http: //tsvetayevs.org/outward/lasttale00.htm
«Я жила на Бульварной…»
Последнее феодосийское интервью Анастасии Цветаевой
Феодосийский альбом. Тетрадь одиннадцатая, 1993 год.
Анастасия Цветаева не дожила три недели до своего дня рождения. 27 сентября ей исполнилось бы девяносто девять лет… В дни утраты принято вспоминать о жизни умершего, говорить, что она была нелегка и что-то в таком роде. Да, жизнь Анастасии Цветаевой была трудной. Одних только похорон: отец, ранняя смерть мужа, затем младшего сына, трагическая и нелепая заноза – гибель Марины. Плюс к этому – тюрьмы, лагеря, которые тоже не остались бесследными и отняли у нее семнадцать лет жизни. И все та же судьба подарила Анастасии Ивановне жизнь удивительную, как и сам век Цветаевых. Эта хрупкая женщина словно вобрала в себя дух той эпохи, события, лица, города.
…Среди прочих – Феодосия. У Анастасии Ивановны к имени этого города всегда добавлялось: «родная». «Это – сказка из Гауфа, кусочек Константинополя. Мы поняли – Марина и я, что Феодосия – волшебный город и что мы полюбили его навсегда», - писала в «Воспоминаниях» Анастасия Ивановна. В Феодосии и Коктебеле прошли самые лучшие их годы. Если хотите возразить этому, вчитайтесь в согретые первой любовью поэтические строки Марины и в одухотворенную киммерийской природой прозу Анастасии. Без чувства влюбленности нельзя написать подобное.
И вот май 1992-го, Переделкино, писательские дачи в пригороде Москвы. Сюда я приезжал к Анастасии Ивановне Цветаевой.
Каждый год в мае она отдыхала здесь. Эту встречу я буду помнить, наверное, всю жизнь, благодаря судьбу, что она произошла. А тогда, бредя от платформы электропоезда к Дому творчества писателей, я лишь представлял, как примут, смогу ли поговорить… В кармане брюк – записная книжка с подготовленными вопросами, а в сумке – магнитофон и еще запакованные аудиокассеты.
Дом творчества – минутах в двадцати от железной дороги. Нужно пройти вначале квартала два частных домов, небольшую церквушку. По левую руку останется кладбище (на нем похоронен Борис Пастернак), а затем через мостик неширокое шоссе выведет к огромному, кажется - необъятному полю. Здесь уже виднеются первые писательские домики. Палата Цветаевой – в главном корпусе Дома творчества. «Пройти к Анастасии Ивановне?» - спросила дежурная при входе. Я, оказывается, не один пытаюсь добиться аудиенции – здесь же в ожидании интервью ждет корреспондент «Радио России».
Открылась дверь палаты, и в коридор вышла Цветаева, сильно согнувшись вперед, но все же энергично. Она вынесла что-то съестное коту, который сидел здесь же под дверью и от умиления урчал. Я узнал ее по последним фото. Но подумать только, человеку девяносто семь! Боже, а мне-то лишь двадцать три… Это получается, что она старше меня более чем в четыре раза?! Все эти цифры пробегают в голове за одно мгновение, а в дверях уже какая-то дама с вопросом: «К кому?» Объясняю, что из Феодосии, из городской газеты. Доброслава Анатольевна Донская - друг Цветаевой, она оказывала помощь Анастасии Ивановне, «регулировала» поток людей, чтобы не получалось «свалки» (так Цветаева называла приход к ней очень большого числа людей; накануне моего визита за день у нее перебывало шестнадцать (!) человек).
Каждое интервью, да и просто беседа для старого человека – нагрузка. Я с моим коллегой из «Радио России» понимал это. Плюс ко всему Анастасии Ивановне в этот день нездоровилось. График построен был такой: сейчас – интервью для радио (близилось 80-летие открытия Музея изобразительных искусств им. Пушкина, музея, который создал отец Цветаевых – Иван Владимирович), а вторая половина дня – время, которое уделит Анастасия Ивановна мне. Я терпеливо ждал ее дневной отдых, обед. На обед, кстати, она ходила со свой более немощной подругой – девяностотрехлетней Евгенией Филипповной – без посторонней помощи. Анастасия Ивановна – с молодых лет вегетарианка, и, чтобы в этот раз мясная котлета не пропала, она принесла ее в палату и предложила: «Подкрепитесь, я этого все равно не ем, а вы, наверное, не обедали». Я был смущен, начал отказываться. Но, похоже, было бесполезно.
- А теперь я расскажу вам о том, какой сказочной была Феодосия в те годы, - через некоторое время услышал я от Анастасии Ивановны.
