Духа! —

    — Принимаюсь за перевод.

    13-го мая 1920 г., ст. ст.— среда.

    — Борется он со мной или уже переборол? —

    В этом всё, и этого я никогда не узнаю.

    Веду каторжную жизнь. С утра стихи — переписывание стихов — записная книжка — на совести перевод Musset — и так весь день до вечера. Не могу собраться с духом идти к кому-нибудь в гости, уж лучше с собой. Вечером читаю Коринну, ночью стараюсь спать, но такие страшные сны, что опять зажигаю огонь и курю.

    — вчера одна милая девочка принесла мне букетик «ночных красавиц» — belle-de nuit — такие белые — по правую и левую сторону стебля — фиалки. Обрадовалась, вспомнила Тарусу — детство —одиночество.

    И вдруг — вечером: чудо — точно целая ночная лужайка в комнате.

    И сразу мысль: есть же в природе — Вашем Учителе, НН — такие существа, сильнее живущие ночью!

    Нарушение закона? — Но ежегодно каждую весну — до скончания вселенной повторяющееся нарушение закона — уже новый закон.— Это не теленок о трех головах! —

    И есть же кукушки, подбрасывающие своих птенцов в чужие гнезда, чтобы свободней наводить на всех тоску.

    — не подбрасываю!)

    — И сова, не спящая ночью.

    Почему же сове можно, а мне нельзя? —

    ___

    Где-то — в какой-то своей тетрадке — легкомысленное и грустное изречение:

    Не всё ли равно с кем спать на земле, раз всё равно будешь спать с кем попало — под землей.

    — Не у всех же фамильные склепы!

    ___

    Сегодня В. Д. М<илио>ти: он всё говорит о Коонен, я, смеясь: — «Надо испробовать приворот! — В<асилий> Д<митриевич>, что Вам милее: привар или приворот?»

    Он, не задумываясь; — «Только не приплод!»

    ___

    Mme de Staёl блистательна. Ее Коринна — умнейшая и страстнейшая книга.

    <Je suis faite pour etre heureuse, mais…» {«Я рождена дня счастья, но…» (фр.)}

    — М. Башкирцевой — Comtesse de Noailles!

    Только одна Беттина опускала «mais» {«но» (фр.)} и решив, что счастлива упорно любила своего Гёте.

    ___

    Я так же околдована, как маленький Кай,— только в обратную сторону.

    ___

    Чувствую, что стихи Байрона. к<отор>ые тогда говорил Худолеев — и которые я смутно помню — (в конце о слезах женщин, лишающих мужества умирать) — будут некиим эпиграфом к моей теперешней жизни.— Обращу их к себе же.

    ___

    НН! Будет час: Вы забудете все слова, я вспомню все.

    ___

    — явно не спокоен. (О если бы мне немножечко спокойствия, чтобы — со стороны — увидеть всю кривую наших отношений! Но не могу — слишком больно) — Увлечена болью!)

    ___

    Я похожа на всех женщин, которых люблю (бывших, сущих и будущих) — просто женская стихия, просветленная, окрыленная и преображенная творчеством.

    И — пожалуй — ни на одного мужчину. к<оторо>го я любила.

    (Для красного словца, ибо чувствую и сознаю явную родственность: природы и пера — с Гейне, с Pr<ince> de Ligne.)

    О Prince de Ligne в учебнике литературы:

    — «Il pechait par trop d’abandon… {«Он слишком грешил непринужденностью» (фр.)}

    ___

    Я не игрок, я слишком скоро сама становлюсь картой.

    И не охотник, я слишком скоро сама становлюсь добычей, слишком скоро ненужной добыче {Для ясности: моей — (Примечание М. Цветаевой.)}, ставшей охотником.

    ___

    Вот уже сколько дней Аля с светлого утра до темнеющего вечера — одна — или с детьми — в саду Соллогуба.

    Где моя прежняя ревность?!

    — О, как мне хочется еще дитя!

