То, что было

Он был учителем Андрюши, студент в серой тужурке, с добрыми карими глазами, щурившимися от света и смеха. Утром он ходил в университет, после обеда учил Андрюшу Закону Божьему, русскому и арифметике, вечером был наш. Т. е. это так говорилось, а по-настоящему он был только Асин. Когда она за обедом поднимала свое вечное и-и-и-и, - а это случалось сначала за супом, потом за вторым, - после долгих няниных уверений, что от супа растут, а от котлеты хорошеют, после маминого стояния на коленях у ее креслица, после папиного финального: «Иль съешь или вон из-за стола!», стоило ему только шепнуть ей несколько слов на ухо, как она бралась за ложку и молча глотала все требовавшееся.

Для него она пожелала сняться. - «Мама, он уедет и увезет меня с собой!» В фотографии она положила одну ногу на другую, улыбнулась и сидела неподвижно даже после того, как фотограф любезно пригласил ее сойти с места. Когда ей на Рождество подарили куклу, она назвала ее Аркашей, хотя слишком русский костюм скорее напоминал полотера. По вечерам он рассказывал нам сказки, - конечно не нам, а только ей. - «Знаешь эдак, Асенька...» (он немного заикался) «...жила, эдак, одна старушка, эдак. И вот приплыла она к лежанке... Не старушка, эдак, а старик еще один был. Вышел он утром к морю, эдак, ты понимаешь? Смотрит - в сетях, эдак, старушка, то бишь рыбка... Ты понимаешь?»

- Да! - твердо отвечала она.

- И вот, эдак, зажили они втроем. Смотрит старичок - опять разбитое корыто, а в нем, эдак, старушка...

Я ясно чувствовала, что здесь что-то не то. Когда мама читала нам о старичке, старушке и рыбке, выходило гораздо понятнее. Во-первых, рыбка была не простая, а зо-ло-та-я, во- вторых, случались разные вещи, о к <отор>ых Аркадий Александрович совсем не упоминал, в-третьих, все кончалось не так скоро.

Но Асе его сказка нравилась больше маминой, - ведь рассказывал он. Когда мы гуляли на бульваре, Ася первая замечала его в группе студентов на скамейке у памятника Пушкину.

Ни нянины просьбы, ни мое ворчанье не помогали. Приходилось бросать лопатки, снежные домики, брать ее за руку и мчаться с ней что есть духу к заветной скамейке.

- А-а, это ты, Асенька? Гуляешь, эдак? Да, хорошо... А это мои товарищи... - смущенно бормотал Аркадий Александрович, потирая красные руки без перчаток. Ася сидела у него на коленях и считала:

- Раз, два, четыре... Когда я вырасту... Пять и три... Тогда мы с тобой... Раз и два...

Студенты, не понимая, смеялись. Аркадий Александрович смеялся и понимал, - Ася высчитывала по пальцам, сколько лет ему еще ждать свадьбы с ней.

Однажды утром к нам в комнату бомбой влетела наша немецкая бонна. - Забрали, забрали! Verloren! Grosser Gott! Er Jung! ¹ . Что видет теперь из ней? Нищасни маладой шилавек! Нагрубил профессор! Ах, мой Бог! Ни риба ни мяс!

Мы поняли только последнее: Аркадий Александрович ни рыба ни мясо. Но чего же тут такого ужасного?

Ася тем не менее затянула свое и-и-и, сначала тихо, потом все громче, безудержнее, безутешнее...

Не пришлось ей проститься с Аркадием Александровичем. Он был выслан из Москвы. Много времени спустя мама застала ее за странным занятием: она собирала на коленях пыль по углам и нежно целовала. На вопрос: «Да что с тобой?» сквозь внезапные и-и-и с трудом можно было понять: «Как тужурка... тоже серая!»

Ей тогда было 4,5 года.

А когда Онегин потом пришел к Татьяне, она была уже замужем и не могла его любить. «Но я другому отдана и буду век ему верна...» А раньше его она любила, а он ее нет.

Я подхожу к зеркалу. Лицо круглое и какое-то глупое. Нет, совсем не похожа на Татьяну, скорей на Ольгу. Но Ольга скучная.

