Когда я вышла, было уже серо. Я вспомнила прилив и отлив — роковое прилива и отлива.
Я могу лететь, как угодно — тьма всё-таки опередит меня.—Метель.— Я, конечно, не найду дороги и замерзну. Но надо идти, пока есть ноги. Иду — в спокойной безнадежности — по еле заметной тропинке. Ноги глубоко уходят в снег.
Иду минут десять, а всё еще в Очакове. Голос какой-то старухи:
«Барышня, Вы куда идете?» — «В Кунцево».— «0х, не дойдете,— ишь дорогу-то как замело. Сейчас и темно будет».
— «А Вы куда, тоже в Кунцево?»
— «Нет, я здешняя».
Надежда пропадает. Старуха свертывает в переулок и вдруг издалека — проезжающим саням:
— «Милая! Подвези-ка их! Им тоже в Кунцево! Не дойти,— тёмно! Ты ведь на станцию?»
— «На станцию, к 4часовому! — Что ж, садитесь, пожалуй, коля сядете, только лошадь я остановить не могу,— спешно мне!»
Вскакиваю на ходу — в первую секунду, не понимаю, в сани или в снег — нет, снег движется,— значит в сани.
— Спасена! —
Баба — прислуга, едет на станцию встречать хозяев, боится опоздать. Разговариваем.
Говорю, что и кто и почему в Очакове.
<Последующие 25 страниц не заполнены.>
___
МАРТ 1920 г.
Обыкновенно: un c?ur de fer dans un c?ur <описка, надо: corps> de cristal.{железное сердце в хрустальном корпусе (фр.).}
Я: un c?ur de cristal dans un corps de fer. {хрустальное сердце в железном корпусе (фр.).}
___
Пока я, идя, подшвыриваю ногой камешек ~ всё хорошо.
— Стихи, пьесы, записная книга,— нет, всё-таки тесно! Надо другое, душа переросла (кругом!) и это. К 30?ти годам я наверное напишу хороший роман.
___
История с М<илио>ти безумно мне напоминает историю с Ч<урили>ным. Тот же восторг — жалость — желание задарить (залюбить!) — то же — через некоторое время: недоумение — охлаждение — презрение.
Нужно записать несколько сценок.
Сидит в столовой на диване, я пилю.
Он: — «Нет, нет, я совсем не гожусь для физической работы!— Можете ли Вы себе представить Шопена, пилящ<его> дрова?»
— «Нет, но еще меньше — Шопена, глядящ<его> как пилит Жорж Сайд».
Эту реплику — впрочем — удерживаю.
___
— «Я с гораздо большим удовольствием остался бы у Вас,— здесь бы я выспался».
— «А Вы знаете, есть очень много мужчин, к<отор>ые в таких случаях остаются совершенно равнодушными. Получил удовольствие — и пошел».
— «Вы забыли <не дописано.>
— впрочем — удерживаю.
Ц
___
Удерживала,-вообще, каждую реплику. Человек зевает, часами рассказывает о какой-то Д<жала>ловой (XVIII в, потому что подкрашивает брови) — о ее любовных историях, о ее бесцеремонности с ним и о его — М<илио>ти — служении ей…
— «Я забочусь о Д<жала>ловой, Вы заботитесь обо мне»… Рассказывает о жене брата — «маленькой актриске», о ее вульгарности, говорит о своей тоске по жене и детям,— так семь вечеров сряду, зевая, засыпая, нагоняя на меня нестерпимую скуку, выпивая всё мое внимание — ибо не желая, вникаю — наполняя всю меня пустотой.
А я?
Сижу, слушаю, ищу хоть чего-нибудь для себя (не лично, но своего!), стараюсь отождествить Д<жала>лову с Манон Леско, топлю печечку, разогреваю или варю ему ужин, пилю, рублю.— <iM<oxer> 6<ыть> Вы поспите?» Накрываю полушубком — всё, как дура.
— Зачем? —
— жалко немножко, высокомерно очень,— забавно — любопытно — (я презираю, а он не знает!) — так, тренируюсь в искусстве «унижение паче гордости»,— так любопытно и неслыханно, что даже обида не доходит, точно это не я всё делаю, а кто-то другой,— другая искренняя, обиженная дура.
___
— «Вы еще молоды! Вам нужно оперы, дуэта».
— «Да, если из любви выкинуть дуэт, что останется от акта?» Эту реплику — впрочем — удерживаю.