    ___

    13-го» русск<ого> мая 1920 г.

    Сначала НН — потом NN.

    Нынче НН — когда-нибудь NN

    ___

    От домового до домового комитета.

    «цивилизации».)

    — И домовой лучше соблюдал дома! —

    ___

    Р. С. Ф. С. Р.— «Расфуфырка».

    (слышала от Н. П. Ф<едо>това.)

    ___

    Господа! — Если хотите надпись на книгу, заставляйте меня надписывать в первую минуту и тотчас же прячьте куда-нибудь подальше,— ибо…

    — со временем — исправляется. (Д<окто>ра говорят.)

    ___

    НН, когда во Дворце будет ночной праздник. Вы пойдете спать — если Вы честный человек. Вы пойдёте спать.— Да! — И никаких возражений.

    — «Разочек можно!»

    Я вся — «разочек».

    ___

    Если бы М?elle de Lespinasse любила только М. de Моra или только Гибера — всю жизнь одного Моra или одного Гибера.— Но она любила сначала Моra, потом Гибера (м<ожет> б<ыть> обоих вместе!) — и каждого d’une grande et belle passion {великой и прекрасной страстью (фр.).} — а потом умерла.

    — une grande et belle passion.

    М?elle de Lespinasse и Marceline Debordes-Valmore почти тождественны, только первая не писала стихов, потому — умерла.

    ___

    Книга Comtesse de Noailles «Domination» была бы чудесна, если бы вместо Antoine была Antoinette.

    А так это — нечто оскорбительное в своем сиянии. У мужчины я этого не допускаю. Кроме того — не верится, таких мужчин не бывает, такие бывают только женщины.

    — Какой-то привкус d’Annunzio.

    ___

    — любовью ее к себе.

    ___

    А Musset я не перевожу, утешаюсь тем, что еще не выдали аванса.

    ___

    14-го русск<ого> мая 1920 г.

    (Кстати — русского мая — вроде русского масла!)

    Это не приходно-расходная книга (сплошной расход!) — и я не счеты свожу, но — просто вся моя справедливость встает дыбом

    — «яЭта подушечка мне нравится всё больше и больше с каждым днем, как та, которая мне ее подарила»,— и потом: — «не ребенок…— гримаска…»

    (А Аля — всё та же!)

    И сам пришел ко мне в 11 ч., а потом:

    — «Ночью нужно спать…»

    Господи, как люди беспамятны, и как руки опускаются!

    ___

    — когда чистая совесть!

    ___

    Ничего! — Может быть всё это нужно было, чтобы понять, что у меня еще живое сердце!

    ___

    — Что такое желание? —

    Мне хочется к НН — вот желание.

    Но я не могу перебороть себя, чтобы заставить себя взойти к нему в комнату.— Что это? —

    Если бы мне был необходим НН, я бы взошла к нему в комнату.

    Но — думаю до глубины: — нет! Мне кажется, мне было бы легче умереть у его порога.

    ___

    Почему не могу взойти, как ни хочется? — П<отому> ч<то> чувствую себя у него в комнате — лишней. Что это? Самолюбие? — Нет.— Я сколько раз — и как наглядно! — его переламывала.— Гордыня? — Нет. Скажи он мне: Отрекись! — отреклась бы — в слепую — наперед! —даже не спросив от чего.— Просто страх,— боюсь, боюсь, боюсь! Точно мне железной решеткой загородили вход, нет, точно дверь наглухо забита.

    И смешная, нелепая маленькая радость — успокоение какое-то, каждый раз, как замечаю (удостоверяюсь) что замка нет— дверь открыта.

    — По старой памяти — что ль?

    ___

    И, хватаясь за голову, с чувством, что всё обрывается: — «Господи! Какой мир я в нем потеряла!»

    ___

    Коринна М?me de Staёl мне большое утешение. Во мне, действительно, соединены все женщины, когда-либо плакавшие и когда-либо державшие перо!

