• Приглашаем посетить наш сайт
    Спорт (sport.niv.ru)
  • Световой ливень

    Поэзия вечной мужественности

    Эренбургу

    Передо мной книга Б. Пастернака "Сестра моя Жизнь". В защитной обложке, отдающей сразу даровыми раздачами Юга и подачками Севера, дубоватая, неуютная, вся в каких-то траурных подтеках, - не то каталог гробовых изделий, не то последняя ставка на жизнь какого-нибудь подыхающего издательства. Такой, впрочем, я ее увидела только раз в первую секунду, как получила, еще раскрыть не успев. Потом я ее уже не закрывала. Это мой двухдневный гость, таскаю ее по всем берлинским просторам: классическим Линдам*, магическим Уитергрундам** (с ней в руках - никаких крушений!),брала ее в Zоо*** (знакомиться), беру ее с собой к пансионскому обеду, и - в конце концов - с распахнутой ею на груди -с первым лучом солнца - просыпаюсь. Итак, не два дня, - два года! Право давности на два слова о ней.

    * Липы (нем.) ** Метро (нем.) *** Зоопарк (нем.)

    Пастернак. - А кто такое Пастернак? ("Сын художника" - опускаю.) Не то имажинист, не то еще какой-то... Во всяком случае, из новых... Ах, да, его усиленно оглашает Эренбург. Да, но вы ведь знаете Эренбурга? Его прямую и обратную фронду!.. И, кажется, и книг-то у него нет...

    Да, господа, это его первая книга (1917г.) - и не показательно ли, что в наше время, когда книга, имеющая быть написанной в 1927 г., проживается уже в 1917 г. Книга Пастернака, написанная в 1917 г., запаздывает на пять лет. - И какая книга! - Он точно нарочно дал сказать все - всем, чтобы в последнюю секунду, недоуменным жестом - из грудного кармана блокнот: ""А вот я... Только я совсем не ручаюсь..." Пастернак, возьмите меня в поручители перед Западом - пока - до появления здесь Вашей "Жизни". Знайте, отвечаю всеми своими недоказуемыми угодьями. И не потому, что Вам это нужно, - из чистой корысти - дорого побывать в такой судьбе!

    -

    Стихи Пастернака читаю в первый раз. (Слышала - изустно - от Эренбурга, но от присущей и мне фронды, - нет, позабыли мне в люльку боги дар соборной любви! - от исконной ревности, полной невозможности любить вдвоем - тихо упорствовала: "Может быть и гениально, но мне не нужно.") - С самим Пастернаком я знакома почти что шапочно: три-четыре беглых встречи. - И почти безмолвных, ибо никогда ничего нового не хочу. - Слышала его раз, с другими поэтами, в Политехническом Музее. Говорил он глухо и почти все стихи забывал. Отчужденностью на эстраде явно напоминал Блока. Было впечатление мучительной сосредоточенности, хотелось - как вагон, который не идет - подтолкнуть..., "Да ну же...", и так как ни одного слова так и не дошло (какие-то бормота, точно медведь просыпается), нетерпеливая мысль: "Господи, зачем так мучить себя и других!"

    Внешнее осуществление Пастернака прекрасно: что-то в лице зараз и от араба и от его коня: настороженность, вслушивание, - и вот-вот... Полнейшая готовность к бегу. - Громадная, тоже конская, дикая и робкая роскось глаз. (Не глаз, а око.) Впечатление, что всегда что-то слушает, непрерывность внимания и - вдруг - прорыв в слово - чаще всего довременное какое-то: точно утес заговорил, или дуб. Слово (в беседе) как прервание исконных немот. Да не только в беседе, то же и с гораздо большим правом опыта могу утвердить и о стихе. Пастернак живет не в слове, как дерево - не явственностью листвы, а корнем (тайной). Под всей книгой - неким огромным кремлевским ходом - тишина.

          "Тишина, ты лучшее
          Из всего, что слышал... "
    

    Столь же книга тишизн, сколь щебетов.