___
— «Умны, умны, не ум, а умище,— а всё-таки — женщина!»
— «Я Вам никогда не обещала быть мужчиной!»
— потомок Комненов! — насказал о происхождении от герцогов Беррийских — какие-то боковые ветви — медальоны с миниатюрами, найденные где-то на чердаке — чорт знает чего наговорил! — с три короба наговорил! — и «с какого блюдца я пил чай у Врубеля» — и дружил с Борисовым-Мусатовым — и брат (признанный художник) всё у него взял — а я, как дура…
Боже, до чего это похоже наТ<ихона>Ч<ури>лина!
___
Иногда ловлю себя на дурацком занятии: подсчитываю. Но странно: + и + и + — и всё-таки получается нуль. (+++ = 0).
___
А вот о себе.
Прижимаясь к его полушубку:
— «Что дороже: мужчина или овчина?»
Он: — «Овчину можно продать, мужчину — предат!’»
(За такие реплики + вечный + овчину — любила!)
___
Он — (удачное слово!) — о б<ольшеви>ках:
— «Ну, да,— ясно. Каторжане — и перенесли сюда всю каторгу».
___
— дурацкий! — смех, любовь к 30<-м> годам, обожествление Ж. Санд — прелестная французская речь («при часах и при цепочке!’») — и то, что «художник», и то, что когда-то был красивым и богатым.— И 45 лет (почти на 20 л<ет> старше меня) и то, что я «последняя любовь».— О, дура! —
Смесь Б<ориса> Трухачева и Т<ихона> Ч<ури>лина, при чем все очаровательное от Б<ориса> Т<рухачева>: легкость, беззаботность, безобидность, умение смеяться,— что-то родное, времен когда мне было 18 л<ет> и Борису столько же.
___
Я не брезглива: потому и выношу физическую любовь.
___
Странно: в минуту наивысшего напряжения совершенно не могу сосредоточиться: ловлю, ловлю, ловлю что-то ускользающее, какая-то молниеносная погоня мысли, точно голова у меня на дне какого-то колодца — и хочу поднять ее, тогда уловлю — и не могу поднять.
И ведь НИ О ЧЕМ не думаю!
___
— Нежно любить и быть нежно любимой (Жорж Санд) (фр.).}
___
Три источника вдохновения:
Природа — Свобода — Одиночество.
И еще — ребенок. (Лет трех — кудрявый — толстый — к<отор>го хочется целовать — не дух!)
___
Мужчина! — Какое беспокойство в доме! Пожалуй хуже грудного ребенка!
___
— которого у меня никогда не было.— Без мировых глаз, без мировой души!’ — Пусть и буян и ревун!
Чтоб одевать, раздевать, хвастаться им на бульваре, купать, целовать — и чтобы, когда жует, глотал бы (о? Аля!), и чтобы не только глотал — и жевал бы (бедная Ирина!)
Не знаю: мальчик или девочка?
Знаю: белокурый — здоровый — веселый.
— Ребенок.—
___
<ет>!!!) — прослушав — с умилением:
— «О, милая! Я так понимаю Ваше желание!»
___
Дурак тот кто скажет, что к мужчинам меня стремит — чувственность.
I) Не стремит. 2) Не только к мужчинам. 3) У меня слишком простая кровь — как у простонародья — простая, радостная только в работе. -
Нет, всё дело в моей душе.
___
(Изречение, достойное Али.)
___
Недавно мне снился во сне Володечка Алексеев. Он вел меня за руку по какой-то тропинке над морем.
Проснувшись, тосковала об нем почти до слез. Володя — это достойный преемник Сережи! — Только этих двоих я, пожалуй, в жизни и любила!
Вспоминаю прошлый год: зиму — долгие вечера (ночи) под синей люстрой, чтение Казановы — нашу с ним Россию, его подарки: турецкую пистоль — портсигар — кольцо — мой вечный восторг и отсутствие любви — его чудную чистосердечную хвастливость — его смущение когда я хвалила — его любовь к Але — его память на всё крохотное — его первую фразу в театре, через стол:
— «Вы мне почему-то напоминаете Жорж Санд. У нее тоже было двое детей — и ей трудно жилось — и она всё-таки писала»…
О, Друг с большой буквы! — И этот приход — в 11 ч.— в Пасхальную ночь!
