7-го февраля 1939 г., вторник
<Из Парижа в Москву>
[Написано на видовой открытке: “Paris, Notre Dame,Chimeres” (“Париж, Собор Парижской Богоматери, Химеры”).]
Милая Лиля,
Сердечно рада, что одобрили могилу. [Речь идет о надгробной плите на могиле родителей и брата Е. Я. Эфрон, которую поставила Цветаева. Этим она была занята почти весь предотъездный год. Но лучше — ее собственными словами:
“Дорогой Володя,
Обращаюсь к Вам со странной — и срочной просьбой. Я сейчас (впрочем уж целую зиму!) ставлю памятник на Монпарнасском кладбище родителям и брату С<ергея> Я<ковлевича>. Теперь нужна надпись — и в последнюю минуту оказалось, что лицо, купившее место, подписалось на французский лад Effront, и это Effront — во всех последующих бумагах — пошло — и утвердилось — и теперь директор кладбища не разрешает — на плите — Efron, a требует прежней: по мне безобразной, ибо все члены семьи, с тех пор как я в нее вступила, подписывались — и продолжают — Efron.
Тогда я подумала — о русской надписи. Администрация кладбища согласна, но просит нарисованного текста, так как рабочий — француз.
<…> Вот текст. (Буква — 4 фр<анка> 50, поэтому — без отчеств).
Только умоляю — если можно — поскорее и предварительно выяснив соотношение букв.
Здесь покоятся Яков Эфрон Елизавета Эфрон-Дурново
и сын их Константин
NB! Володя! Непременно по старой орфографии, ибо 1) умерли они в 1910 г., 2) памятник ставлю — я.
Простите за такое мрачное поручение, но это были чудные люди (все трое!) и этого скромного памятника (с 1910 г.) заслужили” (письмо к В. Б. Сосинскому от 15 июня 1938 г.).
днях могила будет ликвидирована в связи с истечением срока оплаты. Согласно справке, выданной М. -Л. Ботт в конторе, могила Е. Я., Я. К. и К. Я. Эфронов находилась на Cimetiere Parisien du Sud-Montparnasse, a 27 division, 7 ligne Est, № 12 Nord. Захоронение производил в 1910 г. Pierre Efront.]
Я — лежачую выбрала, потому что помню, как мой отец — для себя хотел лежачей, со свойственной ему трогательной простотой объясняя, что — стоячие памятники — непрочные, клонятся — валятся, что это — беспорядок и нарушает мир последнего сна.
— Где Вы жили в П<ариже> и в окрестностях, т. е. какие места Вам особенно-дороги? Потому что в данном квартале можно найти открытку с данной улицей.
Напишите (кроме Сэны, quais [Набережных (фр.)], общего — это я знаю) все Ваши любимые (жилые) места, и я, пока время есть, похожу по Вашему прежнему следу — и достану. Не забудьте и загородных мест.
Могилу увеличу и тоже пришлю — по 3 карточки каждого снимка, п<отому> ч<то> — думаю — Ваши сестры тоже захотят. Увеличу cepia, это — мягче.
— безумно-хорош, и у нас уже дуновение весны.
— на это нужно время.
М.
Слышали ли Вы о смерти M. Julia [Коктебельский гость дома Волошина лета 1911 г.; ему посвящен шуточный сонет Волошина “Француз” (Волошин М. Стихотворения и поэмы. С. 425).]? Умер несколько лет назад — в каком-то очень важном чине. А помните, как его в последнюю минуту обвинили в краже болгарского [Болгарская община, наряду с крымскими татарами и русскими, составляла основное население Коктебеля до 1944 г. (года их депортации из Крыма).] белья — и я его утешала? Иных уж нет, а те — далече…