• Приглашаем посетить наш сайт
    Мода (modnaya.ru)
  • Цветаева М. И. - Иваску Ю. П., 8 марта 1935 г.

    Vanves (Seine)

    33, Rue J. B. Potin

    8-го марта 1935 г., пятница

    Читая Ваше последнее письмо, я с третьей строки вслух сказала: – Умник! (Мур: – Кто? Я? – Нет, он. – Кто? – Иваск. – Что-о-о?) – и еще раз: – Умник! – и еще, и еще. Ваше письмо читалось под вслуховой припев – «Нарцисс» Вы или нет (какая пошлость! брать нарцисс – цветок – и миф – в кавычки, подразумевая им нечто недоброкачественное, развоплощать его – так. Ва<ша> пока по мне, единственная погрешность – безвкусия <, в>которым всегда винили меня и которым я совсем <не> грешу – итак, самовлюбленны Вы или нет, но – <несколько> перестроим фразу:

    – Во всех Ваших писаниях – ко мне и, вообще, мне известных – если хотите – сознание своей силы, знание себе цены, радость своему уму, но самолюбования (влюбленности) во всей русско-интеллигентской земск<ой> и врачебной осуждающей невылазной бездарной чеховщине этого слова – нет. Самолюбуются все молодые парижские (пражские, варшавские, а также и царёвококшайские)1 поэты: бездари; самолюбуется, нап<ример> – Поплавский2 – предельный пошляк. Самолюбуются – когда нечем.

    А не знать себе цены, зная цену всему остальному (особенно – высокому!), из всего ценного не знать цены именно себе – это какая-то местная слепость или корыстнейшее лицемерие. Все настоящие знали себе цену – с Пушкина начиная. (До Пушкина! Или, м. б. – кончая, ибо я первая после Пушкина, кто так радовался своей силе, так – открыто, так – бескорыстно, так – непереубедимо!). Цену своей силе. Свою силу (Не свою!).

    «Я – последний из последних» есть предательство и чернейшая неблагодарность. (Не понимаю Серафима Саровского3 и вообще ни одного смиренного святого. Понимаю А<постола> Павла4. – Il faut obeir a Dieu plutot qu’aux hommes.) Если красавица невинно уверяет Вас, что она не красавица – она слепая. Или кокетка. Или дура. То же об уме. Не то же, ибо ум есть прежде всего зрячесть. Умный, не видящий своего ума только потому что это он – дурак. (Красавица же остается красавицей.)

    Ум (дар) не есть личная принадлежность, не есть взятое на откуп, не есть именное. Есть вообще – дар: во мне и в сосне. И какая мелочность – не радоваться ему, п. ч. он у тебя под черепом! Какое себялюбие! Какое сведение всего к только-сему.

    Нельзя не знать своей силы. Можно только не знать ее пределов. Нельзя их знать.

    Внешняя скромность – только воспитанность. Именно потому, что я Рокфеллер5, мне у тебя в гостях всё нравится. Но не подавай мне жареной подошвы, п. ч. я – тоже человек.

    Вся наша жизнь – сплошное снисхождение (человека в нас, а может быть – божества) к малым сим. Но как иногда от сих малых – тошнит и как хочется – великих тех! Не глотать. Встать во весь рост – не боясь испугать: убить.

    Итак, нарцисс – достоверный, звездообразный, б<ывают> белые и желтые, – цветок, которым всегда зимой и летом, пахло в конце нашего пансионного коридора, возле огромной чугунной печки, гудевшей от моего бега – 1903–04 г., Лозанна, Ouchy (3, Boulevard de Grancy, 3 Pensionnat de M-elles Lacaze)6.

    2) Миф о юноше, отчаявшемся когда-либо встретить еще такую красоту и обреченном на эту невозможную неизбежность: любить – себя, которого нельзя любить7.

    Милый друг, я ведь сама, в они дни, выла (о, не громко! в стихах и внутри) от того, что я – я, я, а не мой сосед. Как бы я себя любила – и человека и поэта, и всё innombrable и innomable , что я есмь – если бы не была – я. Но не смогла (и Нарцисс не смог, хотя его дело был несравненно-проще) и всю жизнь напролет пролюбила – не тех, в моем мире (единственном мною ценимом) меньших, слабейших, неравных, неровень. (Есть другой мир, где я слабейшая, последняя из последних, но этот мир для меня сам – последний из последних: активизм, строительство – «жизни» и заводов, и т. д.). Из равных себе по силе я встретила только Рильке и Пастернака. Одного – письменно, за полгода до смерти, другого – незримо. О, не только по силе – поэтической! По силе всей + силе поэтической. (Словесно-творческой.) Ибо вся сила вне словесной для меня не может быть. Для меня (во мне и в моих требованиях) они – одна. Немого себя – и Р<ильке> – и П<астернака> – я не мыслю. А я на всех (кроме Наполеона, который знал: – Je desire que mes cendres reposent sur les bords de la Seine, au milieu de ce peuple francais que j’ai tant aime! – )8 на всех, томе Наполеона, в каком-то смысле гляжу как на глухонемого, которому не дано осознать, кто он и потому – сказать. А они на меня (те иные великие: великие действия) – как на безрукого. Которому ничего не дано сделать.

