Медон, 3-го марта 1931 г.
Дорогая Саломея! Высылаю Вам Новую газету1 – увы, без своей статьи, и очевидно без своего сотрудничества впредь. Как поэта мне предпочли – Ладинского, как «статистов» (от «статьи») – всех. Статья была самая невинная – О новой русской детской книге2. Ни разу слова «советская», и равняла я современную по своему детству, т. е. противуставляла эпоху эпохе. Политики – никакой. Нино – имела неосторожность упомянуть и «нашу» (эмигрантскую) детскую литературу, привести несколько перлов, вроде:
В стране, где жарко греет солнце,
В лесу дремучем жил дикарь.
Однажды около оконца
Нашел он чашку, феи дар.
Дикарь не оценил подарка:
Неблагодарен был, жесток.
И часто чашке было жарко:
Вливал в нее он кипяток.
А черный мальчик дикаря
Всегда свиреп, сердит и зол –
Он, ЛОЖКУ БЕДНУЮ МОРЯ,
Всегда бросал ее на ПОЛ (NB! ударение)
и т. д.
– Попутные замечания. – Противуставление русской реальности, верней реализма – этой «фантастике» (ахинее!), лже-фантастики тамбовских «эльфов» – почвенной фантастике народной сказки. И т. д.
И – пост-скриптум: «А с новой орфографией, по к<отор>ой напечатаны все эти прекрасные дошкольные книги, советую примириться, ибо: не человек для буквы, а буква для человека, особенно если этот человек – ребенок».
И – пространное послание Слонима: и в России-де есть плохие детские книжки (агитка) – раз, он-де Слоним очень любит фей – два. А – невымолвленное три (оно же и раз и два!) – мы зависим от эмиграции и ее ругать нельзя. Скажи бы так – обиды бы не было, – да и сейчас нет! – много чести – но есть сознание обычного везения и – презрение к очередным «Числам».
А стихов – мало, что даже не попросили, а на вопрос: будут ли в газете стихи? – Нет. – Раскрываю: Ладинский.
<анков> в месяц.
Перекоп лежит, непринятый ни Числами, ни Волей России, ни Современными (NB! Руднев – мне: «у нас поэзия, так сказать, на задворках»). Молодец (франц<узский>) лежит, – свели меня с Паррэном3 (м. б. знаете такого? советофил, Nouv<elle> Revue Franc<aise>4 – женат на моей школьной товарке Чалпановой5, – читала-читала, в итоге оказывается: стихов не любит (NB! ТОЛЬКО СТАТЬИ!) и никакого отношения к ним не имеет (только к статьям!). Так и ушла, загубив день. – Встреча была где-то в 19-ом arrond<issement> , на канале.
Вещь, к<отор>ую сейчас пишу – все остальные перележит.
А дела на редкость мрачные. Всё сразу: чехи, все эти годы присылавшие ежемесячно 300 фр<анков>, пока что дали только за январь я когда дадут и дадут ли – неизвестно. Д<митрий> П<етрович> уже давно написал, что помогать больше не может, – не наверное, но почти, или по-другому как-то, в общем: готовьтесь к неполучке. Вере С<увчин>ской (МЕЖДУ НАМИ!) он потом писал другое, т. е. что только боится, что не сможет. А терм 1-го апреля и не предвидится ничего. Мирские деньги были – квартирные. Просто – негде взять. С газетой, как видите, сорвалось, сватала Перекоп Рудневу – сорвалось, Молодца – Паррэну и другим – сорвалось.
Поэтому, умоляю Вас, дорогая Саломея, не называя меня – воздействуйте на Д<митрия> П<етровича>. Без этих денег мы пропали. Если бы он категорически отказался, но этого нет: «боюсь, что не смогу» – пусть не побоится и сможет. (NВ! этого не сообщайте, вообще меня не называйте, просто скажите, что я – или мы (NВ! он больше С<ергея> Я<ковлевича> любит!) в отчаянном положении, что я сама просить его не решаюсь, – словом, Вам будет виднее – как!).
Этот несчастный терм (1-го апреля) – моя навязчивая мысль.
– Единственная радость (не считая русского чтения Мура, Алиных рисовальных удач и моих стихотворений) – за все это время – долгие месяцы – вечер Игоря Северянина6. Он больше чем: остался поэтом, он – стал им. На эстраде стояло двадцатилетие. Стар до обмирания сердца: морщин как у трехсотлетнего, но – занесет голову – все ушло – соловей! Не поет! Тот словарь ушел.
При встрече расскажу все как было, пока же: первый мой ПОЭТ, т. е. первое сознание ПОЭТА за 9 лет (как я из России).
Обнимаю Вас, дорогая Саломея, умоляю с Мирским.
Бровь моя так и осталась с лысиной, т. е. я – полуторабровой.
МЦ.
ГОВОРЯ С Д<МИТРИЕМ> П<ЕТРОВИЧЕМ> НЕ УПОМИНАЙТЕ НИ О КАКОЙ ВЕРЕ.
P. S. А вдруг Вы уже вернулись и с Д<митрием> П<етровичем> говорить не сможете? Дни летят, Ваше письмо – только что посмотрела – от 20-го, и Вы пишете, что Вы уже две недели в Лондоне. Посылаю на Colisee в надежде, что перешлют.
Как ужасно, что я Вас только сейчас благодарю за иждивение!
Примечания
1 «Новая газета: Двухнедельник литературы и культуры». Париж, 1 марта – 1 мая 1931 г., № 1 – 5. Редактор – М. Л. Слоним.
2 О статье «О новой русской детской книге» (т. 5) см. письмо 56 к А. А. Тесковой (в т. 6) и письмо 14 к Р. Н. Ломоносовой. Ладинский Антонин Петрович (1896 – 1961) – поэт и прозаик, реэмигрант (с 1955 г.). В «Новой газете» (№ 1) было опубликовано его стихотворение «Среди кузин и теток…» (1931), а также рецензия В. Варшавского на первую книгу его стихов «Черное и голубое» (1930).
3 См. письмо 56 к А. А. Тесковой и комментарий 4 к нему (т. 6).
4 См. там же.