ШЕНОРЫ, 11-ГО ДЕКАБРЯ 1924 Г.
Дорогая Ольга Елисеевна,
Ваше дело с иждивением плохо: Ляцкий обещал сделать, чтo может, но заранее предупредил, что ничего не может, — прошения поданы и утверждены, срок пропущен.
‹он›, когда смогу — еще 50, я уже давным-давно не получала ниоткуда ничего, иначе бы выслала раньше.
— совершенно неожиданно — Невинный, предстал уже в сумерки и уехал в проливной дождь. Приехал, из кокетства, без зонта и без калош, и был очень смущен неожиданным (это в Чехии-то!) явлением природы. Говорил, естественно, о Париже, куда собирается через две недели и на несколько месяцев. Жаловался — довольно кротко, впрочем, — на какое-то Ваше возмущенное письмо к товарищам, ту же нотку я уловила и у М‹аргариты› Н‹иколаевны› (между нами!), у которой мы недавно были с Алей.
Какая квартира! (Скороговоркой: «не квартира, а конфетка!») — Возглас не осуждения, не зависти, а удивления. Тепло — и не где-нибудь, в каком-нибудь углу (NB! печном) — а сразу, равномерно и всюду. Какие-то испанские балконы с зеленью — вроде зимнего сада или тропик — запах эвкалипта и духов, скатерть, приборы, бархат на девочке и на креслах — восхитительно. Л‹ебеде›ва не было, что прелести не убавляло.
Обещала разузнать мне про лечебницу, врача, бандаж и пр. Была мила. Накормила чудным обедом. Скоро увижусь с ней еще.
— пожилой и восторженной, к‹отор›ая пригласила меня читать лекцию о чем хочу в Карловом университете 7-го мая 1925 г. в 7 ч. веч‹ера›, на что ей было объявлено о моих собственных 7-ми месяцах и гадательных еще часах и датах определенного февраля 1925 г.
— умным) человеком и поговорить приятно. Но она, кажется, увы — старая дева! Если она лирически спросит, чего бы я хотела, я отвечу: «Козы для ребенка и няньки для меня». — Это вместо тридевяти царств-то! —
‹ережа› летит на поезд.
Целую Вас и Адю.
МЦ.