La Faviere, par Bormes (Var)
Villa Wrangel
28-го августа 1935 г.
Дорогая Вера,
– у меня нет твердого места для писания, во-вторых – при нетвердости места – отсутствие твердого стола: их – два: один – кухонный, загроможденный и весь разъезжающийся от малейшего соприкосновения, к тому же – в безоконной комнате, живущей соседним окном, другой – на к<отор>ом сейчас пишу – плетеный, соломенный, стоящий только когда изо всех сил снизу подпираешь коленом, т. е. – весь какой-то судорожный. С этим столом я в начале лета таскалась в сад – пока Мур днем спал – от 2 ч. до 4 ч. – но это была такая канитель: то блокнот забудешь, то папиросы, то марки у Мура остались, кроме того – в двух шагах кверху – тропинка, по к<оторо>му <которой> весь Фавьер на пляж или с пляжа – и всё слышно, все отрывки, и я сама – видна, а я никогда не умела писать на людях, – словом, я совершенно прекратила писать письма, – только Сереже – коротенькие листочки.
Конечно, будь я в быту нрава боевого – я бы добилась стола, и мне даже предлагали ходить на соседнюю дачу, – но это – душевно-сложно: похоже на службу – и все те же сборы: не забыть: блокнота, марок, портсигара, зажигалки (не забыть налить бензин), – тетради на всякий случай (вдруг захочется перечесть написанное утром) – и т. д. Нет, стол должен быть – место незыблемое, чтобы со всем и от всего – к столу, вечно и верно – ждущему. (Так Макс возвращался в Коктебель.)
Мой день: утром – примус и писанье своего – до 11 ч., с 11 ч. – 1 ч. купанье, т. е. пляж, около 2 ч. обед, от 2 ч. – до 4 ч. – Мурин сон в комнате с окном и моя беспризорность (бесстоловость), 4 ч. – чай, 5 ч. – 7 ч. – прогулка или пляж, около 8 ч. – ужин, а там – тьма и ночь, т. е. опять Мурин сон, а я в кухне – при открытой двери освещенная, верней – светящая – как маяк, при закрытой – закупоренная как бутылка, и опять нет стола, а доска годная разве только для кораблекрушения1.
Словом, у меня третий месяц нет своего угла, и поэтому я очень мало сделала за это лето, хотя как будто было много свободного времени. (Вот сейчас пишу Вам вместо стихов, т. е. утром, и к тетради за весь день уже не прикоснусь: не смогу. Т. е. буду таскать ее на пляж, и буду сидеть с ней на коленях на своей скворешенной лестнице, но в лучшем случае – несколько строк. Повторяю: без стола – не могу, не говоря уже о карандаше: символе бренности и случайности.)
А все входы и выходы! Один Мур чего стоит: – Мама, скоро купаться? – Мама, огромный паук: наверное тарантул! – Мама, мяч раз-дулся! (т. е. выдохся). – Мама, я кончил «Dimanche Illustre»! и лейтмотив всех каникул: – Ма-ама! Что-о мне де-е-е-лать?!
– главное, второ-главное) – было чудное. Говорю – было, п. ч. оно явно кончилось. Остатки. Улыбки. И если бы я могла быть как все – или хотя бы – жить как все – я этим летом была бы счастлива. Но все – отдыхали – от работы: службы, очевидно нелюбимой, мой же отдых и есть моя работа. Когда я не пишу – я просто несчастна, и никакие моря не помогут.
Теперь – о другом. За последние годы я очень мало писала стихов. Тем, что у меня их не брали – меня заставили писать прозу. Пока была жива «Воля России»2, я спокойно могла писать большую поэму, зная – что возьмут. (Брали – всё, и за это им по гроб жизни – и если есть – дальше – благодарна.) Но когда В<оля> Р<оссии> кончилась – остался только Руднев, а он сразу сказал: – Больших поэм мы не печатаем. Нам нужно на 12-ти страницах – 15 поэтов.
