10-ГО ИЮЛЯ 1925 Г.
Предгрозовой вихрь. Подвязываю в саду розовый куст. Почтальон. В неурочный час. «Pani Cvetajeva» [1]. Протягиваю руку: бандероль. И — почерк Пастернака: пространный и просторный — версты. Книга рассказов, которую я тщетно (40 кр‹он›!) мечтала купить на сов‹етской› книжной выставке.
А до этого сон — буйный и короткий, просто свалилась, сонная одурь, столбняк. Проснулась в грозу, потянуло к розе и получила в раскрытую руку — Пастернака.
_______
‹ес› здешний, — значит, то письмо дошло. Ах, еще бы «М?лодца»! И шарф. Но денег Ховин (?) наверное не платит? Тогда стихов не давайте. Зеленый шарф — от всей Романтики и последнего (в этой стране всё — последнее!) глашатая, нет, солдата ее — меня.
_______
Книгу отложила. С радостями, как знаете, не тороплюсь. Радость — иной вид горестей, м. б. — острейший. Но из колеи выбита — надолго. Мало мне нужно.
_______
Любит ли Вадим произведения своего отца? Вообще — от Андреева? И похож ли на Савву? Савва — сласть, сласти. Хотелось бы, чтобы Вадим был горечью. Огорчайте и горчите его мной, — большим на пользу.
Целую Вас и Адю.
— и всех этих глаз на себе. — Слава?
МЦ.
‹Приписка сверху: ›
Тетради дошли давно, я уже дважды писала. Но времени на переписку стихов нет. В красной Аля пишет свои воспоминания о раннем детстве, — вымолила! Все три обольстительны. Спасибо. (Тут Аля усмехается.)
1. Госпожа Цветаева (чешcк.).