Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d’Arc
1-го февраля 1930 г.
Дорогая Раиса Николаевна! Вы живете в стране, которой я всегда боялась: два страха: по горизонтали – отстояния от всех других, водной горизонтали, и по вертикали – ее этажей. Письмо будет идти вечно через океан и – вторая вечность – на сто-сороковой – или сороковой – этаж. Письмо не дойдет, или – дойдет уже состарившимся. Не моим.
– всё, то есть: мое безобразное молчание на Ваше чудное, громкое как голос, письмо, и подарок. Есть у меня друг в Харбине1. Думаю о нем всегда, не пишу никогда. Чувство, что из такой, верней на такой дали всё само-собой слышно, видно, ведомо – как на том свете – что писать потому невозможно, что – не нужно. На такие дали – только стихи. Или сны.
Вы не так видите, ибо там живете и там для Вас «здесь», но если бы Вы хоть час провели со мной, на воле, наедине, то Вы бы меня сразу поняли, ибо из таких чувствований, страхов, поступков – вся я. К тому же – я в Америке никогда не буду, знаю это, – не говоря уж о визах («визы» – вздор!) – чем устойчивее, благоустроеннее, благонадежнее пароходы – тем они мне страшней. Моя уверенность, т. е. уверенность моего страха (ВОДЫ), вызвала бы крушение – или как это на море называется. Из-за одного неверующего (обратно Содому!) весь корабль погибнет2.
Континентальнее человека не знаю. Реку люблю: тот же континент. На море – самом простом, почти семейном («plage de famille» , как в путеводителях) – томлюсь, не знаю, что делать. Уже два раза во Франции ездила по летам на море, и каждый раз, к вечеру первого же дня: не то! нет – то, то самое, т. е. первое детское море Генуи после: «Прощай, свободная стихия!» Пушкина3: разочарование. После первого раза – привычное. Сколько раз пыталась полюбить! Как любовь.
– немножко от меня), Сережа (муж, так же странно звучит как звучало бы о Борисе, чужое слово, но называю, чтобы не вышло путаницы) за всю свою раннюю юность: Крым, Кавказ и – другой Крым, 1919 г. – 20 г. Я одна, как белый волк, – хотя бурый от загара – не знаю что делать на этом, с этим, в этом (песке, песком, песке). Лежать не могу, купаться – замерзаю. Люблю плоскую воду и гористую землю, не обратно.
На ездящих в Америку – на столько-то, т. е. определенный, или назначенный срок – и из нее возвращающихся смотрю как на чудесные чудовища, существа с Марса или далее.
Недавно (для Америки недавно – с полгода назад) туда уехала моя большая приятельница, Елизавета Алексеевна Хенкина, жена певца, – м. б. слышали? С хорошим большим мальчиком4. (Приснилось или нет, что Вы мне о ней писали? Будто она писала – Вам!)5 Есть у меня в Америке еще одна приятельница, дочка писателя Чирикова, Людмила (в замужестве Шнитникова), художница, красивая, даровитая, очаровательная. В Нью-Йорке. (Для меня, как для всех необразованных людей, Америка – если не ковбои – так Нью-Йорк.)
«Совсем большой. Скоро женится – уйдет». Моему нынче – как раз 5 лет. Думаю об этом с его, а м. б. с до – его рожденья. Его жену конечно буду ненавидеть. Потому что она не я. (Не обратно.)
Мне уже сейчас грустно, что ему пять лет, а не четыре. Мур, удивленно: «Мама! Да ведь я такой же! Я же не изменился!» – «В том-то и… Всё будешь такой же, и вдруг – 20 лет. Прощай, Мур!» – «Мама! Я никогда не женюсь, потому что жена – глупость. Вы же знаете, что я женюсь на тракторе». (NB! Утешил!)
На Ваш подарок он получил – на Рождество: башмаки, штаны, бархатную куртку, Ноев ковчег (на колесах, со зверями), все постельное белье, и – ныне – чудный «дом на колесах» – «roulotte», где живут – раньше – цыгане, теперь – семьи рабочих. Приставная лесенка, ставни с сердцами, кухня с плитой, – все по образцу настоящего. Мур напихал туда пока своих зверей.
Аля на Рождество (тот же источник) получила шубу, башмаки и запись на Cours du Louvre: Histoire de 1’Art i Histoire de la Peinture. Учится она у Гончаровой, – ее в Америке хорошо знают, много заказов. Москвичка как я. Я о ней в прошлом году написала целую книгу, много месяцев шедшую в эсеровском журнале «Воля России». Хотела статью, получилась книга: Наталья Гончарова – жизнь и творчество. – М. б. будет переведена на англ<ийский> яз<ык>6. (Оцените идиотизм, мне кажется – потому что Вы в Америке – что по-русски не дойдет. Мое отличие от остальных идиотов, что я свой – сознаю.)