    Об этом – с иного краю – Вы говорите, говоря о бескрылых вождях и крылатых ведомых. (Я доострила Вашу фразу. А можно и: о бескрылых тиранах – и крылатых рабах. А можно и – крылатых когортах. Так, кажется, всего лучше. Но формула (наблюдение, начало сопоставления) – Ваша)9.

    О Н. П. Гронском. Вы правы, Гронский был моей породы. Откуда вы знаете о нашей дружбе и ее плацдарме (ибо дружба была – боевая) – медонском королевском лесе и, даже, лесах? Я была его первая любовь, а он – кажется – моя последняя. Это был мой физический спутник, пешеход, тоже горец, а не морец. Потом мы разошлись (c’est le cas de dire , – мы, так много ходившие вместе, – сошедшиеся – как спевшиеся!) из-за вещи, которой никто не понимает (отец, мать – и даже я сама). Значит – не из-за нее. Значит, она – повод, и расхождение было заложено – м. б. именно в этом большом согласии нашего пешеходчества.

    …Я читала его тетрадку, которая выйдет книгой, первой книгой (всех будет – три). И выйдет – в Ваших краях. Кажется, в нашем бывшем Юрьеве10.

    – тоже ко мне.) Там одно посвящение мне11

    Марине Цветаевой
    Из глубины морей поднявшееся имя,
    Возлюбленное мной, как церковь на дне моря,
    С тобою быть хочу во сне, на дне хранимым

    Ушед в …… сон с собором черным
    И ангелы морей мне будут вторить хором12.

    Когда же в день Суда, по слову Иоанна,
    Совьется небо, превратившись в свиток,
    – Осанна!
    Оставленный, и в день Суда – забытый.
    (1928 г., 18 лет)

    Одно – мне – и все остальные – некоей «В. Д.»13, но – очень странно – с моими приметами. (Эту «В. Д.» я видела – между горной фляжкой и еще чем-то горным – в его посмертной комнате. Веселая хорошенькая современная барышня, снятая лежа, – лицом к зрителю. Смеется.) Я тогда ходила в пелерине, самой простой, грубой, темно-синей, сестре-милосердинской, только без креста. Так не только тогда, так никто никогда не ходил, – значит и «В. Д.» И такие строки – или вроде – о крылатом безруком существе (плащ дает крылья и лишает рук!) – посвященные ей которая, очевидно, ходила в модном поколенном пальто. (Пелерина была дли – ин – на – я.)

    – ей, ибо буквы посвящения – другими чернилами, – post-fact’ными. (Вся книга – черными, все посвящения ей – лиловыми, видно, что надписал всё сразу, – решив.)

    Уцелела вся наша переписка. «Письма того лета» – так бы я назвала. А то лето было – тысяча девятьсот двадцать восьмое. Я была на море, он – в Медоне. Двадцать семь – его писем, и, кажется, столько же моих. (Своих, естественно, не считала)14.

    Я написала в Белла-Донне15 короткий исчерпывающий отзыв (ПОСМЕРТНЫЙ ПОДАРОК), который до сих пор – три месяца! – валяется в Послед<них> Новостях. О их же поэме, о сыне их сотрудника и даже больше – и не хотят: молча, как ничего (всего) моего. Статья разрублена мною, по подневольному требованию отца, – ПОПОЛАМ, просто под трехсотой печатной новостной строкой – подпись16. Остающаяся часть, по тайному сговору с П. П. Гронским, воровски должна была идти под другим названием (Корни поэзии) с ввинченной вводной фразой. Ибо двойного фельетона мне не дают, а вещей с продолжением – не печатают. Но и это не помогло. (Демидов, от которого всё зависит, П. П. Гронского о вел за гробом, и он знает, что для отца каждое слово в печати – о его сыне, знает и мою дружбу с Н<иколаем> П<авловичем>) – и именно мне не дают сказать о Белла-Донне. (Были уже статьи Адамовича17 18. Надо мной здесь люто издеваются, играя на моей гордыне, моей нужде и моем бесправии. (Защиты – нет.) Мою последнюю вещь (Сказка матери) – изуродовали: сорок самовольных редакторских сокращений посреди фразы. Убирали эпитеты, придаточные предложения, иногда просто два слова (главных! то, ради чего – вся фраза. Ведь это – детская речь!).