    Теперь, прежде чем начать о его книге (целом ряде ударов и отдач), два слова о проводах, несущих голос: о стихотворном его даре. Думаю, дар огромен, ибо сущность, огромная, доходит целиком. - Дар, очевидно, в уровень сущности, редчайший случай, чудо, ибо почти над каждой книгой поэта вздох: "С такими данными..." или (неизмеримо реже) - "А доходит же все-таки что-то"... Нет, от этого Бог Пастернака и Пастернак нас - помиловал. Единственен и неделим. Стих - формула его сущности. Божественное "иначе нельзя". Там, где может быть перевес "формы" над "содержанием", или "содержания" над "формой",- там сущность никогда и не ночевала. - И подражать ему нельзя: подражаемы только одежды. Нужно родиться вторым таким.

    О доказуемых сокровищах поэзии Пастернака (ритмах, размерах и пр.) скажут в свое время другие - и наверно не с меньшей затронутостью, чем я - о сокровищах недоказуемых.

    Это дело специалистов поэзии. Моя же специальность - Жизнь.

    -

    - "Сестра моя Жизнь"! - Первое мое движение, стерпев ее всю: от первого удара до последнего - руки настежь - так, чтоб все суставы хрустнули. Я попала под нее, как под ливень.

    - Ливень: все небо на голову, отвесом - ливень впрямь, ливень вкось, - сквозь, сквозняк, спор световых лучей и дождевых, - ты ни при чем: раз уж попал - расти!

    - Световой ливень.

    -

    Пастернак - большой поэт. Он сейчас больше всех: большинство из сущих были, некоторые есть, он один будет. Ибо, по-настоящему, его еще нет: лепет, щебет, дробен, весь в Завтра! - захлебывание младенца, - и этот младенец - Мир. Захлебывание. Пастернак не говорит, ему некогда договаривать, он весь разрывается, - точно грудь не вмещает: а - ах! Наших слов он еще не знает: что-то островитянски-ребячески-перворайски невразумительное - и опрокидывающее. В три года это привычно и называется: ребенок, в двадцать три года это непривычно и называется: поэт. (О, равенство, равенство! Скольких нужно было обокрасть Богу вплоть до седьмого колена, чтобы создать одного такого Пастернака!)

    Самозабвенный, себя не помнящий, он вдруг иногда просыпается и тогда, высунув голову в форточку (в жизнь - с маленькой буквы) - но, о чудо! - вместо осиянного трехлетнего купола - не чудаковатый ли колпак марбургского философа? - И голосом заспанным - с чердачных своих высот во двор, детям:

          Какое, милые, у нас
          Тысячелетье на дворе?
    

    Будьте уверены, что ответа он уже не слышит. Возвращаюсь к младенчеству Пастернака. Не Пастернак-младенец (ибо тогда он рос бы не в зори, а в сорокалетнее упокоение, - участь всех земнородных детей!) - не Пастернак младенец, это мир в нем младенец. Самого Пастернака я бы скорей отнесла к самым первым дням творения: первых рек, первых зорь, первых гроз. Он создан до Адама.

    некая раскаленность добела, которую - издалека - можно принять просто за белый лист.

    Думаю дальше: чего нет в Пастернаке? (Ибо если бы в нем было все, он был бы жизнью, т. е. его бы самого не было. Только путем нет можно установить наличность да: отдельность.) Вслушиваюсь - и: духа тяжести! Тяжесть для него только новый вид действенности: сбросить. Его скорее видишь сбрасывающим лавину - нежели где-нибудь в заваленной снегом землянке стерегущим ее смертный топот. Он никогда не будет ждать смерти: слишком нетерпелив и жаден - сам бросится в нее: лбом, грудью, всем, что упорствует и опережает. Пастернака не обокрадешь. Бетховенское: Durch Leiden- Freuden.*

    Книга посвящена Лермонтову. (Брату?) Осиянность - омраченности. Тяготение естественное: общая тяга к пропасти: пропасть. Пастернак и Лермонтов. Родные и врозь идущие, как два крыла.

    * Через страданье - к радости (нем.).

    -

    Пастернак поэт наибольшей пронзаемости, следовательно - пронзительности. Все в него ударяет. (Есть, очевидно, и справедливость в неравенстве: благодаря Вам, единственный поэт, освобожден от небесных громов не один человеческий купол!) Удар. - Отдача. И молниеносность этой отдачи, утысячеренность: тысячегрудое эхо всех его Кавказов. - Понять не успев! - (Отсюда и чаще в первую секунду, а часто и в последнюю - недоумение: что? - в чем дело? - ни в чем! Прошло!)