– Речная дорога до Тобольска – Тобольск воевод (Ермака, татар, Тобольск до Тобольска, когда еще звался Искер или: Сибирь, отсюда – страна Сибирь). Предстоит: Семья в Тобольске, дорога в Екатеринбург, Екатеринбург – дорога на Рудник Четырех братьев (там жгли). Громадная работа: гора. Радуюсь.
Не нужна никому. Здесь не дойдет из-за «левизны» («формы», – кавычки из-за гнусности слов), там – туда просто не дойдет, физически, как все, и больше – меньше – чем все мои книги. «Для потомства?» Нет. Для очистки совести. И еще от сознания силы: любви и, если хотите, – дара. Из любящих только я смогу. Потому и должна.
Муж болен: туберкулез легких, когда-то в ранней юности болел и вылечился. Сейчас в Савойе. Друзья сложились и устроили на два месяца в санаторию. Дальше – не знаю. Начал прибавлять. (1 м<етр> 87 сант<иметров> росту и 65 кило весу: вес костей! И тяжелая болезнь печени, тоже с юности, мешающая питанию, т. е. восстановлению легких. Заколдованный круг.)
Я уже месяц одна с детьми. Уборка, готовка, стирка, штопка, прогулка с Муром, и – «как? уже два часа?» (ночи). Как и сейчас. Пишу по утрам, пока кипят супы и картошки. А по ночам – письма. Но я все-таки очень виновата перед Вами. Борис пишет часто, рвется на Запад (по мне – на волю!). А у нас украли Кутепова7. По мне – убили.
’a «Wilheim der Zweite» 8. Дорогая! А вот вещь, похожая на чудо – и на головоломку: любовь к тебе второго, сообщенная третьему, третьим – четвертому и четвертым тебе (Вам).
Учтите, что четвертый первого (и обратно), третий первого (и обратно), второй первого (и обратно) – но это еще не всё! третий второго (и обр<атно> никогда не видел.
Теперь подставлю имена: первый – Вы, второй – Борис, третий – Кн<язь> Святополк-Мирский, четвертый – я.
Слушайте:
… «А вот случай. У нас приятельница, Р. Н. Ломоносова, живущая когда в Англии, когда в Америке. В 26-том году в Германию ездила моя жена9, и для нее эта дружба, завязавшаяся раньше путем переписки, нашла воплощение в живой и все оправдавшей встрече. Я же ее никогда, как и Вас, в глаза не видал. Пять лет тому назад ей обо мне написал К. И. Чуковский10, речь шла о переводе Уайльдовских Epistola in carcere et vinculis11, с авторизацией, которую ей легко было достать для меня. Все делалось без моего ведома, К<орней> И<ванович> знал, что я бедствую и т<аким> обр<азом> устраивал мой заработок. Но фр<анцузский> и англ<ийский> яз<ыки> я знаю неполно и нетвердо, до войны говорил на первом и понимал второй, и все это забылось. Сюрпризом, к<отор>ый мне готовил К<орней> И<ванович>, я не мог воспользоваться. Но вряд ли он знает, какой бесценный, какой неоценимый подарок он мне сделал. Я приобрел друга тем более чудесного, то есть невероятного, что Р<аиса> Н<иколаев-на> человек не «от литературы»», и только в самое последнее время я мог убедиться, что мои поделки что-то говорят ей (она мне писала про «Повесть»). По всему я бы должен был быть далек ей. Она живет миром недоступным мне (я бы должен был родиться вновь, и совсем совсем другим, чтобы в нем только найтись, если не очутиться); она иначе представляет себе мой обиход и мою обстановку. Ее занимает движенье европ<ейских> вещей, т. е. по ее счастливой непосредственности прямо говорит ей о движущихся под этим глубинах. Я не менее ее люблю Запад, но мне надо было бы уйти от явности, от злобы дня в историю, от заведомости в неизвестность, чтобы свидеться с глубиной, с которой она (т. е. Вы. М. Ц.) сталкивается походя, уже на поверхности. Она – жена большого инженера и профессора, Ю. В. Ломоносова. Они никогда подолгу не заживаются на одном месте – журналы, путешествия, переезды, общественность – все это она, видно, осиливает, смеясь. – И вот, меня волнует один ее почерк, и это можно сказать Вам, а не ей, потому что это совсем не то, что может получиться в прямом к ней отнесеньи.
Иногда сюда приезжают просто путешествующие англичане и американцы, ездят, как съездили бы в Индию, или Грецию, или в Тунис. Было два случая, когда это были знакомые Р<аисы> Н<иколаевны> с рекомендацией от нее. Так, осенью, мы были в гостинице у некой Ms. М. Kelsey (?М. Ц.), седой, порывистой, горячо во все вникающей, – милой – дамы12<ийски> или по-фр<анцузски>. И тут жена назвала Вашу статью в Mercury». (NB! Тут следует чистопастернаковское, в самом прямом смысле отступление, как перед врагом – перед хвалой ему Мирского13«Оно (т. е. отступление, М. Ц.) послужило поводом к рассказу о Ломоносовой, а не может быть той дряни, которая этим обстоятельством не была бы обелена. Я уже познакомил М<арину> И<вановну> с нею. Теперь знакомы и Вы».
