24-го сентября 1938 г.
Paris 15-me,
32, Boulevard Pasteur,
Hotel Innova, ch<ambre> 36
Дорогая Анна Антоновна,
Нет слов, но они должны быть.
— Передо мной лежит Ваша открыточка: белые здания в черных елках — чешская Силезия. Отправлена она 19-го августа, а дошла до меня только нынче, 24-го сентября — между этими датами — всё безумие и всё преступление [Письмо написано в трагические для Чехословакии дни, когда в результате Мюнхенского сговора (с участием Франции) от нее была отторгнута Судетская область и поделена между гитлеровской Германией, буржуазной Венгрией и панской Польшей.].
День и ночь, день и ночь думаю о Чехии, живу в ней, с ней и ею, чувствую изнутри нее: ее лесов и сердец. Вся Чехия сейчас одно огромное человеческое сердце, бьющееся только одним: тем же, чем и мое.
Глубочайшее чувство опозоренности за Францию, но это не Франция: вижу и слышу на улицах и площадях: вся настоящая Франция — и тoлпы и лбы — за Чехию и против себя. Так это дело не кончится.
Вчера, когда я на улице прочла про генерала Faucher [Начальник французской военной миссии в Чехословакии, генерал Фошэ подал в отставку и записался на время войны волонтером в чехословацкую армию] — у меня слезы хлынули: наконец-то!
До последней минуты и в самую последнюю верю — и буду верить — в Россию: в верность ее руки. Россия Чехию сожрать не даст: попомните мое слово. Да и насчет Франции у меня сегодня великие — и радостные — сомнения: не те времена, чтобы несколько слепцов (один, два — и обчелся) вели целый народ-зрячих. Не говоря уже о позоре, который народ на себя принять не хочет. С каждым часом негодование сильней: вчера наше жалкое Issy [Исси-ле-Мулино] (последнее предместье, в котором мы жили) выслало на улицу четыре тысячи манифестантов. А нынче будет — сорок — и кончится громовым скандалом и полным переворотом. Еще ничто не поздно: ничего не кончилось, — все только начинается. ибо французский народ — часу не теряя — спохватился еще до событий. Почитайте газеты — левые и сейчас единственно-праведные, под каждым словом которых о Чехии подписываюсь обеими руками — ибо я их писала, изнутри лба и совести.
А теперь — возьмите следующую страничку и читайте:
Nous sommes un peuple qui devant Ie tyran jamais ne s’est courbe
Et qui jamais n’a accepte d’etre conduit par un homme injuste.
Notre voisin est respecte, et qui vit sous notre egide ne craint rien.
De nos peres nous avons herite de solides epees.
Qui seules representent leurs testaments.
Qui veut nous resister, qu’il resiste; et qui veut nous ceder, qu’il cede.
(El Korayz ibn Onayf)
On nous blame de ce que nous ne soyons pas nombreux.
Je leur reponds: Petit est le nombre des heros!
Mais ils ne sont pas en petit nombre ceux qui sont representes
’assaut de la gloire —
Et d’etre peu nombreux ne nous nuit guere.
Nous avons une montagne qui abrite ceux que nous protegeons,
Inexpugnable, qui fait baisser les yeux de fatigue.
Sa base repose profondement dans la Terre
’eleve superbe jusqu’aux etoiles.
Notre race est pure, sans melange, issue
De femmes nobles et des heros.
Nous sommes comme 1’eau des nuages: utiles
A nos semblables: il n’est point d’avares parmi nous.
’autrui
Et personne ne peut dementir notre dire.
Si un d’entre nous vient a perire, un autre se leve
Eloquent, mettant en action les propos des ames hautes.
Notre feu est toujours allume pour accueillir le voyageur
’eut a ce plaindre de notre hospitable.
(El Samaoual)
Qui dispense ses biens pour preserver sa gloire
La preserve, et qui ne repudie pas l’insulte, est insulte;
Qui est fidele a son serment ne saurait etre juge,
’honore pas son ame, ne peut etre honore!
Qui ne protege pas son champ par les armes, est perdu.
La langue et le coeur, l’homme est fait de ces deux moities.
Le reste, chair et sang, n’est qu’une image.
Si tu es atteint par le malheur
— cela est plus digue.
Surtout garde-toi de te plaindre a tes semblables.
Ainsi tu te plaindrais du Dieu de la misericorde —
a des gens sans misericorde!
Si la fortune te combat — prends patience,
’a pas de patience.
Prends courage. Jusqu au dernier souffle de ta vie
Cache aux ennemis ton decouragement.
La joie de tes ennemis est de te voie bas et las,
Mais ils sont dans la tristesse a te savoir patient.
’est un temps difficile — mats il sera suivi par l’abondance.
C’est un malheur — il sera suivi d’une joie prochaine.
Reflechis: un chagrin qui doit passer
Vaut mieux qu’un bonheur qui ne peut pas durer.
Si le malheur te frappe encore, de facon
Et si apres cela de nouveaux malheurs arrivent
Et si apres cela de nouveaux malheurs arrivent
Qui te font prendre en horreur la vie —
Espere!
Hier m’a fait pleurer,
Auiourd’hui je pleure hier.
Это — арабская поэзия, чистым случаем попавшая мне в руки — в нужную минуту. Все это сказано больше тысячи лет назад.
Хочу знать о Вас и страстно жду весточки. Если бы события нас разъединили — говорю на всякий невозможный случай — знайте, что Вы — всегда со мной — но знайте еще, что я всё сделаю, чтобы и наша внешняя связь не порвалась.
— всю мою родную Чехию: “mit dem heimatlichen “prosim” [С отечественным “пожалуйста” (нем. -чешcк.).] — (Rilke).
M.
Мне сейчас — стыдно жить.
И всем сейчас — стыдно жить.
А так как в стыде жить нельзя…
— Верьте в Россию!
— здешний ясновидящий Pascal Fortuny — старинный и старомодный старичок с белой бородой — профессор — подошедши ко мне, севшей нарочно подальше, поглубже — сказал:
— Je Vous vois dans une ville ancienne… Beaucoup d’eau… beaucoup d’eau… Vous etes sur un pont — aves des statues… pour ainsi dire… flottantes… Et je vois un crucifix, un tres grand crucifix…
— J’ai bien ete a Prague, Monsieur, mais beaucoup d’eau s’est ecoule sous le Karlov Most depuis que je m’y suis accoudee pour la derniere fois…
[— Я вас вижу в старинном городе… Много воды… много воды… Вы на мосту — со статуями… так сказать… плавающими… И я вижу распятие. очень большое распятие… — Я была в Праге, мсье, но уже много воды протекло под Карловым мостом с тех пор, как я в последний раз на него облокотилась… (фр.).]
Теперь я поняла: он просто видел — будущее (А тогда я обиделась за моего рыцаря — что его не помянул! Обнимите его за меня!)