    Пастернак - это сплошное настежь: глаза, ноздри, уши, губы, руки. До него ничего не было. Все двери с петли: в Жизнь! И вместе с тем, его более чем кого-либо нужно вскрыть. (Поэзия Умыслов.) Так, понимаешь Пастернака вопреки Пастернаку - по какому-то свежему - свежейшему! - следу. Молниеносный, - он для всех обремененных опытом небес. (Буря - единственный выдох неба, равно, как небо - единственная возможность быть буре: единственное ристалище ее!)

    Иногда он опрокинут: напор жизни за вдруг распахнутой дверью сильней, чем его упорный лоб. Тогда он падает - блаженно - навзничь, более действенный в своей опрокинутости, нежели все задыхающиеся в эту секунду - карьером поверх барьеров - жокеи и курьеры от Поэзии*.

    * В последнюю секунду следующих две достоверности: 1 "Сестра моя Жизнь" вовсе не первая его книга, 2 Название первой его книги не более и не менее, как "Поверх барьеров" - Так или иначе, но барьер этот - в "Сестре моей Жизни" - взят. (примеч. М Цветаевой).

    -

    И озарение: да просто любимец богов! И - озарение зорчайшее: да нет - не просто, и не любимец! Нелюбимец, из тех юнцов, некогда громоздивших Пелион на Оссу.

    -

    Пастернак: растрата. Истекание светом. Неиссякаемое истекание светом. На нем сбывается закон голодного года: только не бережа - не избудешь. Итак, за него мы спокойны, но о нас, перед лицом его сущности, можно задуматься: "Могущий вместить - да вместит". -? -

    -

    Но довольно захлебываний. Попытаемся здраво и трезво. (Не страшно, уцелеет при наибелейшем дне!) Кстати, о световом в поэзии Пастернака. - Светопись: так бы я назвала. Поэт светлот (как иные, например, темнот). Свет. Вечная Мужественность- Свет в пространстве, свет в движении, световые прорези (сквозняки), световые взрывы, - какие-то световые пиршества. Захлестнут и залит. И не солнцем только: всем, что излучает, - а для него, Пастернака, от всего идут лучи.

    Итак, выработавшись, наконец, из сонных водовертей толкований - в явь, на трезвую мель тезисов и цитат!

    1. Пастернак и быт.

    2. Пастернак и день.

    3. Пастернак и дождь.

    -

    ПАСТЕРНАК И БЫТ

    Быт. Тяжкое слово. Почти как: бык. Выношу его только, когда за ним следует: кочевников. Быт, это - дуб, и под дубом (в круг) скамья, и на скамье дед, который вчера был внук, и внук, который завтра будет дед - Бытовой дуб и дубовый быт- Добротно, душно, неизбывно. Почти что забываешь, что дуб, как древо, посвященное Зевесу, чаще других удостаивается его милости: молнии. И, когда мы это совсем забываем, в последнюю секунду, на выручку, - молнией в наши дубовые лбы: Байрон, Гейне, Пастернак.

    -

    Первое, что в круговой поруке пастернаковских первизн нас поражает: быт. Обилие его, подробность его - и: "прозаичность" его. Не только приметы дня: часа!

    - Распахиваю. - "Памяти Демона".

          ...От окна на аршин,
          Пробирая шерстинки бурнуса,
          Клялся льдами вершин:
          - Спи, подруга, лавиной вернуся!
    

          ... Что в грозу лиловы глаза и газоны,
          И пахнет сырой резедой горизонт.
          Что в мае, когда поездов расписанье
          Камышинской веткой читаешь в купе...
    

    (Намеренно привожу и сопутствующие строки: установить соседство.)

    Дальше, про плетень:

          Он незабвенен тем еще,
          Что пылью припухал,
          Что ветер лускал семечки,
          Сорил по лопухам...
    

    Дальше, про ветер:

          Ветер розу пробует
          Приподнять по просьбе
          Губ, волос и обуви,
          Подолов и прозвищ.
    