Мы с Доброславой Анатольевной уложили Цветаеву на кровать, положив ей под голову две подушки. Я включил магнитофон, и полился размеренный, слегка приглушенный голос Цветаевой-младшей:
- Вспоминая о Феодосии тех лет, я начну с жившего возле нее так называемого отшельника коктебельского Максимилиана Волошина. Он пришел в дом к отцу, в наш старый особняк в Трехпрудном, пораженный силой Марининого первого сборника. И слова у него были такие (то, что мне запомнилось из этих стихов):
|
«Я давно уж не приемлю чуда, |
И затем: |
«О, какая веет благодать |
(ему это казалось проще, естественнее, а слово «альбом» казалось каким-то искусственным. Так Марина назвала свой первый сборник - «Вечерний альбом»). Волошин так усиленно звал нас в Коктебель, где он жил вдвоем с матерью в доме, похожем на замок с наружными лесенками, большой башней – мастерской у самого моря. И мы, отучившись весной, поехали к нему. С 1911 года по год его смерти мы ездили в Коктебель почти неизменно. В пятнадцатом году мы приезжали сюда целой компанией – Марина, я, две сестры Парнок – Софья и Елизавета. Мы очень весело прожили это лето.
- Анастасия Ивановна, а чем запомнилась дореволюционная Феодосия прежде всего?
- Феодосия тех лет была совсем другая, чем теперь. Она резко отличалась от других береговых городов и была похожа на старый сказочный восточный город.
Я очень хорошо запомнила главную улицу – Итальянскую, - какой была она тогда. Теперь от нее нет и следа - ее разорили и всю перестроили. Находилась она рядом с морем.
Поражали всех ее изящные аркады, подобные тем, которые мы видим в старинных итальянских городах. Они были как бы навесами лавочек, ютившихся под ними. Что продавалось в этих лавочках? Конечно, изюм, курага, сушеные фрукты, чучхелла….
Если вы не знаете, что такое «чучхелла», я поясню. Из виноградного сока каким-то особым образом сгущенного, делались длинные тонкие колбаски. А внутри - грецкие орехи. Чучхелла была главным лакомством феодосийцев. Рядом были другие лавочки – тоже под арками. В этих магазинах продавались шелка и атласы с причудливыми рисунками и узорами. Их покупали высокие, загорелые от солнца паломники, направляющиеся через Феодосию в Мекку. Из этих шелков и атласов они шили себе халаты.
времена, отвергала старое и занималась всякими пустяками. Феодосия для меня осталась городом чудным, небо было сине-лиловое-итальянское. Дождей я не помню. А бывали мы там в 1911 году, с 1913-го по 1915 год – ежегодно. А затем я с 1917-го по 1921-й проживала в Феодосии постоянно.
- Анастасия Ивановна, почему именно этот город Марина и вы избрали после смерти отца?
- Папа умер в тринадцатом году. К этому времени мы с Феодосией сроднились. К тому же здесь жил Макс и его мать, которую мы тоже очень любили. И поэтому мы поехали туда.
***
В беседе с Анастасией Ивановной я старался задавать вопросы, ответов на которые в ее «Воспоминаниях» нет. Так родились, может, чересчур «щепетильные» вопросы:
- У нас в городе на улице Шмидта сохранился домик, где жила в то время ваша сестра Марина. Хозяин дома фотохудожник Редлих был вашим знакомым или Волошин посоветовал Марине здесь поселиться?
- Таких-то подробностей я не помню. Просто искали квартиру – там и нашли. Редлихи были старики. У них был маленький дом. Две или три комнатки они отдали Марине, ее мужу Сереже и уже тогда родившейся дочери Але - Ариадне. У Редлихов была племянница Лиза – немного старше нас с Мариной. С ней я долго и в Москве поддерживала знакомство.
Я же снимала в Феодосии домик на Бульварной улице. Дом был с приподнятым фундаментом, так что второй этаж был довольно высоким. Здесь были три комнаты: столовая, моя комната и детская. Квартира была угловая и находилась немного наискосяк от Офицерского собрания.
А вот дом в Отузах, где вы жили летом 1914 года, был каким-то кратковременным пристанищем?
жизни коктебельской был прерван. Многих друзей Макса взяли на войну. Мы ожидали, что и наших мужей также заберут. Со своим мужем хоть и была я в формальном разводе, но, однако, продолжала дружить.
В 1914 году с ним и со своей свекровью я жила в Феодосии. (Примечание: в Феодосии Анастасия Цветаева жила только с сыном Андреем и няней). А когда началась война, мы с Мариной поехали в Отузы, нашли там небольшую квартирку, где я пробыла до зимы. Место, где стоял домик, было довольно высокое и называлось по-татарски «Генеш-Тепе», что означает «приветствуем вас» (или что-то в этом роде).
