St. Pierre de Rumilly
(Haute Savoie)
Chateau d’Arcine
5-го июля 1930 г.
Милостивая государыня!
Когда я впервые читала Ваше письмо, я не поняла почти ни одного слова – потому что была поглощена буквами, то есть читала глазами. Во второй раз (сегодня) все встало вдруг на свое место. Ваше письмо зазвучало, – сегодня я читала слухом, просто ведомая Вашим голосом. Сегодня Вы говорили со мной.
Правда ли все то, что меж нами, что происходит, приходит и – чуть было не сказала: проходит? Это имеет место. Стало быть, оправданно, правда (как правота ребенка).
Р<ильке> однажды написал мне (его полное имя я пишу неохотно – слишком звучно, растянуто – нет, большое, безмолвное и отвесное Р<ильке> как его скала Рарон, как его Рона, падающая со скалы, Р<ильке> – имя человека и поэта вместе, Р<ильке> просто он1), словом, Р<ильке> написал мне однажды: ты не права, ты вправе2 (в право-царствии, так скажу я). Иметь право – нечто случайное, частичное и собственническое (иметь!), нет! – быть в праве, в самой сердцевине – всегда. Вот – правда Р<ильке> и – моя правда. Когда-то, милая милостивая государыня, – Москва, революция, голод – мне пришлось обучать французскому языку одну богатую и ленивую девочку 12-ти лет. Итак: etre–avoir.
Знаете, что открылось мне на первом же уроке? Я поняла сама, что Etre vaux mieux qu’avoir. И это было для меня несказанно большей (и дольшей!) радостью, чем пять фунтов картофеля, что дала мне за урок мать девочки, ибо: Etre vaux mieux qu’avoir, а мое открытие и было etre.
Я ничего не хочу иметь (не имею детей, я сама – мои дети), лишь быть в вещах, прозревать их (не так, как Гёте, которого люблю, словно светлое неведомое чудо, вроде Богом сотворенного леопарда), не так, как Гёте (глубоким взором!), слышать вещи, как Р<ильке> (глубоким слухом – трубой), в них вслушиваться, их слушаться, им принадлежать, быть – вещами.
(Р<ильке> был сам Беттиной, поэтому так и не нашел ее.3)
Милая милостивая государыня, Вы тоже нужны мне – нужны, чтобы быть. Мне не с кем говорить о Р<ильке>, то есть продолжать им жить. Многие знали его в Париже4, – и все они, когда-либо его видевшие, его чтили, но никто из них не нуждается в Р<ильке> так, как нуждаюсь я, никогда его не видевшая: не слышавшая.
Мне нужны Вы, милая и милостивая, а не я – Вам, я обращаюсь к Вам, а не Вы ко мне. Вся ответственность – моя.
Писать ему письма в тетради? На это у меня никогда не хватит времени, а, сверх того, безмолвная, бессловесная речь, не-речь, ему теперь (как и тогда, именно потому, что он был поэт) куда ближе. И в конце концов я хороню его, закапываю в себе так глубоко, что и сама уже не могу отрыть. Так получается.
Нечто, нет: все! еще пылает во мне – яркое пламя! – высоко вздымаясь – до его гроба. Его гроба, что высоко в небесах. На гробницу Наполеона смотрят вниз5, на гробницу Рильке смотрят ввысь. Как и всё в этой жизни – он существует.
Знаете ли Вы историю } в / о его завещании? Старуха встречает кого-то из замка Мюзот и просит, чтобы нынешний владелец не тревожил трех усопших: молодую женщину, что выбрала обоих (или никого), умерла молодой и спит меж теми двумя6.
Это исходит, собственно (скажите, как правильно пишется это слово), от молодой русской, от переписчицы7. Знакомы ли Вы с ней? – она прислала мне его последний подарок8, подарила его фотографию (Мюзот – на балконе)9
Она прочла ему вслух мое последнее письмо (открытка с видом Медонской террасы) из Медон-Валь-Флери10. Три с половиной года я жила в Праге, не подозревая, что это его родной город11, и четыре года в его Медоне, не зная, что это был (и есть) его город – Медон его роденовой юности, – лишь этой весной узнала об этом из его писем12.
…Это был лист печатного (на пишущей машине) текста, мне очень хотелось бы его иметь, возможно ли это? (Завещание.)
Дорогая госпожа Нанни, мне хотелось бы прочесть книгу Лу Саломе, но приобрести ее не могу – ибо ничего не имею и живу подаянием – не можете ли прислать мне эту книгу? И его юношеские пражские истории, которые я видела лишь на витрине13. Из его книг у меня есть только «Элегии», «Орфей» и «Сады» – это он подарил мне, все прочие остались в России – со всем прочим. И еще письма, подаренные мне мужем на Пасху14. Вот и все.
Если Вы готовы на такую любезность – большей радости Вы не сможете мне доставить.
Обнимаю Вас и жду Вашего письма.
Марина
Примечания
1 Игра звуков: «он» по-немецки: «ер».
2 См. письмо Рильке к Цветаевой от 28 июля 1926 г. и комментарий к нему в кн. «Небесная арка». (С. 96, 282.)
3 Об отношении Рильке к Беттине фон Арним см.: Небесная арка. С. 326–328.
4 Рильке находился в Париже с 7 января по 18 августа 1925 г.
5 Имеется в виду гробница Наполеона, расположенная в открытой крипте Дома Инвалидов в Париже.
6 В своем завещании Рильке просил в случае его смерти в Швейцарии не хоронить его ни в Сьере, ни в Льеже, ссылаясь на заклинания одной неизвестной старухи: «дабы сызнова не тревожить блуждающую по ночам несчастную Изабель де Шеврон».
Речь идет об одной из легенд, согласно которой Изабель де Шеврон потеряла рассудок после того, как два жениха, добиваясь ее руки, убили друг друга на поединке. По ночам она тайком отправляется в деревню Льеж, где похоронены оба жениха. Однажды утром ее мертвой находят на кладбище. (Там же. С. 340–341.)
7 Черносвитова Е. А. См. письмо к ней.
8 Имеется в виду книга античных мифов. См. письмо к Е. А. Черносвитовой.
10 Последнее письмо Цветаевой к Рильке (от 7 ноября 1926 г.) было отправлено не из Медона, а из Бельвю.
11 Рильке родился в Праге, в 1882–1886 гг. учился в местной немецкой школе, в 1895–1896 гг. посещал занятия в Пражском университете Карла-Фердинанда.
13 Речь идет о книге «Zwei Prager Geschichten von Rainer Maria Rilke». Stuttgart, 1899.