___
Думаю дальше: я ему нравилась, иначе бы он — несмотря на всё обаяние de mon commerce intellectuel {интеллектуального общения со мной (фр.)} — не сидел бы у меня целые ночи.
И сколько раз — не скрою, ибо это — Я! — я, среди разговора брала егоза руку! — раз даже кажется поцеловала! (руку!) — и лежали мы: он в том углу, я в этом — на одном диване — и голову я ему клала на колени — и никогда — ни одного жеста!
Другая любовь? — Но целовал же он С<онечку> Г<оллидей>.
— по латыни — как с Богом.
И вечно у меня будет сердце щемить по нем!
___
24 года (В<олодя> А<лексеев>) и 45 лет (М<илио>ти.) Кому у кого учиться? — А я ведь —та же!
___
24 года <В<олодя> А<лексеев>) и 45 лет (М<илио>ти.) С одним я возвеличена до небес, с другим окунута <над строкой; низринута> в помойное ведро.— А ведь я — всё та же!
___
Область пола — единственная, где я не четка.
___
<ережа> сдержал столько сколько обещал, В<олодя> А<лексеев> — больше, чем обещал (ибо ждала меньшего), другие — другие — недоразумение.
___
17/30-го мярта 1920 г.
М<ожет> б<ыть> вся моя слабость в том, что я всегда смотрела на писанье, как на роскошь, никогда не брала его — достаточно — au serieux {всерьез (фр.).} (в дне не брала!) — не считалась, ничего и никого из за него не бросала,— так женщина, счастливая в замужестве — а м<ожет> б<ыть> просто решившая остаться порядочной! — обращается со своим cavalier servant {верным рыцарем (фр.)} или пажем, который никогда не станет любовником. (И к<отор>ого любит — м<ожет> б<ыть> — больше мужа!)
Не лень — ибо пишу со страстью и ни с чем эту страсть свою — это счастье свое — не сравню.
Нет, это исконное мое спартанство, та же суровость моя, что и по отношению к любви.
— Нельзя же целый день нюхать розы! — (Хотя, кроме этого, мне ничего не нужно!)
___
«Не в праве»… Так начинается — скрытая от всех — эпопея моей души.
Не в праве есть хорошее, спать на мягком, писать с утра. Кто запретил? Никто.
— Дело не в большевиках, а во мне.
___
«Son sourire etait jeune, il s’en est si peu servi»…{«Его улыбка была молодой, он так редко ею пользовался»… (фр.)}
<тихотво>рению гр<афини> Ростопчиной)
___
Наблюдение становится для меня страстью, делает меня существом наполовину отвлеченным, почти неуязвимым.
Моя безоружность — облако, моя безоружность — только раскрытые ворота, чтобы все гости могли войти.
Еще понимаю: я не собственник своей души, такой же в ней гость, как другие (только ценитель — знаток — не громлю, не граблю.)
А хозяин моему дому — Бог.
___
<над строкой: Объяснение> моей безоружности — неуязвимость.
___
О, моя страсть к женщинам! Недавно — держу в руках старинный томик гр. Ростопчиной — тут же музыка, мужчины — и — Господи! — какая волна от нее ко мне, от меня к ней, какое высокомерие к тем, кто в комнате,— какой — как кожаный ремень вокруг тальи — круг одиночества!
___
Ж. Санд и Шопен. Насколько это для меня больше, чем Ромео и Джульета!
___
Ж. Санд и Шопен на Майорке, это для меня vie vecue, {«житая жизнь» (пер. М. Цветаевой — см. «Живое о живом»); букв.: Прожитая жизнь (фр.)} Морис и Solange — мои дети, черные локоны Ж. Санд — вокруг моего лица, это моя рука на белокурых волосах Шопена, это я поздней ночью с бьющимся сердцем подхожу к воротам Вальдемозы — меня так долго не было! — жив ли Шопен?! —
О, какую я бы об этом написала пьесу!
___
— Их наружность. Остальное я — большей частью — подгоняла.
___
Моя мечта: монастырский сад — монастырская библиотека — старое вино из монастырского погреба — турецкие шаровары — длинная трубка — и какой-нибудь семидесятилетний ex-ci-devant {из прежних (фр.)}, который бы приходил ко мне по вечерам слушать, что я написала, и сказать, как меня любит.
Я совсем не женщина во вкусе Стаховича, prince de Ligne и прочей любовной знати.
И тем не менее и С<тахови>ч и Рrinсе de Ligne — смеясь и дивясь над собою — меня бы любили.