- В Феодосии в то время проходило много музыкальных вечеров, часто ходили в гости. К кому из феодосийских семей больше любили ходить, к кому сердце тянуло?
- Запомнила вечера у Богаевских, они были нашими друзьями. Были и еще знакомые, друзья, которых я уже сейчас не помню. Кроме того, я вместе с Мариной еще выступала со стихами публично. У нас были одинаковые голоса, которые сливались в унисон. Мы читали без единой разницы - все интонации совпадали. Марина никогда не выступала одна – всегда со мной (так было до семнадцатого года, когда жизнь нас разлучила). Помню, служащий какого-то феодосийского банка нас пригласил на поэтический вечер. Там мы тоже читали стихи.
- Это были стихи в основном Марины?
- В «Воспоминаниях» вы пишите о Нине Александровне Айвазовской, племяннице вдовы Айвазовского. А были ли вы знакомы с самой Анной Никитичной?
- Анну Никитичну мы не знали. Она продолжала жить в левом крыле дворца Айвазовского. Мы о ней только слышали. А вот с Ниной Александровной были очень дружны. Она очень любила искусство, была меценаткой, любила собирать к себе гостей, и там мы тоже читали стихи.
- Анастасия Ивановна, вы жили в Феодосии и сразу после революции. Чем изменилась жизнь в городе?
- С семнадцатого года жизнь нас с Мариной разлучила. В это время умирает мой муж по вине врачей, которые не сделали необходимую операцию. Он умер в больших страданиях от перитонита, то есть от гноя, прошедшего в брюшину. Я с двумя детьми, с моим старшим – Андреем (от первого мужа), с младшим – Алешей и с няней поехала в Феодосию. И с семнадцатого года, после того, как летом умер мой младший сын от дизентерии (он похоронен в Коктебеле), до двадцать первого года я все время жила в Феодосии (зимой) и в Коктебеле (летом).
– так вы пишете в «Воспоминаниях».
- Да, это была моя служба в Наробразе.
- А что в ваши функции входило?
-Надо было отбирать книги для повышения образованности простого народа. Я руководила чтением, подбирала подходящие книги из классики и современных писателей – таких, которые давали бы им понятия об эпохе и тогдашнем обществе. Когда большевики заняли Крым, Марина меня вызвала официальной бумагой к себе, чтобы при Управлении военных сообщений я учредила ликбез для безграмотных красноармейцев. Меня по этой бумаге выпустили из Феодосии, где придерживали интеллигентных людей большевики, чтобы мы им служили. Так я оказалась в столице. И потекла московская жизнь.
- Анастасия Ивановна, и все же чем вас пленит Коктебель, ведь вы приезжали сюда и после Отечественной войны?
– зимой. Я ездила туда с телевидением и Спутником – врачом. Мне шел тогда уже девяносто пятый год, как сейчас - девяносто восьмой. Пленил Коктебель всегда Максом, его Домом. После него сохраняла все обычаи Дома его вдова Мария Степановна Волошина. Она соблюдала все порядки, которые были здесь при ее муже.
***
Наша беседа закончилась. Несколько раз за это время Анастасия Ивановна на мгновения засыпала, но, проснувшись, продолжала с того, чем завершала предыдущую фразу. На прощание я попросил Цветаеву поставить автограф на томике произведений ее сестры Марины. В последнее время у Анастасии Ивановны стало портиться зрение и почерк стал более острым, немного стали набегать строчки на строчку. Но написанное старческой рукой можно разобрать все же без особого труда.
Уходя из палаты, я пожелал Цветаевой здравия, а она, перекрестив меня, произнесла: «Да хранит вас Бог!».
В прошлом году, уже после нашей беседы, летом, Анастасия Ивановна по приглашению Международного женского конгресса побывала в Голландии. Ее приглашали туда на Международный женский конгресс. Сопровождал Цветаеву ее лечащий врач. На трибуне конгресса свою речь она завершила чтением собственной поэмы «Конрад» на английском языке. Зал был потрясен – все приветствовали Анастасию Ивановну стоя.
– Андрея. Доброслава Анатольевна рассказывала:
В последние дни она повторяла много раз: «Мне надо войти в ту дверь, где написано «Анастасия». Но там занято, там Марина и Андрей». Она ушла из жизни с просветленными мыслями 5 сентября, в воскресенье, в 13 часов 50 минут. Это был церковный праздник иконы Владимирской Божией Матери, иконы «Умиление» и день рождения племянницы Ариадны (дочери Марины).
Хоронили Анастасию Ивановну на Ваганьковском кладбище. Было много людей.