Париж, 25-го января 1926 г.
Дорогой Лев Исаакович,
Не вините ни в забывчивости, ни в небрежности, – вчера неожиданно приехал из Праги один из редакторов «Воли России», завтра уезжающий в Америку1. Необходимо было с ним повидаться.
Если не раздумали видеть, с удовольствием придем в другой раз. Почему не были 23-го (в субботу) у Ремизова? Мы все Вас ждали и до половины 12-го часа берегли для Вас бутылку шампанского.
Прилагаю приглашение на вечер2.
С сердечным приветом от нас обоих.
Марина Цветаева
Примечания
2 Вечер М. Цветаевой, который состоялся 6 февраля 1926 г. в Союзе молодых поэтов и писателей. Первый парижский вечер поэта имел огромный успех. См., например, отзывы в газете «Руль» (1926, 12 февраля), еженедельнике «Звено», (1926, 14 февраля), «Последних новостях» (1926, 21 марта). О вечере сохранились свидетельства двух его очевидцев. Первое – С. Я. Эфрона (письмо В. Ф. Булгакову от 9 февраля 1926 г.):
«…Это был не успех, а триумф. Марина прочла около сорока стихов. Стихи прекрасно доходили до слушателей и понимались гораздо лучше, чем Марина редакторами («Современные записки», «Последние новости», «Дни» и пр.). После этого вечера число Марининых недоброжелателей здесь возросло чрезвычайно. Поэты и поэтики, прозаики из маститых и не-маститых негодуют». (Соч. 88. Т. 2. С. 620.)
Второе – В. Б. Сосинского (письмо своей невесте – будущей жене – Ариадне Викторовне Черновой): «1926, 7 февраля
… К 9 часам весь зал был полон – публика же продолжала наплывать. Около кассы – столпотворение. Отчаявшийся, потерявший всякую надежду – кассир Дода <Д. Г. Резников>, – растерянные, разбиваемые публикой контролеры – застрявшие между стульев – навеки! – распорядители. Картина грандиозная! Марина Ивановна не может пройти к своей кафедре. Мертвый, недвижный комок людей с дрожащими в руках стульями над головами затер ее и Алю. Марине Ивановне целуют руки, но пропустить не в силах. Вова Познер, балансируя стулом, рискуя своим талантом, жизнью, сгибается к руке М. И. Чей-то стул – из рук – пируэтом – падает вниз – на голову одной, застывшей в своем величии даме. Кто-то кому-то массирует мозоли, кто-то кому-то сел на колени. В результате – великая правда Божья: все, купившие пятифранковые билеты, сидят: все Цетлины, Познеры – толкутся в проходах. Марина Ивановна всходит на высокую кафедру. Наше черное платье с замечательной бабочкой сбоку, которую вышила Оля. Голова М. И., волосы, черное платье, строгое, острое лицо – говорят стихи заодно с готическими окнами – с капеллой. Читала М. И. прекрасно, как никогда. Каждый стих находил свой конец в громких ладонях публики (!). Публика оказалась со слухом, почти все знали стихи М. И. – сверх ожидания воспринимала почти правильно. Движение проявлялось в тех местах, где сочетания слов были ясны для всех, иногда даже в тех местах, где звучал интересный ритм, воспринимавшийся вне смысла. М. И. читала вначале стихи о Белой Армии. Во втором отделении – новые стихи. Все искали глазами Алю, она сидела на ступеньке – у рояля – весь вечер. Рядом с ней – почти на полу – Шестов; на стуле: Алексей Михайлович <Ремизов> шепотом Шестову: «Вон тот жук черный, кудлатый – на Оле Черновой недавно женился».
– апология М. И. Большой, крупный успех. Отчетливо проступило: после Блока – одна у нас – здесь – Цветаева. Сотни людей ушли обратно, не пробившись в залу, – кассу закрыли в 9 ? часов, – а публика продолжала валом валить. Милюков с женой не могли достать места, Руднев, Маклаков – стояли в проходе. Кусиков с тремя дамами не добился билетов. (Упоминаю о Кусикове, ибо он специалист в этой области.) Сергей Яковлевич, бросив все, бегал по дворику, куря папиросу за папиросой. Да, Адя, видел своими глазами – у многих литераторов вместо зависти – восторг. Как хорошо! Если бы навсегда можно было заменить зависть – восторгом. На Rouvet – радость… длится до сегодняшнего дня… Солнце – в «звончатом огне», нежданный гость – завершает вчерашний день. Я завершаю его – письмом к Тебе…» (Воспоминания о Цветаевой. С. 376 – 377).