___
18/31 марта 1920 г.
— крупой — мукой — башмаками, хотим уйти — не отпускают, благодарим — обижаются.
М<илио>ти служит Д<жалалов>ой, Д<жалалов>а — К-шу, я —М<илио>ти, мне — г-жа Э.— Конечно,— госпожа! — Меня любят исключительно женщины,— женщины, которые мало любят мужчин — а мож<ет> быть— которых мало любят мужчины.— А Сонечка Голлидэй? — Нет, не то, не только то.
Я знаю — до смешного знаю — что я для женщин неотразима.— Таня — Л<идия> А<лександровна> — г-жа Г<ольд>ман — молоденькая Нина Н.— теперь г-жа Э. (всё за одну зиму!)
Таня — 29 лет, страстно любит своего мужа, Л<идия> А<лександровна> — 48 л<ет> — любит свое одиночество и франц<узские> книги — г-жа Г<ольд>ман, 34 г<ода>, мать трех детей, буржуазная среда —Н. Н.— немножко вроде Эдварды — дитя природы — шалая и милая (20 л<ет>) — г-жа Э.— идеалистка, всю жизнь любившая только правду (чудесный по своей чистоте тип девушки 70 г<одов>) — тоже около сорока
А раньше! — Исступленная любовь ко мне Нины В., и тяготение ко мне Варечки И<зачи>к, и — еще в гимназии — страстная, тоскующая любовь ко мне некоторых девочек (я их не любила, любила других) — а Соня П<арно>к! — а весь ее женский круг — а моя Сонечка Голлидэй — мой ангел — моя маленькая Муза!
— je le leur ai bien rendu! {я им это с лихвой возвращала! (фр.)}
Читаю «La croix de Berny» {«Бернийский крест» (фр.)} — роман в письмах, плод сотрудничества Mery, Sandeau и еще двоих.
— «Apres la lumiere — les tenebres, apres lIe mirage…» {«После света —тьма, после миража…» (фр.).} И я — молниеносно: — le mariage {свадьба (фр.).}.
(Меня не касается!)
___
Вчера — 17-го марта — входит г-ж» Э.
— «Вам письмо»,— взяла в двери.— «Из Ростова на Дону». Я — обмерев — медленно вскрываю конверт
Ростов №Н/Д.
28. I 20
(ст. ст.)
М. Г.
Марина Ивановна.
<ергея> Яковлевича>. Он был у нас приблизительно числа 23-го декабря (по ст. ст.) Выглядел он очень хорошо и чувствовал себя отлично. С<ергей>Яковлевич> просил передать, что прямо умоляет Вас ехать в Ф<еодосию> или в К<октебе>ль. Он сказал, что Вы знаете, где там надо устроиться. Если в К<окте>бель поедете, то там остановитесь у М. В<олошин>а. С<ергей>Я<ковлевич> сам хотел написать, но был у нас очень недолго, сильно спешил.
С.
— Письмо отослано (по штемпелю на конверте) — 2-го февр., я его получила 17-го/30 марта, шло почти 2 мес.
— О, Сереженька мой! — Герда найдет Кая.
___
Молитва.
Господи Боже ты мой!
— здесь на земле.
Пошли, Господи, здоровья и долгой жизни Але.
Спаси, Господи, Асю, Валю и Андрюшу.
Спаси, Господи, Сонечку Голлидэй и Володечку.
Прости, Господи, все мои прегрешения.
Дай мне. Господи, умереть раньше Сережи и Али.
— Спасибо тебе, Господи, за всё.
Аминь.
___
Последний раз я имела вести о С<ереже> (окольным путем, слухом) — 25-го марта 1919 г., в Благовещение, год — без недели — тому назад.
— Спасибо, март!
___
— Вчера столько счастий! — Утром — прямое указание от Бога: «Простил, но больше не греши» — потом письмо от Сережи — вечером подкова от Али (где-то украла.) Вчера с утра ходила в С<ережи>ной кожаной куртке, точно чуяла.— И сейчас в ней.— И курю его трубку. (Английскую.)
___
Единственное чудо в моей жизни — встреча с С<ережеЙ> — и второе: — Аля.
Ergo: {Следовательно (лат.).} единственное чудо моей жизни — мое замужество. Итак, свыше оправдано мое шутливое изречение:
— «Я люблю чудеса — именно у себя дома». (Обратно общепринятому: «Люблю чудеса, но не у себя дома)
___
— Луна и камень.— Поняла, что люблю луну только в городе, чтобы под ногами — твердо. (И в К<окте>беле, там земля, как каменные плиты — звенит!)