    И совсем не знаю, что мне делать.

    Силы неравны.

    2) Для меня каждая минута — без него, ему — вообще — никто не нужен. («Ежели бы мои друзья умерли…»)

    3) Для меня это отношение живое, длящееся, для него — конченное.

    Вот у меня книжка стихов ему переписана. Дать так? — Ждать, когда попросит?

    Вчера, на траве, лежу, читаю Коринну. Проходит он. Поднимаю голову. Касается рукой шапочки.

    — «Идете мимо, даже руки дать не хотите?»

    — «Напротив, я же первый поздоровался.»

    — «Я хочу с Вами помириться.»

    — «Разве мы ссорились?»

    — «Не знаю, я хочу с Вами помириться, я решила помириться с Вами в Троицын день,— он скоро?»

    — «Не знаю.— Разве мы ссорились?»

    — «М<ожет> б<ыть> Вы — нет, я — да…»

    — «Ну что ж, давайте с Вами помиримся в Троицын день.»

    Проходит.

    — Что в нем? Не знаю.— Помнит ли вообще что-нибудь? М<ожет> б<ыть> это проще, чем кажется!

    — понял, что это нарушит его покой — вспомнил всю мою <пену» и — пока не поздно! — отошел.

    — Не простившись! —

    ___

    До моего письма и возвращения книг всё шло иначе, он нет-нет да находил на сскундочку свой прежний голос. Сквозь лед чувствовалось волнение.

    Теперь же — непроницаемая стена. Всем существом чувствую, что для него НЕ СУЩЕСТВУЮ.

    ___

    Дорогие правнуки мои, любовники и читатели через 100 лет! Говорю с Вами, как с живыми, ибо вы будете. (Не смущаюсь расстоянием! Ноги и душа одинаковы легки на подъем!)

    — любовники — читатели! Рассудите: кто прав? И — из недр своей души говорю Вам — пожалейте, п<отому> ч<то> я заслуживала, чтобы меня любили.

    ___

    — Так и не поехали мы с Вами на могилку к Розанову. (Помните, в первую встречу, предлагали?)

    ___

    — Наверное презирает меня еще за «дружбу» с М<илио>ти, не зная, что дружу-то я с ним сейчас так усиленно потому, что из его, М<илио>ти, комнаты видно, как проходит он, НН.

    ___

    Слава Богу! — Хоть Бог в одном меня понял:

    …«Ничего не можем даром

    — скорее гору сдвинем»…

    — И взымает с меня щедрую плату,— чтобы мне не двигать гор!

    ___

    Алю дети в бальмонтовском салу дразнят «вошь» и кидают в нее камнями — хорошо одетые приличные дети -— мальчики и девочки — от 10?ти до 15?ти лет. И когда я сегодня заступалась за нее — «вы большие — и вы мальчики, т. е. рыцари» — под рев, визг, фыркание и беснование всего двора — несколько девочек хором:

    — «Рыцари?.. Пффф… Хи-хи-хи… Хо-хо-хо… Эти времена прошли…»

    — «Но взгляните какая она маленькая и худая!»

    — «А мы большие и полненькие, и мы с такой выдрой играть не желаем, и она здесь никому не нравится, и пока она здесь не появилась, никто не кидался камнями»…

    _____

    Потом я — Мирре: — «Миррочка, Вы вот с Алей от детей терпите, а я от взрослых, только тысячу раз хуже.— Не надо плакать. Если бы я от каждой обиды плакала, я бы из слез не выходила…»

    (Веселая перспектива для детей! Сначала камнями — в голову,— если не прошибут и выживут — камнями в сердце — а потом камень и на сердце и на голову — Жизнь.—)

    ___

    Сегодня — по дороге к Бальмонтам за Алей — маленькая желтая собака — гладкая — с наморщенным носом, веселая, заигрывает, ластится.

    И я, присев на корточки, обеими рукалш глажу, торопливо, чтобы не пропустить, больше захватить.