    Дальше, про дачу:

          Все еще нам лес - передней,
          Лунный жар за елью - печью,
          Все, как стираный передник,
          Туча сохнет и лепечет.
    

    Дальше, о степи:

          Туман отовсюду нас морем обстиг,
          В волчцах волочась за чулками...
    

    - Одну секунду? - "Набор слов, все ради повторяющегося "ча"... Но, господа, неужели ни с кем из вас этого не было: репья, вгрызающиеся в чулки? Особенно в детстве, когда мы все в коротком. Да, здесь вместо репей: волчец. Но разве "волчец" не лучше? (По хищности, цепкости, волчиной своей сути?) Дальше:

          На желобах,
          Как рукава сырых рубах,
          Мертвели ветки...
    

    (здесь же):

          В запорошенной тишине,
          Намокшей, как шинель.
    

    (Это стихотворение "Еще более душный рассвет" - руки горят привести его здесь целиком, как - вообще - изодрав в клочья эти размышления по поводу пустить по книжным рынкам Запада самое "Сестру мою Жизнь". - Увы, рук - мало!) Дальше:

          У мельниц - вид села рыбачьего.
          Седые сети и корветы...
    

    Затем, в чайной:

          Но текут и по ночам
          Мухи с дюжин, пар и порций,
          С крученого паныча,
          С мутной книжки стихотворца,
          Будто это бред с пера...
    

    Подъезжая к Киеву:

          Под Киевом - пески
          И выплеснутый чай,
          Присохший к жарким лбам,
          Пылающим по классам...
    

          С солнца спадает чалма:
          Время менять полотенце,
          (-Мокнет на днище ведра).
    
          В городе - говор мембран,
          Шарканье клумб и кукол...
    
          Дальше, о веках спящей:
    
          Милый, мертвый фартук
          И висок пульсирующий ...
          Спи, Царица Спарты,
          Рано еще, сыро еще.
    

    (Веко: фартук, чтобы не запылился праздник: прекрасный праздник глаз!) Дальше, в стихах "Лето":

          Топтался дождик у дверей,
          И пахло винной пробкой.
          Так пахла пыль. Так пах бурьян.
          И, если разобраться,
          Так пахли прописи дворян
          О равенстве и братстве.
    

    (Молодым вином: грозой! Не весь ли в этом "Serment du jeu de paume".)*

    * "Клятва игры в мяч" (фр.)

    И, наконец, господа, последняя цитата, где уже кажется вся разгадка на Пастернака и быт:

          И когда к колодцу рвется
          Смерч тоски, то - мимоходом
          Буря хвалит домоводство.
          - Что тебе еще угодно?
    

    Да ничего! Большего, кажется, сам Бог не вправе требовать с бури!

    Теперь осмыслим. - Наличность быта, кажется, доказана. Теперь - что с ним делать? Верней, что с ним делает Пастернак, и что он - с Пастернаком? Во-первых, Пастернак его зорко видит: схватит и отпустит. Быт для Пастернака - что земля для шага: секунды придерж и отрывание. Быт у него (проверьте по цитатам) почти всегда в движении: мельница, вагон, бродячий запах бродящего вина, говор мембран, шарканье клумб, выхлестнутый чай- ведь не за уши притягиваю! - проверьте: даже сон у него в движении: пульсирующий висок.

    Быта, как косности, как обстановки, как дуба (дубовая, по объявлению, столовая, столь часто подменяемая поэтами - павловскими и екатерининскими палисандрами) - быта, как дуба, вы не найдете вовсе. Его быт на свежем воздухе. Не оседлый: в седле.

    Теперь о прозаизме. Многое тут можно было бы сказать - рвется! - но уступим дорогу еще более рвущемуся из меня: самому Пастернаку:

          ...Он видит, как свадьбы справляют вокруг,
          Как спаивают, просыпаются,
          Как общелягушечью эту икру
          Зовут, обрядив ее, - паюсной.
    
          Как жизнь, как жемчужную шутку Ватто
          Умеют обнять табакеркою,
          И мстят ему, может быть, только за то,
          Что там, где кривят и коверкают,
    
          Где лжет и кадит, ухмыляясь, комфорт,
          Где трутнями трутся и ползают...
    