Люблю землю <над строкой: камень>, к<отор>ая звенит под ногами — и луну. Звон — под ногами — камня, звон — над головой — луны. Это не фраза. Луна — звенит, лунный свет может разбиться, лунный луч разлетается вдребезги, в луне есть стекло.
О — как мы вчера возвращались с Алей — одни — одни во всем городе — мы и Луна! — Один дом на Арбате по ночам как огромная крепость. (Днем — урод.) Под луной все здания прекрасны, луна — вправду — колдунья, под луной каждая старуха — ведьма и каждая женщина — красавица <над строкой: Судьба>.
И вот — над этим домом-крепостью — в огромном нимбе — Луна!
«— Луна! — Богородица всех измен!
— Она голубого цвета»…
Повторяла эти строчки из Казановы, не шла, а летела. Рыжая кожаная куртка, сумка через плечо — Алина рука в руке — Луна!!!
Аля в первый раз видела лунный нимб.— Подняв головы — нет, запрокинув! — глядим на Луну, я учу Алю слову «halo» (по франц<уз-ски> — лунный нимб).
И восторг.— О, Сережа! —
___
Гляжу иногда на Иринину карточку. Круглое (тогда!) личико в золотых кудрях, огромный мудрый лоб, глубокие — а м<ожет> б<ыть> пустые — темные глаза — des yeux perdus {потерянные глаза (фр.).} — прелестный яркий рот — круглый расплющенный нос — что-то негритянское в строении лица — белый негр.— Ирина! — Я теперь мало думаю о ней, я никогда не любила ее в настоящем, всегда я мечте — любила я ее, когда приезжала к Лиле и видела ее толстой и здоровой, любила ее этой осенью, когда Надя (няня) привезла ее из деревни, любовалась ее чудесными волосами. Но острота новизны проходила, любовь остывала, меня раздражала ее тупость, (голова точно пробкой заткнута!) ее грязь, ее жадность, я как-то не верила, что она вырастет — хотя совсем не думала о ее смерти — просто, это было существо без будущего.— Может быть — с гениальным будущим?
— смущенную такую — редкую такую! — улыбку, к<отор>ую она сейчас же старалась зажать.
И как она меня гладила по голове: — «вУау, уау, уау» (милая) — и как — когда я ее брала на колени (раз десять за всю се жизнь!) — она смеялась.
И одна мысль — не мысль, а фраза, к<отор>ую я сама себе, растравляя, чуть ли не вслух, говорю:
— «Да уж если Ирина не захотела есть, значит уж смертная мука подошла»…
Ирина! — Как она умерла? Что чувствовала? Качалась ли? Что видела в памяти? М<ожет> б<ыть> кусочек Борисоглебского дома — Алю — меня Пела ли «Ай-дуду-дуду-дуду»… Понимала ли что-нибудь? Что — последним — сказала? И от чего умерла?
Иринина смерть тем ужасна, что ее так легко могло бы не быть. Распознай врач у Али малярию — имей бы я немножко больше денег — и Ирина не умерла бы.
Иринина смерть для меня так же ирреальна, как ее жизнь.— Не знаю болезни, не видела ее больной, не присутствовала при ее смерти, не видела ее мертвой, не знаю, где ее могила.
— Чудовищно? — Да, со стороны. Но Бог, Видящий мое сердце, знает, что я не от равнодушия не поехала тогда в приют проститься с ней, а от того, что НЕ МОГЛА. (К живой не приехала… —)
Ирина! Если есть небо, ты на небе, пойми и прости меня, бывшую тебе дурной матерью, не сумевшую перебороть неприязнь к твоей темной непонятной сущности.— Зачем ты пришла? — Голодать — «Ай дуду» …ходить по кровати, трясти решетку, качаться, слушать окрики…
— таинственное существо, чуждое всем, никого не любившее — с такими прекрасными глазами! — в таком ужасном розовом платье!
— В чем ее схоронили? — И шубка ее там осталась.
___
Иринина смерть ужасна тем, что она — чистейшая случайность. (Если от голода — немножко хлеба! если от малярии — немножко хины— ах! —- НЕМНОЖКО ЛЮБВИ, <не дописано.>
___
История Ириннной жизни и смерти:
На одного маленького ребенка в мире не хватило любви.
