Москва, 15-го русск<ого> января 1921 г.
Диалог:
— “Марина! Чего Вы бы
больше хотели: письма от Ланна —
— Конечно, письма!
— Какой странный ответ!
Ну, а теперь: письмо от папы
— или самого папы?
— О! — Папы!
— Я так и знала!
— Оттого, что это — Любовь,
а то — Романтизм!
Дорогой Евгений Львович!
— в ответ на Ваше второе, неполученное. Вот уже два дня, как тщетно разыскиваем с Алей по всему городу товарища Шиллингера [Шиллингер И. М. — композитор, педагог.]. Были и в Музо [Музыкальный отдел Наркомата просвещения.], и в Камерном [Камерный театр, основанный А. Я. Таировым.], и у Метнера [Метнер Н. К. — композитор, пианист.], к<отор>ый ему покровительствует, засыпали Москву записками, как метель — снегом, — и — rien! [Ничего! (фр.)] — ни Шиллингера, ни письма.
— Очень жаль — ценя вашу лень!
— Итак, товарищ Ланн — и отсутствующий — заставляет нас измерять Москву верстами!
— Получили ли Вы мое первое письмо — заказное? Пишу на учреждение, ибо не знаю домашнего адр<еса> — и не верю в домашние адреса! — Дома проходят, учреждения остаются.
— Получила за это время два письма от Аси, второе еще более раннее, две недели спустя занятия Крыма, — несколько строк отчаянной любви ко мне (нам!) и одиночества. — Ася! — Это поймете только Вы.
— советский обед и 1 ф. хлеба на двоих — вечером чай — так чудесно и сдержанно — чай — и конечно без хлеба, ибо — если было бы с хлебом — так и было бы написано: с хлебом.
В Ф<еодосии> Макс, Пра, Майя [М. П. Кювилье.], М. И. Кузнецова (вторая жена Б<ориса>).
— “Есть друзья — проходят — новые…”
Чтo, — не вся ли я?!
— певучим возгласом: — “Марина! Ты можешь жить без меня?!”
— дружочек! — я Вас уже просила — и еще прошу, — ради Бога! — если только есть какая-то возможность —
—пошлите Асе тысяч двадцать пять! Клянусь — верну, деньги у меня есть, только послать не через кого. Если Вы, получив мое первое письмо, уже это сделали — спасибо Вам до земли, если нет — поклон до земли: сделайте!
Вы нас мало знаете в быту: у того, кто нас любит — мы не просим, а те, кто нас не любит — не дадут. (А может быть не только вторые, — но — glissez, mortels, n’appuyez pas! [Скользите, смертные, не опирайтесь! (фр.) — Из “Четверостишия о конькобежце” французского поэта Пьера Шарля Руа.] — И эти — всегда на наивысший лад отношения — с первым любым приказчиком в кооператива — словом, с Асей будет то же самое, что со мной в 19 г. — весь город — друзья — Вавилонская башня писем — Содом дружб и любовей — и ни кусочка хлеба!
Вы нас немножко любите — по-хорошему — обращаюсь не к Вашей доброте, а к Вашей высоте: это надежнее.
_________
— Это не так, но Ася сейчас — а, стойте! — гениальная формула:
…и вбитый в череп — гвоздь.
— формула, видите — разницу?
О, слово видно меня очень любит, я всю жизнь только и делаю, что его предаю! — Ради человека!
________
— непременно — заезжал!)
“обстановке” — на всякий случай — улыбалась. Очень спокойная жена — просторная. Вы ее видели. Если бы на меня надеть хоть десятую часть ее одежды — я — клянусь Богом — была бы красивее. М<агеров>ский сияет. — Вскоре после Вашего отъезда были с ним во Дворце, на Шопене. Не выдержав давки и — в упор — света, ушла. На другой день встречаемся. — “Вы очень сердились на меня, что я заманила Вас на Шопена?” — “О, нет, я, слушая третью вещь, сочинил даже две главы конспекта. Музыка удивительно вдохновляет во мне — мысль”. — 1) Это — не Мысль, 2) Ты — чудовище. — Смолчала. —
Познакомилась с Вашим третьим мушкетером — славный, лучше М<агеров>ского: человечней. Его точно ветром носит. Я понимаю, почему Вы решили, что это — Ваши друзья: никаких человеческих обязательств: М<агеров>ский — вообще не человек, А<ра>пов [Арапов А. А. — театральный художник.] — легковесен, — и себя не помнит! — Вам с ними хорошо. Но все-таки иногда забредаем с Алей к М<агеров>ским, — по старой памяти. Раз даже ночевали.
________
Т. Ф. Скрябина получила паек — пока на бумаге. Продолжает рубить и топить, — руки ужасные, глаза прекрасные, почти все вечера забрасываемся куда-нибудь, — все равно — куда, я — устав от дня, она — от жизни, нам вместе хорошо, большое шкурно-душевное сочувствие: любовь к метели, к ослепительно-горячему питью — курение — уплывание в никуда.
— Как-то каталась с Бебутовым [Бебутов В. М. — режиссер.] на извозчике — сани вроде дровней — извозчик вроде ямщика — казалось, что едем не в I Театр РСФСР — а в Рязань — всю дорогу бредили: он — о своем, я — о своем, — и ямщик о своем, — доходили только интонации — они были ласковы — у всех — прэлэстно прокатались, — ни Бебутов, очевидно, ни я — очевидно — ни на секунду не вспомнили, что до зимы было — лето, а до интонаций — любовь (?) — В<олькенштей>ном брезгую, что есть сил. — Еле здороваюсь. — В дом к себе не пускаю.
________
У меня есть для Вас маленькая (а может быть — и большая!) радость, в ней — надеюсь — потонут все неприятности — вольные и невольные — которые я — иже словом — иже делом — могла Вам доставить. — Ждите. —
________
— в своих льдах и снегах — позвонок, лежит в лечебнице, никого не пускает — а то я бы давно выпросила у него — для Вас — Кризис Слова [Книга “Кризис культуры” А. Белый]. Обойдется — выпрошу. Есть у меня для Вас еще “Седое утро” — новая книжка Блока, недавно вышедшая в С<анкт->П<етер>б<урге> — и уже библиографическая редкость. Если Шиллингер объявится, перешлю с ним, как и ту — радость.
— как никогда, кажется. Но это — особ статья, как и моя жизнь. Когда-нибудь — когда и если это будет необходимым — пришлю Вам всё. — Тороплюсь, человек едет завтра, пишу ночью, простите за сбивчивость.
В следующем письме — если в Вашем втором, на которое все-таки надеюсь — не прочту ничего нелестного для своей — в Вас — памяти — в следующем письме перепишу Вам отрывочек из тетрадки Али — о Вас. — Любопытно. — Это она называет Мемуары. Асе она пишет о Вас: — “Он не был добрей других, — но — вдохновенней”.
Жду Ваших стихов. Люблю — и чту! — их все больше и больше. Оцените чуждость Вашего — мне — дарования и выведите отсюда самое лестное для себя заключение [Как и я — для себя! Ибо — немудрено — мне — любить Блока и Ахматову! (примеч. М. Цветаевой)]. — Искренний привет.
МЦ.
<Приписка на полях: >
Напишите обо мне большое письмо Асе! — Дружочек! — Ради Бога! — ФЕОДОСИЯ, КАРАНТИН. ИЛЬИНСКАЯ УЛ<ИЦА>, Д<ОМ> МЕДВЕДЕВА, КВ<АРТИРА> ХРУСТАЧЕВЫХ. — ей. —