    — вот все, что мне осталось из живых существ. Вчера, на Юбилее Бальмонта, говорю Вячес<лаву> Иванову о своей любви к нему — ему около 60?ти лет,— дозволено, кажется? — не в чем заподазривать? —

    И он: — «Вы сейчас никого не любите кроме своей дочери? Вакантное место? — Что ж,— не отказываюсь…»

    Как грубо.— Как верно.—

    ___

    Юбилей Бальмонта. Речи Вячеслава и Соллогуба.

    Гортанный волнующийся отрывистый глухой значительный — п<отому> ч<то> плохо говорит по русски и выбирает только самое необходимое — привет японочки Инамэ. Бальмонт как царь на голубом троне-кресле. Цветы, адреса. Сидит, спокойный и не смущенный, на виду у всей залы. Рядом, в меньшей кресле, старый Вячеслав — немножко Magister Tinte. На коленях, перед Бальм<онтом>, немножко выступая вперед, Аля с маком — как маленький паж — сзади Мирра — дитя Солнца — сияющая и упрямая, как молодой кентавр, рядом с Миррой — в пышном белом платье с розовой атласной сумочкой в черной руке — почти неподвижно пляшет цыганочка — Алина однолетка — Катя. А рядом с говорящим Вячеславом, почти прильнув к нему — какой-то грязный 15летний оболтус, у к<оторо>го непрестанно течет из носу. Чувствую, что вся зала принимает его за сына Вячеслава («бедный поэт! — Да, дети знаменитых людей… Хоть бы ему носовой платок завел… Впрочем,— поэт,— не замечает!»),— а еще больше чувствую, что этого именно и боится Вячеслав — и не могу — давлюсь от смеха — вгрызаюсь в платок…

    — феникс сгорает и вновь возрождается — солнце каждый день всходит и каждый день заходит — отсутствие развития — неподвижность) — Надо быть солнцем, а не как солнце. Бальмонт — не только влюбленный соловей, но костер самосжигающий.

    Потом приветствие английских гостей — толстая мужеподобная англичанка — шляпа вроде кэпи с ушами. Мелькают слова: пролетариат — Интернационал. И Бальмонт: «Прекрасная английская гостья» — и чистосердечно, ибо: раз женщина — то уже прекрасна и вдвойне прекрасна — раз гостья (славянское гостеприимство!)

    — Говорит о союзе всех поэтов мира, о нелюбви к слову Интернационал и олюбвн к слову: «всенародный».— «Я никогда не был поэтом рабочих,— не пришлось,— всегда уводили какие-то другие пути. Но м<ожет> б<ыть> это еще будет, ибо поэт — больше всего: завтрашний день»… о несправедливости накрытого стола жизни для одних и неустанного голодного труда для других — просто, человечески, обеими руками подписываюсь.

    Кто-то пробирается с другого конца залы. В руке моего соседа слева (сижу на одном табурете с Еленой) высоко и ловко, широким, уверенным нерусским движением — века вежливости! — взлетает тяжеленное пустое кресло, и описав в воздухе полукруг, легко, как игрушка, опускается тут же рядом. Я, восхищенно: «Кто это?» Оказывается,— английский гость. (Это было до выступления англичанки, я еще не знала.)

    Широкое лицо, низкий лоб, прямой нос, много подбородка — лицо боксёра, косая сажень в плечах.

    — Потом: каррикатуры. Представители каких-то филиальных отделений Дв<орца> Искусств по другим городам,— от Кооперативных товариществ — какой-то рабочий без остановки — на аго и ого читающий — нет, списывающий голосом! — с листа бумаги приветствие, где самое простое слово: многоцветный и многострунный…

    Потом я с адр<есом> М<илио>ти.

    — «Oт всей лучшей Москвы»… И — за неимением лучшего — поцелуй. (Второй в моей жизни при полном зале! Первый — Петипа.)