<Нижняя треть страницы не заполнена.>
___
О многом, что я люблю, случайно не записываю
Так: М?elle Lespinasse. (Сегодня случайно достала разрозненный том ее переписки.)
О, Monsieur de Mora! (С<ережа>) — О, Guibert! (3<авад>ский, если бы я его любила сильнее — или — если бы он был больше, больше был!)
Как хорошо — в конце какого-то письма — (день годовщины смерти М. de Mora, вдали от нее, уже любившей другого)
— Adieu, mon ami. Je n’aurais pas du Vous aimer. — {Прощайте, мой друг. Я больше не буду должна Вас любить (фр.)}
___
Il n’importe qui est-ce qui fournit au tresor royal, il suffit qu’il ne soit pas vide. {Неважно, кто наполняет королевскую казну, лишь бы она не была пуста (фр.)}
(Могло бы быть эпиграфом к моей жизни.)
___
— Вторник на Страстной неделе.
Тысячу вещей нужно записать.
«по карточкам», пилю, рублю, ублажаю М<илио>ти (совсем хорошо — ибо совсем прошло!) восторгаюсь и возмущаюсь Алей (1) стихам <и> 2) едой), горюю — на секундочку — об утерянных пайках, быстро утешаюсь стихами.
Сияющая сила — вот я.
Иногда — на секундочку — лицо Ирины: не то жалкое, не человеческое, последних времен, а круглое, загорелое, с яркими темными глазами и улыбкой — после лета.
Ирина.
В воспоминаниях Каролины Павловой читаю о какой-то старухе до революц<ионных> времен. Когда ее известили о смерти единственного внука — блистательного молодого человека в войсках — она воскликнула: «Pauvre jeune homme! Que je suis heureuse de ne pas 1’avoir connu». {Бедный юноша! Какое счастье, что я его не знала! (фр.)}
«Pauvre enfant! Que je suis heureuse de ne pas 1’avoir aime!» {Бедный ребенок! Какое счастье, что я ее не любила! (фр.)}
— Были у меня к ней редкие — нестерпимые какие-то! — вспышки нежности, но это длилось час, а жизнь длится дни — месяцы,— словом: дело темное, не знаю.
___
А м<ожет> б<ыть> погибло глубочайшее в мире — Голос? Ведь как она любила петь! — И — чуть чуть музыка вдали — сразу внимательная голова и веселый голос:
— «Музика гает!»
___
Ирина’ Если ты была бы сейчас жива, я бы тебя кормила с утра до вечера — мы с Алей так мало едим! — Ирина, одно ты знаешь: что послала я тебя в приют не для того, чтобы избавиться, а п<отому> ч<то> пообещали рису и шоколада.
А взамен — голодная смерть.
___
В 1001 раз изумляюсь ТИШИНЕ, с к<отор>ой происходят величайшие события — и ПРОСТОТЕ.
Ни грома, ни молнии, ни «НАЧАЛОСЬ!!!» — а просто: бутылочка с лекарством, какая-нибудь грязная салфетка, разговор о дожде и снегe,— и едят, и курят — а потом вдруг: не дышит человек, БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ!
___
Без предупреждения,— неверно. Залетела же птица в окно Алиной комнаты, выкатились же 2-го февр<аля> (день И<рини>ной смерти) три ёлочных свечечки откуда-то мне в руку,— но я думала об Але, судьба меня спутала.
___
0 другом: прежде чем мужчине и женщине подружиться навек, надо им полюбить друг друга на час — хотя бы для того, чтобы увидеть, как это не нужно.
Убедилась, что я — мужчина?
Убедился, что я — женщина?
или
И: убедился, как это неважно?
___
Но дружба без любовного эпизода — не крепка, всегда будет тянуться к любви, преувеличивая ее.
Словом: прими, чтобы отвергнуть.
Но НЕПРЕМЕННО — прими!
___
Цены: белая мука — 28.000 р.
1 ф<унт> картофеля — 110 р.
____
Моя любовь к женщинам.
Читаю стихи К. Павловой к гр. Ростопчиной.
…Красавица и жоржсандистка…
И голова туманится, сердце в горле, дыханья нет.
— Какой-то Пафос Безысходности!