    Сказка матери – не моя вещь. Отказываюсь19.

    – головы не обернув – жить и быть как все20. Та самая Аля. Да.

    – само-вес, помимовольный. Не гнету я только таких как я. А она – обратная. Круглая, без ни одного угла. Мне обратная – во всем.

    <Приписка на полях слева: >

    Письмо не кончаю, а обрываю. Если быстро отзоветесь – напишу еще. Сколько подчеркнутых мест! Я вся – курсивом.

    До свидания – в письме.

    МЦ.

    Примечания

    – уездный город в Казанской губернии. С 1919 г. переименован в Йошкар-Олу.

    2 См. комментарий 5 к письму 43 к А. А. Тесковой. Ср. в этом письме о Поплавском: «Даровитый поэт, но путаный (беспутный) человек».

    3 Саровский Серафим (1760–1833) – преподобный, монах Саровской пустыни. Прославился как подвижник. Причислен к лику святых (1903).

    4 Павел – один из апостолов в христианстве. Сначала гонитель христиан, а после Крещения – самый усердный проповедник учения Христа. Слова «Должно повиноваться больше Богу…», приписываемые Цветаевой Павлу, принадлежат Апостолу Петру и другим Апостолам. (Деяния святых Апостолов, 5, 29.)

    5 Рокфеллер Джон (1839–1937) – американский финансист, промышленник, миллионер, основатель финансовой группы Рокфеллеров.

    –153. Там же приводятся воспоминания автора о Празднике нарциссов в Лозанне.

    7 Речь идет о Нарциссе, прекрасном юноше, который отверг любовь нимфы и за это был наказан Афродитой: влюбился в собственное отражение в воде и умер от неразделенной страсти. Превращен богами в цветок (греч. миф.).

    8 Эти слова Наполеона приводит в своих воспоминаниях граф Эмманюэлъ Ласказ (1766–1842), секретарь Наполеона, проведший с ним первый год его заточения на о. Св. Елены. (Вышедшие впервые в 1822 г. (Paris, Gautier) воспоминания Ласказа переиздавались неоднократно. В нашем случае цитата установлена по изданию: «Le memorial de Saint-Helene. Paris, 1985. Т. 4. С. 440.)

    9 К этим словам Цветаевой Иваск дает пояснение: «Я имел в виду современных вождей (тоталитарных государств) и обманываемую ими молодежь». См. по этому поводу стихотворения Иваска: «Ты скажешь – вождь преступно туп…» (из цикла «Младший брат» – Современные записки. 1936. № 60. С. 195–196) и «В мире Богом проклятых вождей…» (в его сб.: Северный берег. Варшава, 1938. С. 22).

    10 О единственной, вышедшей посмертно, книге Н. П. Гронского см. комментарий к письму 81 к А. А. Тесковой (т. 6). Юрьев – прежнее название эстонского города Тарту.

    12 Полностью вторая строфа в книге выглядит так: «Так, веки затворив, века на дне песчаном,//Ушед в просторный сон с собором черным,//Я буду повторять во сне – «осанна!»//И ангелы морей мне будут вторить хором». (Стихотворения и поэмы. С. 16). Это же стихотворение, только полностью, Цветаева приводит и в письме 81 к А. А. Тесковой.

    13 О «некоей В. Д.» то же самое Цветаева писала и А. А. Тесковой (см письмо 81 и комментарий 3 к нему в т. 6). В сборнике Н. П. Гронского имеются и другие посвящения: «В. Б.», «Маргарите Б.», «Алле Томской» и др.

    14 См. комментарии к письмам к Н. П. Гронскому.

    15 О поэме Н. П. Гронского «Белла-Донна» см. статью «Поэт-альпинист» в т. 5.

    17 Г. В. Адамович написал предисловие к «Белла-Донне» в «Последних новостях» (1934, 9 декабря). См. письмо 78 к А. А. Тесковой (т. 6).

    «Меч», 1935, 10 февраля.

    19 См. письмо 80 к А. А. Тесковой (т. 6).

    20 См. письмо 29 к В. Н. Буниной и другие письма к ней 1934–1935 гг.