    Прозаизм Пастернака, кроме природной зоркости, это святой отпор Жизни - эстетству: топору - табакерке. - Ценнее ценного. Где на протяжении 136 страниц вы найдете хоть одну эстетствующую запятую? Он так же свободен от "обще-поэтических" лун-струн, как от "крайне- индивидуальных" зубочисток эстетства. За сто верст на круг обойден этой двойной пошлостью. Он человечен - durch*. Ничего, кроме жизни, и любое средство - лучшее. И - не табакерку Ватто он топчет, сей бытовой титаненок, а ту жизнь, которую можно вместить в табакерку.

    * Насквозь (нем.)

    Пастернак и Маяковский. Нет, Пастернак страшней. Одним его "Послесловием" с головой покрыты все 150 миллионов - Маяковского.

    Смотрите конец:

    И всем, чем дышалось оврагам века,

    Всей тьмой ботанической ризницы,

    Пахнет по тифозной тоске тюфяка

    И хаосом зарослей брызнется.

    Что перед Гангом - декрет и штык!

    Быт для Пастернака - удерж, не более чем земля - примета (прикрепа) удержать (удержаться). Ибо исконный соблазн таких душ - несомненно - во всей осиянности: Гибель.

    ПАСТЕРНАК И ДЕНЬ

    Не о дне вселенском, предвещаемом денницей, не о белом дне, среди которого все ясно, но о стихии дня (света).

    Есть другой день: злой (ибо слеп), действенный (ибо слеп), безответственный (ибо слеп) - дань нашей бренности, дань- день: сегодня. -Терпимый лишь потому, что еще вчера был завтра и завтра уже будет вчера: из бренности - в навек: под веки.

    Летний день 17-го года жарок: в лоск - под топотом спотыкающегося фронта. Как же встретил Пастернак эту лавину из лавин - Революцию?

    Достоверных примет семнадцатого года в книге мало, при зорчайшем вслушивании, при учитывании тишайших умыслов - три, четыре, пять таких примет.

    Начнемте. (В стихотворении "Образец"):

          ...Белые годы за пояс
          Один такой заткнет.
          Все жили в сушь и впроголодь,
          В борьбе ожесточась.
          И никого не трогало,
          Что чудо жизни - с час.
    

    Затем, в стихотворении "Распад":

          ...И где привык сдаваться глаз
          На милость засухи степной,
          Она, туманная, взвилась
          Революцьонною копной...
    

    И - в том же стихотворении - дальше:

          ... И воздух степи всполошен:
          Он чует, он впивает дух
          Солдатских бунтов и зарниц,
          Он замер, обращаясь в слух,
          Ложится - слышит: обернись! (не о себе ли?).
    

    Еще, в стихотворении "Свисток милиционера" (с естественно отсутствующим милиционером):

          ...за оградою
          Север злодейств сереет...
    

    Еще три строчки из стихотворения "Душная ночь":

          ...В осиротелой и бессонной
          Сырой, всемирной широте
          С постов спасались бегством стоны...
    

    Стихотворение Керенскому "Весенний дождь" со следующими изумительными строками:

          В чьем это сердце вся кровь его - быстро
          Хлынула к славе, схлынув со щек...
    

    - Я бы истолковала магией над молодостью слова: Энтузиазм, - отнюдь не политическим пристрастием.

    ее впервые - Там где-то - в маревах - взметнувшейся копной, услышал - в стонущем бегстве дорог. Далась она ему (дошла), как все в его жизни - через природу.

    Слово Пастернака о Революции, как слово самой Революции о себе - впереди. Летом 17-го года он шел с ней в шаг: вслушивался.

    ПАСТЕРНАК И ДОЖДЬ

    Дождь. - Что прежде всего встает, в дружественности созвучий? - Даждь.- А за "даждь" - так естественно: Бог.

    Даждь Бог - чего? - дождя! В самом имени славянского солнца уже просьба о дожде. Больше: дождь в нем уже как бы дарован. Как дружно! Как кратко! (Ваши учителя, Пастернак!) И, поворотом лба - в прошедшее десятилетие. Кто у нас писал природу? Не хочу ворошить имен (отрываться, думать о других), но - молниеносным пробегом - никто, господа. Писали - и много, и прекрасно (Ахматова первая) о себе в природе, так естественно - когда Ахматова! - затмевая природу, писали о природе в себе (уподобляя, уподобляясь), писали о событиях в природе, отдельных ее ликах и часах, но как изумительно ни писали, все - о, никто - ее: самое: в упор.