Но ведь Татьяна тоже была сначала маленькой. Может быть... может быть, она тоже сначала была такая? Она любила книги, я тоже люблю книги. Она не любила играть, я тоже не люблю играть. Совсем я не похожа на Ольгу! Очень нужно брать Ольгу, пусть Ася ее берет! Я решительно не хочу ее.

- Муся, обедать!

Все уже сидят за столом. Мое место рядом с мамой. Он как раз напротив меня, между Лёрой и Альфонсинкой.

- Мама, можно мне сесть рядом с Александром Павловичем?

- А зачем?

- Так!

- Ну, иди. Только совершенно не понимаю, зачем это тебе понадобилось.

Мы меняемся с Лёрой местами.

За обедом всегда говорят о чем-то непонятном. Папа рассказывает о филологах и юристах. Нам лучше нравятся филологи. Раз вечером мы видели одного юриста, - он был в желтом костюме, говорил очень громко, рассказывал папе свою жизнь, потом писал ее, потом попросил денег, а когда уходил, свалился с лестницы и сказал, что это часто с ним бывает.

Слава Богу, что Александр Павлович не юрист. Он - филолог, папа тоже филолог. Подали третье. Опять blanc-manger ² . Нам его всегда дают в сочельник, когда мы обедаем наверху в детской, и мы его выкидываем в форточку. Но ведь сегодня не сочельник! Ася плаксиво морщится, Андрюша льет воду в тарелку, я грустно прошу маму позволения не есть.

- Что с тобой, Мусенька? - удивляется Александр Павлович.

- Так, что-то есть не хочется! - безнадежно отвечаю я. Пусть он думает, что от любви к нему (я ничего еще не сказала, но он же должен понять!).

А может быть, правда от любви! Когда очень сильно кого- нибудь любишь, - это рассказывала нам Альфонсинка, - то никогда ничего не ешь. Одна барышня даже умерла, и он плакал на ее могиле и приносил ей незабудки. Потом он тоже умер.

Обед кончен, и мы наверху.

- M-elle Alphoncine, j’ai besoin d’écrire une lettre!

- A qui?

- Donnez moi je Vous prie du papier ³ .

Она вынула розовую бумажку. Я пишу, она глядит мне через плечо. Письмо не ладится. Во-первых, я начала: «Дорогой Онегин!» А вдруг он не поймет, что это ему? Во-вторых, я не знаю, как писать: «терпение». Альфонсинка тоже не знает.

- Oh, je sais ce que nous allons faire. J’ai une très jolie lettre d’amour, tu n’as qu’à la traduiré ⁴ .

«Alexandre, que c’est mal...» ⁵ Я перевожу: «Александр, какой ты гадкий» - «de trahis ainsi la confiance...» ⁶ «...что выдаешь так доверие...»

Как хорошо писать с французского! Все так торжественно, такие трудные умные слова!

Только почему на ты? Альфонсинка утешает меня, что это всегда так делается. Письмо готово. Но как передать его? Альфонсинка не хочет, - вдруг мама увидит! Андрюша терпеть не может Александра Павловича и нарочно не передаст, Лёра ушла, - Ася!

- Ася, а я тебе подарила вчера фартук для Аркаши, - помнишь?

- Аркаша фартуков не носит. Он мальчик!

Молчание.

- Ася: хочешь моего прошлогоднего червяка в яичке, белого?

- А что я тебе дам?

- Ничего, я тебе его так подарю!

Ася уничтожающе смотрит на меня. Я смущаюсь: Только ты одну вещь отнесешь Ал <ександру> Павловичу, хорошо?

- А он целый?

- Да, я тебе еще яичко дам!

- Еще зеленый карандаш дай, тогда я пойду...

Зеленый карандаш! Ни у кого нет зеленого... Да, но синий с желтым ведь зеленый.

- Бери!

Мы три раза стукаемся лбом, и Ася летит к Алекс <андру> Павловичу, крича на весь дом: «Вам Муся письмо написала! Вам Муся письмо прислала!»

Проснувшись на другой день, я сразу почувствовала, что сделала какую-то глупость. А вдруг он за завтраком прочтет его вслух? Папа непременно выгонит меня из-за стола. Уроки я готовила невнимательно, на рояле играла еще хуже, - мой учитель Василий Иванович и мама никак не могли понять, что со мной сделалось. Наконец пробило двенадцать. Зовут завтракать. А может быть, не пойти совсем? Прочтут без меня. Но все равно придется идти обедать. А может быть, и обедать не идти? Тогда он принесет мне незабудки. Попросить его не читать? Но поздно: я уже за столом.

Разговор идет о Лёриной подруге Раечке Оболенской.

Лёра молчит и смотрит в тарелку. Сейчас она встанет из-за стола и начнется скандал.

- Раечка - прекрасное существо! - вдруг начинает А <лександр> П <авлович>. - Непосредственное, живое, искреннее...

Почему мне так неприятно слушать это? Я очень люблю Раечку, но...

- Несмотря на ее манеры, она мне нравится... - продолжает А <лександр> П <авлович>.

- Раечка Оболенская совсем не прекрасное существо! - вдруг заявляю я.

- Тебя не спрашивают! - говорит папа.

- Маме она не нравится, и мне она тоже не нравится.

- Муся! - мама поражена. Алекс <андр> Павлович улыбается и переглядывается с мамой.

- Когда я кончу курс, я женюсь на Раечке и увезу ее в Екатеринбург.

- А я поеду за вами.

- А мы поедем рано утром, когда ты будешь спать...

- А я не буду спать!

- Я увезу ее к себе на Урал! - Алекс <андр> Павлович радостно хохочет, и желтая бородка его трясется, а глаза делаются, как щелки.

- Я отравлю ее! - тут я бросаю вилку и открываю рот вовсю.

- А тебя сошлют в Сибирь!

Начинается ужасный крик. Папа сердится на маму, - «это все книги!» - мама на Альфонсинку, Лёра на А <лександра> П <авловича>, - зачем меня дразнит, Андрюша страшно доволен и потихоньку дергает Асю за ногу, Ася сует под стол противные бобы...

- Мусенька, я мириться пришел, отопри мне!

«Это Лёра его подослала», - соображаю я, все еще плача, и не открываю. Вскоре пришла Альфонсинка и начала меня утешать.

- Это потому, что ты еще маленькая! - говорила она по- франц <узски>. - Будешь большая, все переменится. Не надо обращать внимание на молодых людей, надо быть холодной ко всем.

- Да, но Татьяна вовсе не была холодной ко всем, она тоже первая написала, - возражала я. Но Альфонсинка не знала Татьяны.

Утешившись немного, я принялась за новое письмо, на этот раз уже не перевод. Тут были и угрозы, и просьбы, и упреки, но больше всего восклицательных знаков. Ася, в обмен на оловянную птичку, согласилась передать и это письмо.

Было над чем задуматься. Зачем подчеркивать ошибки? Ведь это же не диктант. Разве Онегин подчеркивал ошибки в Татьянином письме? Разве Онегин был влюблен в Раечку? Разве он хотел ее увезти на Урал? Разве он учился в университете? Разве у него была желтая бородка? Разве...

Да разве я-то похожа на Татьяну?

Когда Альфонсинка вечером подошла к моей постели, я сказала, что больше не люблю Алекс <андра> Павловича.

épétiteur ⁷ . Я бы на твоем месте взяла кого- нибудь из знакомых твоего отца. Но у тебя много времени впереди, ведь тебе только семь лет...

- Я совсем никого не возьму! - твердо ответила я.

<1911-1912?>



[1] Потерян! Великий Боже! Он молод! (нем.).
[2] Бланманже - род желе из сливок, сахара и желатина (фр.).
[3]
     - Кому?
     - Дайте мне, пожалуйста, бумагу (фр.).
[4] О, я знаю, что мы будем делать. У меня есть очень маленькое любовное послание, только ты должна его перевести (фр.).
[5] «Александр, как это плохо...» (фр.).
[6] «Таким образом обмануть доверие...» (фр.).
[7] Репетитор (фр.).

(источник - М. Цветаева с/с в 7 тт., М., "ТЕРРА", 1997 г.)