___
Но — оговорка: не люблю женской любви, здесь переступлены какие-то пределы,— Сафо — да -— но это затеряно в веках и Сафо — одна. Нет, пусть лучше — исступленная дружба, обожествление души друг друга — и у каждой по любовнику.
____
«Вас все полюбят» или «Искусство сделаться совершенным любовником». (Наставления юнош<е>)
— не закуривайте — сразу!
2) в минуты высшего пафоса говорите только имя, женщина в это вложит всё, чего не вкладываете — Вы.
3) Говорите больше, чем чувствуете и обещайте больше, чем сдержите: женщине нужны только слова. Она же первая их позабудет.
4) Говоря: ты моя первая и последняя, Вы обкрадываете женщину на всю ревность к Вашему прошлому и будущему, говорите уж лучше:
— Ты! —
___
избалованного ребенка.
6) Умейте — в минуты беседы — не целовать, смотрите прямо в глаза, слушайте внимательно, она борется с Вами за свою душу и подымает голову,— удержитесь и не целуйте — будьте уверены, что она первая соскучится говорить.
7) Прислушивайтесь! — в этом всё искусство любви: женщина всегда сделает во вред себе и на радость Вам.
8) <Не вписано; оставшаяся половина страницы не заполнена.>
___
Страстная Суббота — <дата не вписана.> {28 марта ст. ст.} 1920 г.
— 13-го апреля — Ирине было бы 3 года. Мне не с кем говорить об Ирине — Аля не знает, с другими совестно, ни к чему — поэтому пишу об ней в книжку.
Сегодня Страстная Суббота, чудесный день, утро, солнце греет волосы на лбу, сижу у открытой форточки.
Вспоминаю — сами вспоминаются! — чудесные Иринины глаза — ослепительно-темные, такого редкостного зелено-серого цвета, изумительного блеска — и ее огромные ресницы.
О, я хочу сына! — А если С<ережу> мне не суждено встретить — мне никого не нужно.
— А всё-таки — даже если будет сын — мне всё-таки вечно будет грызть сердце, что — двое, когда могло быть трое.— Вот.—
___
Пасха будет без пасхи, кулича и т. д. и без любви, в полном одиночестве. (Аля не в счет, ибо Аля и я — одно. Любовь — что-то отдельное от себя.)
Вчера Андрей подарил Але вязаную куртку (выдали на службе) — серую, с отложным воротником, а Е. М. Г<ольд>ман — кусочек масла,— Л<идия> А<лександровна> принесла нам миску супа.
— Аля, целуя меня в спину: — «Мама! Вы воплощенный солнечный луч!» — Во дворе — равнодушный к Страстной Субботе — кричит (старьевщик) татарин.
Вчера Аля писала стихи З<авад>скому, а сегодня, за тарелкой утреннего супа, сказала:
— «Марина! Как странно: Стахович — Сонечка Г<олли>дэй, Володечка, Завадский — всё Весна, весенние»…
И я, проверив, невольно — слово в слово — повторила:
— «Стахович — Сонечка Голлидэй — Володечка — Завадский — всё Весна, Весенние»…
Цены:
Яйцо — 300 р.
<унт> пасхи — 2 1/2 т.
1 ф<унт> изюма — 2 1/2 т.
1 ф<унт> кофе — 2.000 и 2.200 р.
1 ф<унт> индейки — 1 1/2 т.
1 ф<унт> картоф<еля> 135 р.
<унт> конины — от 175 р. до 550 р.
сметана — 900 р.
5 рубл. золотой — 6.000 р.
— 12ч. ночи —
Где-то в доме пилят.— В Пасхальную ночь! — Аля спит одетая, в 2 ч. пойдем с ней к заутрене. (Заутреня в 2 1/2 ч., так велел Патриарх.)
женился.)
Говорю себе с улыбкой, что из всех, кому я дарила кольца, только один — быть может — не передарит моего кольца: З<авад>ский, да и то из боязни себя скомпрометировать (еще жениться заставят!)
Дарила я кольца: О. Мандельштаму (серебряное, с печатью — Адам и Ева под древом добра и зла), Т. Чурилину (с гранатами), Коле Миронову (цыганское, с хризопразом), Завадскому (серебряное китайское), П. Антокольскому (чугунное, с розами), В. Алексееву (большое, китайское) и — наконец — Милиоти, с Александр<ом?, -итом?>, но — в починке — не верну.
___
Прошлую зиму я к своим сверстникам относилась по матерински, эту зиму — как бабушка, в будущем году, очевидно, перейду на прабабушку, а еще через зиму окажусь памятником Пушкина, взирающим на играющих у его ног детей.
