ГЛАВА 6. СКАЗОЧНИК. ВОЗВРАЩЕНИЕ ПАПЫ ИЗ КАИРА. ВЫПУСКНОЙ ВЕЧЕР
Мы уже ждали скорого возвращения папы. Шли последние дни Андреевой и Марининой гимназии. Эллис все чаще приходит к нам. Длинные весенние вечера без него теряли смысл.
Мы ждали его каждый день, и он приходил. То, что не было папы, что низ дома был теперь, как и верх, весь – иаш, создавало в доме особую, к чему-то прислушивающуюся, тревожную и проникновенную свободу. Прежде мы бывали в зале, столовой и наверху, в наших комнатах. Теперь, в какой-то неназванный, непонятный час, мы шли в кабинет, на папин серый, с турецким рисунком и спинкой, старый диван. Там начинались Эллисовы рассказы. Под маминым портретом – в гробу.
Темнело. Дворник закрывал – и они стукали – ставни. Тогда начиналась ночь. Эллис сидел, между нас, порой вскакивал, представляя что-то, кого-то, и снова возвращался к нам, не прекращая рассказа. Вечер? Май? Дом, переулок? Мы – в тропиках. Мы едем на носороге. Только днем он притворился – диваном…
Книги, читанные о тропиках, кораблях, путешествиях, – нищета после этой фантасмагории, этих сказок движенья, дыханья!..
…Дня с ученьем, буднями – не бывало! Снова вечер, и мы втроем на сером диване, снова сумерки, и хлопают ставни, затихает дом, всколыхнулась сказка, и мы уже плывем, догоняем папу, воздух горяч, чист, это – Нил, его священные тростники…
Через несколько лет Марина написала о той весне нашей поэму «Чародей», которую посвятила мне. Вот отрывки из нее:
…Он вылетает к нам, как птица,
И сам влетает в нашу сеть.
И сразу хочется кружиться,
Кричать и петь.
Прыжками через три ступени
Взбегаем лесенкой крутой
В наш мезонин – всегда весенний
И золотой,
Где невозможный беспорядок,
Где точно разразился гром
Над этим ворохом тетрадок
Еще с пером,
Картонных кукол и зверей,
Полуобгрыэенных баранок,
Календарей,
Неописуемых коробок
С вещами не на всякий вкус,
Пустых флакончиков без пробок,
Стеклянных бус,
Чьи ослепительные гроздья
– Cinquantes, eclatantes grappes,
– Блестя, опутывают гвозди
Для наших шляп.
Два скакуна в огне и мыле
– Вот мы! Лови, когда не лень!
Мы говорим о том, как жили
Вчерашний день.
О том, как бегали по зале
Сегодня ночью при луне.
И что и как ему сказали
Потом во сне,
– и мы уже в экстазе!
– За наш непокоримый дух
Начальство наших двух гимназий
Нас гонит двух,
Как никогда не выйдем замуж,
Так и останемся втроем!
О, никогда не выйдем замуж,
Скорей умрем!
Нас – нам казалось – насмерть раня
Кинжалами зеленых глаз,
Змеей взвиваясь на диване!
О, сколько раз
С шипеньем раздраженной кобры
Он клял вселенную и нас -
И снова становился добрый…
Почти на час.
Священнодействия – девизы
– Витийства – о король плутов!
Но нам уже доносят снизу,
Что чай готов.
Он с виду весит ровно пуд;
Так легок, резок, строен, четок,
Так страшно худ.
Да нет – он ничего не весит!
Он ангельски, бесплотно – юн!
Его лицо как юный месяц
Средь полных лун.
Упершись в руку подбородком,
О том, как вечера тихи,
Читает он.
Как можно теткам
Читать стихи?
О, как он мил и как сначала
Преувеличенно учтив
Как, улыбаясь, прячет жало
И как, скрестив
Свои магические руки,
Умеет – берегись, сосед!
– Любезно предаваться скуке
Но вдруг – безудержно и сразу
– Он вспыхивает мятежом,
За безобиднейшую фразу
Грозя ножом.
Еще за полсекунды чинный,
Уж с пеной у рта, взвел курок,
Прощай, уют, и именинный
Прощай пирог!
Чай кончен.
И домурлыкал самовар.
Скорей на свежий, на весенний
Тверской бульвар!
Нам так довольно о Бодлере!
Поют по-гоголевски двери,
Скрипит крыльцо…
В больших широкополых шляпах
Мы, кажется, еще милей.