    И японочка Инамэ — бледная — безумно-волнующаяся:

    — «Я не знаю что мне Вам сказать. Мне грустно. Вы уезжаете. К<онстантин> Д<митриевич>! Приезжайте к нам в Японию, у нас хризантемы и ирисы. И…» — Как раскатившиеся жемчужины.— Японский щебет! — «До свидания», должно быть?

    — низкий поклон.

    Голос был глучоватый, ясно слышалось биение сердца, сдерживаемое задыхание. Большие перерывы между словами.— Искала слов.— Говор гортанный, немножко цыганский, личико желто-бледное. И эти ручки крохотные!

    — «Русские хитрее японцев. У меня был заранее подготовлен ответ»,— и стихи ей — прелестные.

    Потом — под самый конец — Ф. Соллогуб — старый, бритый, седой,— лица не вижу, но — думается — похож на Тютчева. (М<ожет> б<ыть> ложь.)

    — «Равенства нет и Слава Богу, что нет. Бальмонт сам бы был в ужасе, если бы оно было.— Чем дальше от толпы, тем лучше. Поэт, не дорожи любовию народной.— Поэт такой редкий гость на земле, что каждый день его должен был бы быть праздником.— Равенства нет, ибо среди всех кто любит стихи Б<альмон>та много ль таких, к<отор>ые видят в них еще нечто, кроме красивых слов, приятных звуков. Демократические идеи для поэта — игра, как и монархические идеи, поэт играет всем, главная же ценность для него — слово.»

    — Искренно рукоплещу. Ф. Соллогуб говорит последним. Забыла сказать, что на утверждение: «Равенства нет» — из зала возгласы: — «Неправда!» — «Кому как.»

    Кусевицкий не играл: «Хотел придти и сыграть для тебя, но палец болит», говорит о своем восторге, не находящем слов. Мейчик играет Скрябина, Эйгес «Сказку» (маленькие жемчуга) на слова Бальмонта.

    Были еще женщины: П. Доберт в pince-nez, знакомые Б<альмон>та: Варя Бутягина (стихи) и Агнеса Рубинчик, но всё это неважно.

    Главное: Б<альмон>т, Вячеслав и Сологуб. И Инамэ.— Описала плохо, торопилась.— (Куда?!)

    ___

    Множество адресов и цветов. Наконец, все кончилось. Мы на Поварской. Аля (в моей коричневой юбке en guise de mantille {вместо мантильи (фр.)} — на плечах принесла для Л. П. М<илио>ти, думала что пойдет) с Еленой и Миррой впереди, я иду с Б<альмон>том — по друг<ую> сторону Варя.

    <альмон>та в руке маленький букет жасмина,— всё раздарил. И Б<альмон>т вдруг:

    — «Я позабыл все мои документы!» (Об адресах.)

    И: — «Мне не хочется домой! Почему всё так скоро кончается?! Только что вошел во вкус и уже просят о выходе! — Сейчас бы хорошо куда-нибудь ужинать, сидеть всем вместе, перекидываться шутками…»

    И А<нна>Н<иколаевна>, идущая позади нас:

    — «Марина! Знаете, как говорила Ниночка Б<альмон>т, когда была маленькая: «То, что я хочу — я хочу сейчас!» и еще: «Я люблю, чтобы меня долго хвалили!»

    — «Весь Бальмонт!»

    ___

    У дома Бальмонта нас нагоняет Вячеслав. Стоим под луной. Лицо у Вячеслава доброе и растроганное.

    — «Ты когтил меня, как ястреб», говорит Б<альмон>т.— «Огонь — солнце — костер — феникс»…

    — «На тебя не угодишь. С кем же тебя было сравнить? Лев? Но это «только крупный пес»,— видишь, как я все твои стихи помню?»

