МОКРОПСЫ, 11-ГО НОВ‹ОГО› МАРТА 1923 Г.
Мой дорогой Гуль!
Мои мысли «в великом расстрое» (так мне однажды сказала цыганка на Смоленском, — прогадала ей последнюю тыщонку!)
Уезжает мой поэт — из всех любимый — Пастернак, конечно — и я даже не могу поехать к нему проститься: нет умирающего родственника в Берлине, и к 18-му не выдумаешь. Я в большой грусти (видите, умею, и чаще и пуще, чем думаете! Это я о Вашем отзыве говорю!) — и у меня единственное утешение 1) что это всю мою жизнь так 2) «Gesprache mit Goethe [1]» Эккермана. Эту книгу я умоляю Вас купить на прилагаемую «валюту» и передать Пастернаку до его отъезда. (Уезжает 18-го, так пишет.)
именно это, это отнюдь не редкость, издание не старинное. Меньше всего я бы хотела Reclam-Ausgabe [2] (вроде нашей Универсальной). Думаю, ведь можно в магазинах по телеф‹ону› справиться?
Ecckermann Gesprache mit Goethe. Книга должна быть большая, есть выдержки, это не имеет смысла.
Очень хотелось бы мне еще ему старого Гёте, хороший портрет. Есть такие коричневые — не гравюры, но вроде. Но не знаю, хватит ли денег. (Около 15 герм‹анских› тысяч, кажется?) Во всяком случае — Эккерман на первом месте. Если бы — совершенно не знаю Ваших цен — денег не хватило, умоляю, доложите из своих. Верну тотчас же.
__________
Еще: ничего не знаю о П‹астернаке› и многое хотела бы знать. (МЕЖДУ НАМИ!) Наша переписка — ins Blaue [3], я всегда боюсь чужого быта, он меня большей частью огорчает. Я бы хотела знать, какая у Пастернака жена («это — быт?!» Дай Бог, чтобы бытие!), чтo он в Берлине делал, зачем и почему уезжает, с кем дружил и т. д. Чтo знаете — сообщите.
— непременно — как передавали книгу, что он сказал, были ли чужие. Самое милое, если бы Вы отвезли ему ее на вокзал, тогда бы я знала проводы. Но 1) просить не смею (хотя для Вас, писателя, такой отъезд любопытен: человек уезжает от «хорошей жизни», стoит задуматься!) 2) может быть у Вас привычка опаздывать на вокзал? Тогда мой Эккерман провалится! — Нужно было бы точно узнать время поезда.
Передавая, скажите только, что вот я просила… Можете не говорить чтo (назв‹ание› книги), я всегда боюсь смущения другого, некой неизбежной секунды НЕЛЕПОСТИ в комнате. Вокзал для всяких чувств благоприятней (видите, какая я лисица!)
И, чтобы кончить об этом (во мне-то — только начинается!), милый Гуль, не откладывайте! Отсылаю письмо 12-го (в понедельник), дойдет не раньше 16-го, у Вас всего один день на всё. Буду ждать Вашего ответа больше, чем с нетерпением, меньше, чем с исступлением, что-то среднее, но с меня хватит.
________
Вторая печаль (следствие) — осточертела книга. С 9-го (день, когда узнала об отъезде) бросила, рука не тянется. Страшно огорчена: все время гуляю: проскваживаю на мокропсинских горах голову и сердце! Но пишу стихи — опять засоряются. Мутит меня и Геликон (наглец!) не отвечая, берет или нет. Но все-таки, конечно, переборю и примусь. Книга любопытная, очень ясны две стихии: быт (т. е. Революция) и БЫТИЕ (я). Не сочтите за наглость — бытие, это тo, как должно быть, нужно же хоть один угол в мире — неискаженный!
— как? Не боится «белогвардейщины»? Черной сотни в книге нет, но есть белое бешенство. В России (если большевики не окончательно об’oвчели (овца) — навряд ли пропустят. А куда-нибудь в Болгарию отдавать — они всю Психею (меня то есть) выбросят. — Затрудняюсь. —
________
Ну, Гуль мой дорогой, до свидания. Читали ли Вы «Родину» Волконского? У меня о ней большая статья где-то гуляет, м. б. Глеб Струве возьмет в «Р‹усскую› М‹ысль›». Если увидите «Родину» — прочтите, это ЧУДЕСНАЯ книга, такой нет второй.
Геликон, наглец, «Ремесло» не шлет, свой единственный экз‹емпляр› я отослала Пастернаку в дорогу. Как только получу — первая книга Вам. В следующем письме напишу Вам об одном своем невеселом и невольном жульничестве, — сама удивлена.
Ради Бога, подробно и поскорее — о книге и об отъезде.
МЦ.
‹Приписка на полях: ›
‹abe›, хотя все сделайте, чтобы достать хорошее изд‹ание›.
Адр‹ес›: Пастернака: Berlin — W. 15 Fasanenstrasse 41 III в/v. Versen.