Москва, 12-го июня 1916 г.
Милая Лососина,
Сережа 10-го уехал в Коктебель с Борисом [Б. С. Трухачевым], я их провожала. Ехали они в переполненном купе III кл<асса>, но, к счастью, заняли верхние места. Над ними в сетках лежало по солдату. Сережины бумаги застряли в госпитале, когда вынырнут на свет Божий — Бог весть! По крайней мере, он немного отдохнет до школы прапорщиков. Я, между прочим, уверена, что его оттуда скоро выпустят, — самочувствие его отвратительно.
В Москве свежо и дождливо, в случае жары я с Алей уеду к Асе, в Александров. Я там уже у ней гостила, — деревянный домик, почти в поле. Рядом кладбище, холмы, луга. Прелестная природа.
<андельштама> в Александров. Он ухитрился вызвать меня к телефону: позвонил в Александров, вызвал Асиного прежнего квартирного хозяина и велел ему идти за Асей. Мы пришли и говорили с ним, он умолял позволить ему приехать тотчас же и только неохотно согласился ждать до следующего дня. На следующее утро он приехал. Мы, конечно, сразу захотели вести его гулять — был чудесный ясный день — он, конечно, не пошел, — лег на диван и говорил мало. Через несколько времени мне стало скучно и я решительно повела его на кладбище.
— “Зачем мы сюда пришли?! Какой ужасный ветер! И чему Вы так радуетесь?”
— “Так, — березам, небу, — всему!”
— “Да, потому что Вы женщина. Я ужасно хочу быть женщиной. Во мне страшная пустота, я гибну”.
— “От чего?”
— “От пустоты. Я не могу больше вынести одиночества, я с ума сойду, мне нужно, чтобы обо мне кто-нибудь думал, заботился. Знаете, — не жениться ли мне на Лиле?”
— “Какие глупости!”
— “И мы были бы в родстве. Вы были бы моей belle-soeur!” [Свояченицей (фр.).]
— “Да-да-а… Но Сережа не допустит”.
— “Почему?”
— “Вы ведь ужасный человек, кроме того, у Вас совсем нет денег”.
— “Я бы стал работать, мне уже сейчас предлагают 150 рублей в Банке, через полгода я получил бы повышение. Серьезно”.
— “Но Лиля за Вас не выйдет. Вы в нее влюблены?”
— “Нет”.
— “Так зачем же жениться?”
— “Чтобы иметь свой угол, семью…”
— “Вы шутите?”
— “Ах, Мариночка, я сам не знаю!”
День прошел в его жалобах на судьбу, в наших утешениях и похвалах, в еде, в литературных новостях. Вечером — впрочем, ночью, — около полночи, — он как-то приумолк, лег на оленьи шкуры и стал неприятным. Мы с Асей, устав, наконец, перестали его занимать и сели — Маврикий Алекс<андрович> [М. А. Минц.], Ася и я — в другой угол комнаты. Ася стала рассказывать своими словами Коринну [Героиня романа Жермены де Сталь “Коринна, или Италия”.], мы безумно хохотали. Потом предложили М<андельшта>му поесть. Он вскочил, как ужаленный. — “Да что же это, наконец! Не могу же я целый день есть! Я с ума схожу! Зачем я сюда приехал! Мне надоело! Я хочу сейчас же ехать! Мне это, наконец, надоело!”
Мы с участием слушали, — ошеломленные. М<аврикий> Александр<ович> предложил ему свою постель, мы с Асей — оставить его одного, но он рвал и метал. — “Хочу сейчас же ехать!” — Выбежал в сад, но испуганный ветром, вернулся. Мы снова занялись друг другом, он снова лег на оленя. В час ночи мы проводили его почти до вокзала. Уезжал он надменный.
Я забыла Вам рассказать, что он до этого странного выпада все время говорил о своих денежных делах: резко, оскорбленно, почти цинически. Платить вперед Пра за комнату он находил возмутительным и вел себя так, словно все, кому он должен, должны — ему. Неприятно поразила нас его страшная самоуверенность. — “Подождали — еще подождут. Я не виноват, что у меня всего 100 р<ублей>” — и т. д. Кроме того, страстно мечтал бросить Коктебель и поступить в монастырь, где собирался сажать картошку.
— клюку, в другой — огромный голубой эмалированный горшок. Стояла она перед дверью магазина “Скороход”. Все проходящие долго на нее смотрели, она ни на кого. — Лиленька, Вам нравится?
я узнала его прелестную улыбку. Лиля, этого человека я могла бы безумно любить! Я знаю, что это — неповторимо.
МЦ.