Куда же мне было деваться с моими большими вещами? Так пропал мой Перекоп – месяцев семь работы и 12 лет любви – так никогда не была (и навряд ли будет) кончена поэма о Царской Семье. Так пропал мой французский Молодец – La Gars3 – и по той же причине: поэмы не нужны. А мне нужно было – зарабатывать: и внешне оправдывать свое существование. И началась – проза. Очень мной любимая, я не жалуюсь. Но все-таки – несколько насильственная: обреченность на прозаическое слово.
– как во сне. Иногда – и чаще – так же и уходили. Ведь стихи сами себя не пишут. А все мое малое свободное время (школьные проводы Мура, хозяйство, топка, вечная бытовая неналаженность, ненадёжность) – уходило на прозу, ибо проза физически требует больше времени – как больше бумаги – у нее иная физика.
Отрывки заносились в тетрадь. Когда 8 строк, когда 4, а когда и две. Временами стихи – прорывались, либо я попадала – в поток. Тогда были – циклы, но опять-таки – ничего не дописывалось: сплошные пробелы: то этой строки нет, то целого четверостишия, т. е. в конце концов – черновик.
Наконец – я испугалась. А что если я – умру? Что же от этих лет – останется? (Зачем я – жила??) И – другой испуг: а что если я – разучилась? Т. е. уже не в состоянии написать цельной вещи: дописать. А что если я до конца своих дней обречена на – отрывки?
И вот, этим летом стала – дописывать. Просто: взяла тетрадь и – с первой страницы. Кое-что сделала: кончила. Т. е. есть рад стихов, которые – есть. Но за эти годы – заметила – повысилась и моя требовательность: и слуховая и смысловая: Вера! я день (у стола, без стола, в море, за мытьем посуды – или головы – и т. д.) ищу эпитета, т. е. ОДНОГО слова: день – л иногда не нахожу – и – боюсь, но это, Вера, между нами – что я кончу как Шуман, который вдруг стал слышать (день и ночь) в голове, под черепом – трубы en ut bemol – и даже написал симфонию en ut bemol – чтобы отделаться – но потом ему стали являться ангелы (слуховые) – и он забыл, что у него жена – Клара, и шестеро детей, вообще – всё – забыл, и стал играть на рояле – вещи явно-младенческие, если бы не были – сумасшедшие. И бросился в Рейн (к сожалению – вытащили). И умер как большая отслужившая вещь4.
Есть, Вера, переутомление мозга. И я – кандидат. (Бели бы видели мои черновики, Вы бы не заподозрили меня в мнительности. Я только очень сознательна и знаю свое уязвимое место.)
– мне надо торопиться. Пока еще я – владею своим мозгом, а не он – мной, не то – им. Читая конец Шумана, я всё – узнавала. Только у него громче и грознее – п. ч. – музыка: достоверный звук.
Но – пожалуйста – никому ничего.
Во всяком случае, пока – я справляюсь.
– Ну вот. Я ничего не написала о людях, но в конце концов я никого сильно не полюбила за это лето, а только это – важно.
Мур (тьфу, тьфу!) совсем поправился. Говорят – очень красив. Мне важно, что – живой Наполеон: раскраска, сложение, выражение, не говоря уже о чертах. Только – светловолосый. – Еще бы написать Святую Елену5– за жизнь.
Обнимаю Вас. Простите и пишите.
МЦ.
Примечания
«окно», «выемка: Двери нет», «дверь с воли, т. е. с внешней лестницы».
2 Журнал «Воля России» прекратил свое существование в 1932 г.
– см. т. 3. Le Gars – см. письмо 52 к А. А. Тесковой (т. 6), письма 70 – 72 к С. Н. Андрониковой-Гальперн и письма к Р. Н. Ломоносовой.
– 1856) – немецкий композитор. В последние годы жизни страдал психическими расстройствами и слуховыми галлюцинациями. Его жена, Шуман (урожденная Вик) Клара (1819 – 1896) – немецкая пианистка, композитор, педагог.