    И вот: Пастернак. И задумчивость встает: еще кто кого пишет.

    Разгадка: пронзаемость. Так дает пронзить себя листу, лучу, - что уже не он, а: лист, луч. - Перерождение. - Чудо. - От лермонтовской лавины до Лебедянского лопуха - все налицо, без пропуску, без промаху. Но страстнее трав, зорь, вьюг - возлюбил Пастернака: дождь. (Ну и надождил же он поэту! - Вся книга плывет!) Но какой не-осенний, не мелкий, не дождичек - дождь! Дождь-джигит, а не дождичек!

    Начнемте:

          Сестра моя Жизнь - и сегодня в разливе
          Расшиблась весенним дождем обо всех...
    

    Дальше: "Плачущий сад" (изумительное от первой строки до последней. Руки грызу себе, что приходится разрывать).

          Ужасный! Капнет и вслушается,
          Все он ли один на свете.
          (Мнет ветку в окне как кружевце)
          Или есть свидетель (Пропуск:)
    
          Ни звука. И нет соглядатаев.
          В пустынности удостоверясь,
          Берется за старое - скатывается
          По кровле, за желоб, и через...
    

    (Упираю: одиночество дождя, а не человека под дождем!) Дальше: "Зеркало".

          ...Так после дождя проползают слизни
          Глазами статуй в саду.
          Шуршит вода по ушам...
    

    А вот совсем очаровательное:

          У капель - тяжесть запонок,
          И сад слепит, как плес,
          Обрызганный, закапанный
          Мильоном синих слез...
    

    Дальше, в стихотворении "Дождь":

          Снуй шелкопрядом тутовым
          И бейся об окно.
          Окутывай, опутывай,
          Еще не всклянь темно!..
    

    (и, пропускаю:)

          Теперь бежим сощипывать,
          Как стон со ста гитар,
          Омытый мглою липовой
          Садовый Сен-Готард.
    

    Дальше - (руки вправду будут изгрызаны!)

          На чашечку с чашечки скатываясь,
          Скользнула по двум, и в обеих -
          Огромною каплей агатовою
          Повисла, сверкает, робеет.
          Пусть ветер, по таволге веющий,
          Ту капельку мучит и плющит,
          Цела, не дробится, - их две еще
          Целующихся и пьющих...
    

          Усмехнулся черемухе, всхлипнул, смочил
          Лак экипажей, деревьев трепет...
    

    Дальше: ("Болезни земли")

          Вот и ливень. Блеск водобоязни,
          Вихрь, обрывки бешеной слюны...
    

    Четверостишие из стихотворения "Наша гроза":

          У кадок пьют еще грозу
          Из сладких шапок изобилья.
          И клевер бурен и багров
          В бордовых брызгах маляров.
    

    Через несколько страниц:

          Дождь пробьет крыло дробинкой...
    

    Дальше: (начало стихотворения "Душная ночь", одного из несказаннейших в книге)

          Накрапывало, - но не гнулись
          И травы в грозовом мешке.
          Лишь пыль глотала дождь в пилюлях.
          Железо в тихом порошке.
    
          Селенье не ждало целенья,
          Был мрак, как обморок, глубок...
    

    и - давайте уже подряд:

          За ними в бегстве слепли следом
          Косые капли...
          ...Дождик кутал
          Ниву тихой переступью...
    
          Накрапывало. Налегке
          Шли пыльным рынком тучи...
    
          Грянул ливень всем плетнем...
    
          Мареной и лимоном
          Обрызгана листва...
    
          ...Дождь в мозгу
          Шумел,  не  отдаваясь  мыслью...*  
    

    * Курсив мой (примеч. М. Цветаевой).