Это отрывок из письма Бориса Святополку-Мирскому (профессору) русской лит<ературы> в Лондоне, единственному в эмигр<ации> критику, ненавидимому эмиграцией, англичане любят и чтят), переславшему письмо на прочтение мне. Источник этого письма, заряд его – Вы, нужно, чтобы творение вернулось к творцу, или еще лучше – река вспять, как Темза в часы отлива. У меня здесь явно сознание завершенного круга, все сошлось – как в песне, как в сказке.
Увидят ли когда-нибудь иначе как синим или лиловым или черным чернилом на бумаге – четвертый первого, второй третьего, третий первого, первый второго?14
МЦ.
Об этом дохождении письма Борис не должен знать. Это его смутило бы. Не я переслала, само вернулось.
<Приписки на полях: >
Спасибо за карточку свою и сына. Какой большой сын! Какая большая даль! Какая маленькая Вы! Как девочка в стране гигантов.
Придет весна – солнце – опять буду снимать, тогда пришлю всех нас. А тот затылок (кудрявый) – моего сына, а не дочери, она совсем гладкая, как мы все, – и Мур вьется за всех.
– «Мама, как по-франц<узски> генерал?» –«General».
– «Потому что у него – жена?»
– благодарю, и тронута, и смущена.
МЦ.
Примечания
1 …друг в Харбине – вероятнее всего, Несмелов Арсений (настоящие имя и фамилия Арсений Иванович Митропольский; 1889–1945) – поэт. Находился под влиянием Цветаевой, с которой, по ряду свидетельств, состоял в длительной переписке. Слова Цветаевой А. Несмелое взял эпиграфом к своему стихотворению «За 8000 верст» (Воля России. 1927. № 11/12. С. 32–35).
– два города на берегу Мертвого моря, жители которых погрязли в распутстве, за что были испепелены огнем, посланным с небес (ветхозав.).
3 Из стихотворения А. С. Пушкина «К морю» (1824).
– литератор.
5 К письму 4 было приложено письмо Е. А. Хенкиной к Р. Н. Ломоносовой (Минувшее, 1989, № 8. С. 218).
«Наталья Гончарова» на английский язык переведена не была.
7 Кутепов Александр Павлович (1882–1930) – генерал, с 1928 г. председатель «Русского общевоинского Союза» (РОВС). 26 января 1930 г. был похищен в Париже большевистскими агентами.
8 Людвиг Эмиль (1881–1948) – немецкий писатель. «Wilhelm der Zweiter» (Berlin, E. Rowohlt, 1926) – книга о немецком императоре Вильгельме II (1859–1941).
–1965) – первая жена Б. Л. Пастернака, художница.
–1969) – писатель, литературовед, переводчик. 7 июля 1925 г. (.«пять лет тому назад») он писал Р. Н. Ломоносовой:
«Есть в Москве поэт Пастернак. По-моему – лучший из современных поэтов. К нашему общему стыду – он нуждается. Все мы обязаны помочь Пастернаку, ибо русская литература держится и всегда держалась только Пастернаками. Он пишет мне горькие письма. Ему нужна работа. Он отличный переводчик. Не пришлете ли Вы ему какую-нибудь книгу для перевода – стихи или прозу, он зн<ает> немецкий и англ<ийский>». (Минувшее, 1989, № 8. С. 208).
11 Под названием «Epistola: in carcere et vinculis» вышли в немецком переводе Макса Мейерфельда (Berlin, S. Fischer, 1925) посмертно опубликованные произведения английского писателя Оскара Уайльда (1854–1900) «De Profundis» («Глубины») (1905) и «The suppressed portion of «De Profundis» («Запрещенная часть «Глубин», (1913). Уже существовал перевод «De Profundis» в издании «Сочинения Оскара Уайльда» (М.: Гриф, 1905).
12 Kelsey – Келси Мэри (1877–1948) – квакер, американская общественная деятельница, председатель Общества культурного сближения с Советской Россией (Филадельфия).
«The present state of Russian letters» Д. П. Святополк-Мирский дал очень высокую оценку творчеству Пастернака и Цветаевой («The London Mercury». 1927. № 93. С. 275–286).
14 Цветаева так и не встретилась с Р. Н. Ломоносовой. В письме к Пастернаку от 18 марта 1930 г. Р. Н. Ломоносова пишет: «Недавно получила длинное письмо от М. И. Цветаевой). Какой она интересный и хороший человек. А встречи боюсь <…>. Вдруг окажутся две М<Арины> И<вановны> <…> И за себя боюсь наибольше, скучная, некрасивая». Пастернак и Святополк-Мирский встречались после возвращения последнего в СССР в 1932 г. Пастернак остановился у Р. Н. и Ю. В. Ломоносовых в Лондоне в 1935 г. по пути из Парижа в Ленинград после Международного конгресса писателей в защиту культуры.