От тополей!
Играет солнце по аллеям…
Как жизнь прелестна и проста!
Нам ровно тридцать лет обеим,
О, как вас перескажешь ныне
– Четырнадцать – шестнадцать лет!
Идем – наш рыцарь посредине,
Наш – свой – поэт.
И видит каждая из нас:
Излом щеки, сухой и резкий,
Зеленый глаз.
Крутое острие бородки -
Точеный нос и очерк четкий
Воротничка.
Уса, взлетевшего высоко,
Надменное полукольцо…
Ему в лицо.
А там, в полях необозримых,
Служа небесному царю,
Чугунный правнук Ибрагимов
На всем закат пылает алый,
Пылают где-то купола,
Пылают окна нашей залы
И зеркала.
Дребезжащий
Откуда-то – на смену – звук.
Играет музыкальный ящик,
Старинный друг,
Игравший трио этих пьес:
Марш кукол. «Auf der blauen Donau»
И Экоссез.
Под вальс невинный, вальс старинный
Холодным зеркалом гостиной
Отражены.
Так, залу окружив трикраты,
Тройной тоскующий тростник
– Вплываем в царство белых статуй
И старых книг.
На вышке шкафа, сер и пылен,
Видавший лучшие лета,
Угрюмо восседает филин
С набитым филином в соседстве
Спит Зевс, тот непонятный дед,
Которым нас пугали в детстве,
Что – людоед.
Ряд книжных полок.
– Тронул блик
Пергаментные переплеты
Старинных книг.
– Неисчислимые тома!
Здесь – сколько б солнца ни внесли мы,
Всегда зима!
Последним солнцем розовея,
Бюст Аполлона – план Музея
– И все – как сон…
Был жаркий день, когда мы и Андрей поехали встречать папу. На вокзале – мне помнится – низкая крыша у перрона, мало народу, долгое ожидание. Наконец вот поезд! Глаза смотрят с тревогой, – люди идут, где же папа? Неужели мы пропустили его?.. О, вот он! Мы бросаемся навстречу. В сером своем пальто, в шляпе с полями, очки… Но неузнаваемый цвет лица! Восклицания, поцелуи.
– Папа, ты как негр! Как кафр!
– Да-а, там солнышко – не щадит… Ну, а вы тут как, без меня? Дошли ли к вам, наконец, мои письма?
– Доходили, но неаккуратно. А наши ты получал?
Рассказ за рассказом. Едем домой.
Дома, распаковав чемодан, папа раздает нам подарки. Помню бусы – египетские. Какие-то каменные, яркие, пестрые, удивительные. «А это вот из Афин, а это…»
Немного смущаясь, что это – как в сказке – подарки, с пути, мы набрасываем на головы легкие шелковистые шарфы. Марина в зеленовато-серебряном – вдруг на миг – как русалка: глаза-то морские, зеленые!
– А это, Андрюша, тебе… А вот это – Лёре…
Марина с вдруг забившимся сердцем:
– Папа, а я поеду в Париж?
– Поедешь, поедешь…
Увы, я не помню – так, чтоб их повторить, – рассказов папы. (Не сохранились у меня его письма. Это был бы целый клад…)
…И вот последний вечер у нас Эллис. Неужели мы расстаемся с ним?.. Папа говорит с ним о городах Запада. Эллис мечтает уехать из России, он задыхается здесь…
…Был, как и год назад, выпускной вечер гимназии Потоцкой в Благородном (или Дворянском) собрании1. Мы с Галей пошли. В больших торжественных залах музыка, знакомые лица гимназисток вмиг переносят меня назад, в милый утраченный дом Самариной на Петровке. Бьется сердце от встреч, от музыки. Хорошо, что Галочка рядом! Она схватывает мою руку, тянет меня, – всегда прочь, всегда куда-то вперед. Ее узкое смуглое личико оживленно, от расширенных зрачков глаза – почти черные, китайские ее, пушистые от густых, длиннющих ресниц, глаза. Как кружит вальс по залам танцующие пары! Вдруг я перестала чувствовать, слышать, вся перешла в глаза: близко от меня ко мне вполоборота у края танцующих, в белом полудлинном платье, вальсирует – Аня. С пожилым человеком. Я хватаю за руку Галю – она не видела Аню, и мы спешим прочь вперед…
…Вскоре Марина впервые одна уехала за границу, учиться на летних курсах при Сорбонне французской литературе, а мы с Евгенией Николаевной – в Тарусу.
Примечания
1