    (потому-то и дождь (жизнь!), а не размышления по поводу!) и - на последней странице книги:

          ...в дождь каждый лист
          Рвется в степь-
    

    Господа, вы теперь знаете про Пастернака и дождь. Так же у Пастернака: с росой, с листвой, с зарей, с землей, с травой...- Кстати, попутное наблюдение: разительное отсутствие в кругу пастернаковской природы - животного царства: ни клыка, ни рога. Чешуя лишь проскальзывает. Даже птица редка. Мироздание точно ограничилось для него четвертым днем. - Допонять. Додумать. -

    Но вернемся к траве, верней шагнем за поэтом:

          ...во мрак, за калитку
          В степь, в запах сонных лекарств...
          (мяты, ромашки, шалфея)
    

    Шалфея? Да, господа, шалфея. Поэт: как Бог, как ребенок, как нищий, не брезгует ничем. И не их ли это - Бога, ребенка, нищего - ужас:

          И через дорогу за тын перейти
          Нельзя, не топча мирозданья.
    

    Ответственность каждого шага, содрогающееся: не нарушить! - и какое огромное - в безысходности своей - сознание власти! - Если бы поэт уже не сказал этого о Боге, я бы сказала это о самом поэте: тот -

          

    Земные приметы, его гениальное "Великий Бог Деталей":

          ...Ты спросишь, кто велит,
          Чтоб август был велик,
          Кому ничто не мелко,
          Кто погружен в отделку
          Кленового листа,
          И с дней Экклезиаста
          Не покидая поста
          За теской алебастра?
    
          Ты спросишь, кто велит,
          Чтоб губы астр и далий
          Сентябрьские - страдали?
          Чтоб мелкий лист ракит
          С седых кариатид
          Слетел ни сырость плит
          Осенних госпиталей?
          Ты спросишь, кто велит?
    
          - Всесильный Бог деталей,
          Всесильный Бог любви,
          Ягайлов и Ядвиг...
    

    У Пастернака нет вопросов: только ответы. "Если я так ответил, кто-то где-то очевидно об этом спросил, может быть я сам во сне, прошлой ночью, а может быть еще только в завтрашнем сне спрошу..." Вся книга - утверждение, за всех и за все. Есмь! И - как мало о себе в упор! Себя не помнящий...

    О Пастернаке и мысли. Думает? Нет. Есть мысль? Да. Но вне его волевого жеста: это она в нем работает, роет подземные ходы, и вдруг - световым взрывом - наружу. Откровение. Озарение. (Изнутри.)

          ...Но мы умрем со спертостью
          Тех розысков в груди...
    

    В этом двустишии может быть главная трагедия всей пастернаковской породы: невозможность растратить: приход трагически превышает расход:

          И сады, и пруды, и ограды,
          И кипящее белыми воплями
          Мирозданье - лишь страсти разряды,
          Человеческим сердцем накопленной...
    

    И, беспомощней и проще:

          Куда мне радость деть свою?
          В стихи? В графленую осьмину?
    

    (А еще говорят: нищие духом!)

          ...Будто в этот час пора
          Разлететься всем пружинам
    
          Где? В каких местах? В каком
          Дико мыслящемся крае?
          Знаю только: в сушь и в гром
          Перед грозой, в июле. - знаю (Не взрыв?)
    
          Как в неге прояснялась мысль!
          Безукоризненно. Как стон.
          Как пеной, в полночь, с трех сторон
          Внезапно озаренный мыс. (Не озарение?) И - последнее -
    
          Как усыпительна жизнь.
          Как откровенья бессонны!
    

    - Пастернак, когда вы спите?

    Кончаю. В отчаянии. Ничего не сказала. Ничего - ни о чем - ибо передо мной: Жизнь, и я таких слов не знаю.

          ... И только ветру связать,
          Что ломится в жизнь, и ломается в призме.
          И радо играть в слезах...
    

    Это не отзыв: попытка выхода, чтобы не захлебнуться. Единственный современник, на которого мне не хватило грудной клетки.

    Так о современниках не пишут. Каюсь. Исключительно ревность Ремесла, дабы не уступить через какое-нибудь пятидесятилетие первому бойкому перу - этого кровного своего славословья.

    Господа, эта книга - для всех. И надо, чтоб ее все знали, эта книга для душ то, что Маяковский для тел: разряжение в действии. Не только целебна - как те его сонные травы - чудотворна.

    Только доверчиво, не сопротивляясь, в полной кротости: или снесет или спасет! Простое чудо доверия: деревом, псом, ребенком в дождь!