«История о том, как молодая женщина во цвете лет превратилась в памятник Пушкина».
___
— если живы! — сейчас думают обо мне; Сережа — Володечка Алексеев — и Сонечка Голлидэй.
___
Нас с Алей никто не пригласил разговляться,— я бы и не пошла — НИ ЗА ЧТО! — одна мысль о том, чтобы есть чужое-дорогое бросает меня в озноб.
Но никто не пригласил.
_____
Знаю — голову на отсечение даю! — что Володечка Алексеев — женат или не женат! — сейчас думает обо мне. (В прошлом году в 1 1/2 ч. ночи пришел — без предупреждения! — за Алей и мной итти к заутрене. Запах духов — свечи — возвращение домой — смущенье:
— «Ну, Христос Воскресе, Марина Ивановна»…— превозмог себя из-за традиции! потом блуждание по Москве до утра — разговоры о России…)
___
— из письма к П. Антокольскому:
— «Знаете — кто мы друг для друга? — Современники.»
___
Господи! Господи! Господи Боже ты мой! С кем и как мы с Алей будем встречать будущую Пасху?! (1921 года!)
Пасха 1915 г.— с Сережей в Кремле.
Пасха 1916 г.— с М<андельштам>ом у Нечаянной Радости, потом — все вместе — С<ережа>, Борис и я у Сережи наверху.
— в Борисоглебском, с Борисом.
Пасха 1918 г.— в Борисоглебском, в кухне (лампада, я в плаще, проснувшаяся Аля, Закс и Лиля с подарками, утром пасха и кулич от Цетлинов)
Пасха 1919г.— в церкви Бориса и Глеба — нашей на Поварской — с Володечкой и Алей, потом хождение по Москве с Володечкой.
Пасха 1920 г.
___
— Марина! Какой у Вас элегантный нос!»
___
{Факсимиле письма А. Эфрон}
1?ый день Пасхи: приход Андрея с двумя малиновыми яйцами,— неловкое — трижды — христосование — буйная радость Али — кулич и пасха. Вместе обедаем моим грязным гороховым супом и пшеном. Потом провожаем его по праздничным бульварам. Навстречу комиссары в ослепительно-желтых сапогах (добыча из Архангельска!) — разряженное же некое мещанство — новый класс п советской России — гризеток, воспитанный на кинематографе, «студиях» и «Нет ни Бога ни природы». (Плакат анархистов.) — Андрей рассказывает, что на Маросейке видели собаку с надписью: — «Долой Т<роцкого> и Л<енина> — иначе я буду съедена!» — У Камерного театра прощаемся.— «Аля, если он оглянется, пошли ему поцелуй». Но он не оглядывается, что наводит меня на грустную мысль о разнице брата и любовника. (Франц<узское> слово «amant» — лучше, ибо не так в упор,— можно и без постели!)
Аеще задень раньше — мы с Алей у Храма Спасителя. У каменного обода над набережной — молодая женщина с маленьк<им> ребен<ком> на руках, другой — лет Зх просится сесть на обод, я подбегаю, подымаю, обхватываю его, дрожа, чтобы он не упал.
— О, Ирина! — Завидую женщине, у к<отор>ой, кроме этих двух — еще двое.— Мгновение жаркой НЕСТЕРПИМОЙ нежности.
<рукой Али>
(Уж меня с цифрами нельзя одну оставлять)
Мой милый друг!
Простите за не почтительное обращение, но все же Вы друг. Спасиба Вам за Пасхальную ночь, и добытую Вами Пасху. Хотя день клонится нехотя к концу, но у меня восторг все такой же, Пасхальный. Я знаю что об Вас сейчас думает и Сережа, и Володя, и Сонечка Голидэй и тот господин, который в вагоне кормил хлебом собачку. Помните? День засыпает в своем голубом небе и со всех сторон несется, нежность в свой единственный дом —Вашу душу. Я так жалею когда Вы кашляете и не можете остановится. Первый день Пасхи зачем так скоро проходит? Потому что так желает Вечность. Как жаль что всю свою душу нельзя вложить в эти две страницы. Почему? Потому что одна душа занимает весь мир а не одну страницу В жизни. Над всей землей сегодна царствует Весна Любовь и Мир и Иисус Христос Конец тетрадке Конец Письму.
___