    — «Нет, всё-таки человек! У человека есть — тоска. И у него единственного из всех существ есть эта способность: закрыть глаза и сразу очутиться на том конце земли, и так поглощать…»

    — «Ноты непоглощаем, нерастворим…»

    Не помню что.— О Венеции и Флоренции кажется. Мечта Б<альмон>та о том «как там по ночам стучат каблучки»,— и Вячеслав,— возвращаюсь в Царьград своей Мысли:

    — «Человек — существо весьма проблематическое. Сфинкс, состояящий из: Льва — Тельца —

    И Ангела… Так ведь?»

    ___

    О себе в тот вечер не пишу. Радовалась Мысли, Слову, из людей — брату Володечки. Огорчалась фразой Вячеслава о «вакантном» (недалеко до «пикантности»,— о, низость!) — заглушенная — всей моей стихией Слова — тоска по НН.— Домой к нему! —

    — сейчасешние — стихи! — И чествовать (к чему, когда — сегодня! — тогда! — не любили!) — А м<ожет> б<ыть> не доживу — умру — и все тетрадочки потеряются.

    ___

    Безумие ли это во мне, моя непрестанная действенная {еще прочтут — девственная! (Примечание М. Цветаевой)} жизнь: Души — Мысли — Сердца? Вечная бессонница — и во сне — всего существа. И что с этим делать в старости, когда сейчас уже — богатая всем, что дает Молодость — я со свойственным мне сердечным тактом — чувствую, что я на каком-то скользком пути с людьми (к людям!)

    Точно между мной и человеком, не ровная земля, не квадратики паркетного пола, а наклонная плоскость.

    (От меня — к человеку! \ Это определяет и мое движение к человеку и его продвижение ко мне. Впрочем я и не даю ему продвигаться — не дожидаюсь — точно эта наклонная плоскость к тому еще — жжет под ногами!)

    ___

    НН! Многое в том, что еще со мной будет, мною будет сделано — дело Ваших рук.

    — нового — усиленная невозможность быть с людьми 3-го и даже 2-го сорта,— пытаюсь — и не могу.

    И тихое, покорное отчаяние: принятая безнадежность.

    ___

    Аля «вошь», а я ищу себе заместителя для «вакантного места». Хорошо с ней поступают дети, со мной люди, с обеими — Бог?

    ___

    Найду ли я когда-нибудь человека, к<отор>ый настолько полюбит меня, что даст мне цианистого кали, и настолько узнает меня, что поймет, будет убежден, что я никогда не пущу его в ход раньше сроку.— И потому, дав, будет спать спокойно.

    ___

    Когда говорят о мнительности — мелочности — болезненном самолюбии братьев Гонкуров, мне всегда хочется сказать:

    2) на похоронах младшего старший на глазах у всего Парижа поседел. (Разница и физической породы, т. е. душа окончательно завладела телом.)

    3) Обычная забота каждого обывателя о своем пищеварении у Гонкуров просто перенесена в область души. Чем одно болезненнее другого? Мелочнее? Недостойнее? — Никто же не удивляется, когда человек озабочен тем, что у него живот болит.— И не судит.— Предлагает капель.

    ___

    Презираю мнительность тела и, страдальчески, проникновенно,— зная цену! — принимаю, оправдываю — до небес возношу — мнительность души.

    ___

    J’etais faite pour etre tres heureuse, mais… {Я была рождена для большого счастья, но… (фр.)}

    NB!

    Слава Богу, что я не еврейка! Мне и так уж кажется, что со мной говорят только из жалости (одна — и ребенок умер — и с мужем разлучена — и Аля такая худая — и к тому же — талантливая, кажется.)

    При первом же «жидовка» я бы подняла камень с мостовой — и убила.

    ___

    Откуда это у меня — с детства — чувство преследования? Не была ли я еврейкой в Средние века?

    Во всяком случае — если мне суждено когда-нибудь сойти с ума — это будет не мания Величия!

    ___

    — и сейчас слезы на глазах. И никому — ни слова,— стыдно — рот зашит.

    ___

    Почему меня никто не любит? Не во мне ли — вина?

    ___

    НН… Помните Ваше: «сухо дерево, завтра пятница» — когда я блаженно — сияюще — уверенно бредила о «целом длинном лете»…

    Разок — очевидно — забыли постучать? Или — «дрова сырые»…

    ___

    НН! Не пойду я к Вам мириться на Троицу. И книжки не дам, пока не попросите. Вы ведь «не ссорились со мной», значит Вам и так хорошо.

    Если Вы по мнe «соскучитесь» — придете.

    И если Вы хоть немножечко «человек долга» — придете. В воскресенье я Вас попросила придти ко мне размазать окно и заколотить ящики. Сегодня пятница. Вас нет. Но у Вас много моих любимых книг, думаю, что Вы их занесете?

    Алия портрет… Помните мою просьбу при начале: — «Один Вам, один — мне», и Ваш ответ: «О, я буду писать ее хоть десять раз!»

    Тогда она Вам нравилась, «довременные глаза ее», и Вы скучали, когда ее в течение дня «мало видели», а теперь — «гримаска»…

    — Несправедливо.— И я и Аля — всё те же.

    И еще одно ощущение: начало презрения ко мне М<илио>ти. (Часто заходила.) — Завтра вечером пойду к Тане. На Итальянский вечер, кажется, не пойду.

    Мне сейчас нельзя с людьми. Вот сейчас ночь, я одна, мне больно, но мне — достойно.

    ___

    Еще один кусочек разговора — в прошлое воскресение. Я просила Вас продать мне книги. Вы: «Я бы Вас попросил, не показав мне, ничего не продавать. Ежели мне что-нибудь понравится и будут деньги…»

    — «Я не люблю продавать знакомым. Я бы на Вашем месте… Впрочем, мне удобнее говорить со своего. Если бы я узнала, что Вы продаете книги, знаете, что бы я сделала — не могла бы не сделать? Дала бы Вам деньги, а книги оставила.— Господи, это кусок мяса отрывать!»

    — «Так можно чувствовать только по отношению к близким друзьям.»

    — «Я меньше всего навязываюсь на Вашу дружбу. Но Вы неправы: есть, кроме дружбы, еще camaraderie: {товарищество (фр.)} вместе что-нибудь сильно любить, книги напр<имер>».

    — «Да, Вы правы.»

    ___

    (Жалко, что я тогда не догадалась Вам сказать: — «Близкие друзья! Т. е. такие, которых, когда умирают, скоро забываешь?» — Но в такие минуты я так уничтожена, что где уж тут реплики — пена — «игра ума»!)

    Потом, через несколько минут, в безысходном томлении:

    — «Мне надо куда-н<и>б<удь> уехать, где все меня будут любить…»

    — «Вам никуда не надо уезжать»…

    ___

    — при всем веселье и при всей скромности ее требований — значит, действительно, ей плохо — или, случайно, встречные плохи.

    ___

    Мне от человека надо —необходимо: или очарование или большой, во всеоружии, бессонный ум (как у Вячеслава.) Вне этого мне с человеком пусто.— Лучше одной.

    ___

    15-го pyccк<oгo>мaя 1920 г.

    — «М<арина>! Вы заметили, как раненые солдаты и старихи любят игрушки? — И того, кто их приносит.— Это их развлекает.—Детство».

    ___

    «У всякой церкви есть свой голос в Пасху…» — ну, чем не Мандельштам, к<оторо>го она никогда не читала:

    — «Все церкви нежные поют на голос свой»…

    ___

    И сразу стихи:

    …Все мы любовь по разному поем:

    — в Пасху!

    ___

    Сегодня мальчишка на Поварской — на меня:

    — «Бродяга!» (Иду без шляпы и без чулок, одни башмаки.) И я, мысленно:

    — «Что ж! Уж лучше бродить, чем родить!»

    ___

    — «Если бы тебя одеть!»

    И ни одна из них не читает в моем открытом правдивой взгляде коварного:

    — «Если бы тебя раздеть!»

    ___

    1 2 3 4 5 6

    Раздел сайта: