ВШЕНОРЫ, 7-ГО МАРТА 1925 Г.
Дорогая Ольга Елисеевна,
Вот письмо к Р‹озен›талю. Прочтите и дайте прочесть Карбасниковой (второй Самойловне). И решите вместе. Могу, конечно, написать и прошение (Вы же знаете, как я их мастерски пишу!), но очень противно, — не настолько, однако, чтобы из-за благородства провалить все дело. Если письмо сомнительно, не давайте. (Жив и свеж еще в моей памяти пример кн‹язя› В‹олкон›ского!)
Если Р‹озенталь› человек — он поймет, если он государство (т. е. машина) — нужно прошение. Пусть Адя тотчас же черкнет открыточку.
‹арбаснико›ва, попросите ее, пусть красноречиво расскажет о моем земном быту: грязи, невылазности, скверном климате, Алиной недавней болезни, — о всех чернотах. Это не будет стоить ей ни копейки, а мне может принести многое. Пусть она поет Лазаря, — я не хочу.
(Ах, если бы Р‹озенталь› в меня влюбился! — Он, наверное, страшно толстый. — После всех танцовщиц — платонической любовью — в меня! Я бы написала чудесный роман: о любви богатого и бедной (обратное не страшно: богатая ради или из-за бедного сама станет бедной, мужчины легко идут на содержание!) — о любви богатого к бедной, еврея к русской, банкира — к поэту, сплошь на антитезах. Чудесный роман, на к‹отор›ом дико бы нажилась, а Р‹озенталь› к этому времени бы обанкротился, и я бы его пригрела. — А? — )
Одновременно с запросом Аде запросила М‹арка› Л‹ьвовича› и вот ответ: «Р‹озен›таля зовут Леонард. Это все, что я знаю» — и мой ответ: «Спасибо за имя Р‹озента›ля, но без отчества оно мне не годится. (“Милый Леонард? Леонард Богданович?» NB! Все дети без отчества в Рязанской губ‹ернии› — Богдановичи!) Кроме того, так зовут Дьявола. (Мастер Леонард.) — Знает ли он, что так зовут Дьявола? На шабашах. Если не знает — когда подружусь — расскажу. Я непременно хочу с ним подружиться, особенно если ничего не даст.
Адина кукла волшебна: олицетворение Роскоши, гостья из того мира, куда нам входу нет — даже если бы были миллионы! Это — роскошь безмыслия (бессмыслия). Нужда (думаю об Аде и кукле, о себе и кукле, о мысли и кукле) должна воспитывать не социалистов, так сильно хотящих, а — но такого названия нет — ничего здесь не хотящих: отступников от мира сего. Розовая кукла — и не розовая Адя, в мягких тонах — диккенсовская тема, в резких — тема Достоевского. И, внезапный отскок: а ведь из-за таких кукол стреляются! И Р‹озент›аль никогда не влюбится в меня.
Сильнее души мужчины любят тело, но еще сильнее тела — шелка на нем: самую поверхность человека! (А воздух над шелком — поэты!)
— павлиний. Георгий уже в присланном чепце, рубашечка еще велика, подождет.
Еще ни разу не гулял, — проклятый климат! Мы потонули в грязи. На час, полтора ежедневно уходим с Алей за шишками или хворостом, — унылые прогулки. Небо неподвижное, ручьи явно-холодные. Сырость, промозглость. Ни просвета.
— пусть, по отношению к Чека — привилегированной, — все равно тюрьма. Или трюм. Бог все меня испытывает — и не высокие мои качества: терпение мое. Чего он от меня хочет?
МЦ.
Р. S. Очень прошу Адю написать мне тотчас же, подошло ли письмо Р‹озента›лю? Относительно халата Невинный бредит. вразумите его, что ОН (и Редакция) мне подарили коляску.