    - И никто не захочет стреляться, и никто не захочет расстреливать...

          ... И вдруг пахнуло выпиской
          Из тысячи больниц!
    

    КОММЕНТАРИИ

    Впервые - в журнале "Эпопея" (Берлин, 1922, э 3).

    Летом 1922 г. М. Цветаева получила от Б. Пастернака только что вышедший сборник его стихов "Сестра моя - жизнь" (М.: Изд-во Гржебина.1922), под впечатлением от которого в короткий срок ею была написана статья "моя первая статья в жизни - и боевая" (Русский Берлин 1921-1923. Париж. 1983 г., с. 158).

    ..это его первая книга (1917 г.). - Цветаева ошибается, первая книга Б. Пастернака "Близнец в тучах" вышла в 1914г.

    "Тишина, ты лучшее..." - из стихотворения Б. Пастернака "Звезды летом".

    ... чудаковатый ли колпак марбургского философа - в 1912 г в Марбургском университете Б. Пастернак слушал курс лекций по философии.

    ... из тех юнцов, некогда громоздивших Пелион на Оссу.- Братья От и Эфиальт (греч. миф.), добиваясь любви богинь Геры и Артемиды, решили подняться на небо, поставив горы Олимп, Пелион и Оссу одна на другую.

    "Он незабвенен тем еще..." - из стихотворения "Образец".

    "Ветер розу пробует..." - из стихотворения "Звезды летом".

    "Все еще нам лес - передней..." - из стихотворения "Меin Liеbсhеn was willst du nосh mеhr?" ("Любимая, что тебе еще угодно?" - нем.)

    "На желобах..." - из стихотворения "Еще более душный рассвет"

    "У мельниц - вид села рыбачьего." - из стихотворения "Мучкап"

    "Но текут и по ночам..." - из стихотворения "Мухи Мучкапской чайной".

    "Под Киевом - пески..." - из стихотворения "Как усыпительна жизнь!..".

    "И когда к колодцу рвется..." - из стихотворения "Меin Liebсhеn was willst du nосh mеhr?"

    ".. Он видит, как свадьбы справляют вокруг. " - из стихотворения "Любимая - жуть! Когда любит поэт...".

    "И - не табакерку Ватто он топчет..." - у Б. Пастернака "Как жизнь, как жемчужную шутку Ватто // Умеют обнять табакеркою" (из стихотворения "Любимая - жуть! Когда любит поэт..."). Ватто Антуан (1684-1721) - французский художник.

    "Это не ночь, не дождь и не хором // Рвущееся: "Керенский, ура!"" ("Весенний дождь", 1917).

    "У капель - тяжесть запонок..." - из стихотворения "Ты в ветре, веткой пробующем...".

    Сен-Готард - перевал в Альпах.

    "На чашечку с чашечки скатываясь." - из стихотворения "Душистою веткою машучи...".

    "Дождь пробьет крыло дробинкой..." - из стихотворения "Меin Liеbсhеn was du willst nосh mеhr?"

    "Дождик кутал... " - из стихотворения "Елене".

    "Накрапывало. Налегке..." - из стихотворения "Еще более душный рассвет".

    "Грянул ливень всем плетнем..." - из стихотворения "Гроза моментальная навек".

    "Мареной и лимоном..." - из стихотворения "Давай ронять слова".

    ". .в дождь каждый лист... " - из стихотворения "Конец". ". .во мрак, за калитку." - из стихотворения "Зеркало".

    "И через дорогу за тын перейти..." - из стихотворения "Степь".

    "...Кому ничто не мелко" и "... Ты спросишь, кто велит .. ."- из стихотворения "Давай ронять слова...".

    ".. Но мы умрем со спертостью..." - из стихотворения "Образец"

    "Куда мне радость деть свою?..." - из стихотворения "Наша гроза "

    "...Будто в этот час пора..." - из стихотворения "Мухи Мучкапской чайной".

    "Как в неге прояснялась мысль!..." - из стихотворения "Попытка душу разлучить...".

    "Как усыпительна жизнь..." - из стихотворения "Как усыпительна жизнь!..".

    ".. И вдруг пахнуло выпиской..." - из стихотворения " Дождь"

    Раздел сайта: