Войтехович Р.: "Тебе — через сто лет" М. Цветаевой - Exegi monumentum от противного

«ТЕБЕ — ЧЕРЕЗ СТО ЛЕТ» М. ЦВЕТАЕВОЙ: EXEGI MONUMENTUM ОТ ПРОТИВНОГО

В настоящей статье мы разберем несколько важных мотивов стихотворения Цветаевой «Тебе — через сто лет» (1919), связанных с цветаевской мифологией столетия как срока созревания поэтической славы.

Цветаева всегда отдавала предпочтение «веку минувшему» перед «веком нынешним», хотя со старшими современникам держалась порой заносчиво. Это явное противоречие вскрывает тот факт, что отношение Цветаевой формировалось не только разницей поколений, но и статусом лица: как только законодатель «века нынешнего» становился «мертвым львом», отношение к нему немедленно менялось (ярчайший пример — В. Я. Брюсов). Цветаева испытывала острое чувство жалости и сочувствия ко всему безвозвратно ушедшему, поэтому так сильна была в ее творчестве «некрологическая» мотивация, склонность к жанру эпитафии. Но в цветаевских «некрологах» мало траура: каждый из них — попытка спасти от забвения живые черты (ср. название «Живое о живом»).

Отчасти это отношение распространяется и на исторические эпохи. Цветаевой ближе та эпоха, которую она чувствует «ушедшей», та, воспоминание о которой еще может вызывать горечь утраты. Поэтому седая древность античности долго была ей чужда, а XVIII век ей, родившейся в конце XIX-го, еще казался свежей потерей, ведь эпоха революций продолжалась, и границей «века нынешнего» в определенной перспективе ей виделась французская революция (перспективы, конечно, могли меняться).

Цветаева в раннем детстве видела сына Пушкина и, вероятно, могла видеть ровесников самого Пушкина, могла ощущать свою связь с той эпохой через непосредственный контакт с последними ее «обломками». И уже не столь абсурдно звучат те ее фантазии, о которых с юмором поведал Федор Степун:

Получалось как-то так, что она еще девочкой, сидя на коленях у Пушкина, наматывала на свои пальчики его непослушные кудри, что и ей, как Пушкину, Жуковский привез из Веймара гусиное перо Г¨те, что она еще вчера на закате гуляла с Новалисом по парку, которого в мире быть не может и нет, но в котором она знает и любит каждое дерево [Степун: 102].

Всякая потеря приобретала для Цветаевой преувеличенную ценность, и довольно рано в ее сознании сложилось устойчивое представление о том, что истинная любовь читателей приходит к поэту после смерти, «через сто лет». На эту тему и написано стихотворение «Тебе — через сто лет» (1919), вызывающее споры у читателей и почитателей Цветаевой, обеспокоенных тем, когда же наступит указанный срок? Постараемся со всем педантизмом и научной честностью ответить на этот вопрос в настоящей заметке.

1. Две редакции

Но прежде всего оговорим, каким текстом мы будем пользоваться. Дело в том, что известны две редакции стихотворения, и они довольно сильно отличаются друг от друга. Первая известна по публикации в парижском журнале «Современные записки» (1921. № 7. С. 95–96), вторая впервые появилась в томе «Избранного» (1961), подготовленном Вл. Орловым при активном участии А. А. Эфрон и А. А. Саакянц.

В первой — четырнадцать строф, во второй — одиннадцать: выброшены строфы пятая, шестая и восьмая. Из 56 исходных строчек редакторской правки избежали только 16, если не считать замену старой орфографии на новую. В первой редакции девятая строфа начинается так:

Служанками вкругъ Самозванки Польской
Я-бъ распростеръ васъ, сборище теней! 

Во второй редакции этим строкам соответствуют следующие:

Я ей служил служеньем добровольца!
Все тайны знал, весь склад ее перстней!

Остальные перестановки и лексические замены мы представили в виде таблицы. Слева — исходная строка с выделенным фрагментом, подвергшимся редакции; справа — то, чем он был заменен (перед строкой порядковый номер строфы и строки в строфе):

Заметно, что корректировке подверглась и метрика: одна 6-стопная строчка превратилась в стандартную 5-стопную.

Серьезные изменения претерпела пунктуация. Сняты два восклицательных знака и многоточие, добавлен один вопросительный. Резко увеличено число запятых (в частности, за счет тире). Ликвидированы скобки и две пары кавычек, выделяющих речь воображаемого адресата стихотворения. Кроме того, последняя строка каждого четверостишия дается с отступом, так что графически текст уподобился пушкинской оде «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…».

К сожалению, научного издания стихотворения нет до сих пор, поэтому невозможно отделить авторскую правку от редакторской, но известно, что последняя была весьма существенной. По сведениям А. А. Саакянц, принимавшей участие в подготовке первого советского издания Цветаевой [Цветаева 1961], редакторы не считались с авторской пунктуацией¹, а главный составитель А. С. Эфрон, очень вольно обращалась с текстами матери, по собственному усмотрению заполняя лакуны, отбирая варианты и т. д. [Саакянц].

В результате вторая редакция отличается смысловой нечеткостью. Из-за ликвидации кавычек и скобок, строка 13.1. (она же 10.1.) может быть прочитана неверно — как полностью относящаяся к автору: «Кто бескорыстней был?! — Нет, я корыстна!» Между тем, первая половина стиха — это прямая речь воображаемого адресата, прерванная ответной репликой автора.

Все это заставляет нас считать более аутентичной первую редакцию, приводим ее по тексту журнальной публикации без каких-либо изменений. В квадратных скобках мы даем номера строф для удобства ссылок.

2. Творческий и биографический контекст

Это и была великая тайна Тома —

с братьями пиратами и присутствовать
на собственных похоронах.
                                                      Марк Твен

«Тебе — через сто лет» имеет множество параллелей в творчестве самой Цветаевой. Начиная с того, что ситуацию явления потусторонней героини к своему поклоннику (поклоннице) или возлюбленному можно найти и в первом стихотворения «Вечернего альбома» (сонет «Встреча»), и в последнем стихотворении Цветаевой «Все повторяю первый стих…» (1941). В каком-то смысле эти два стихотворения — пролог и эпилог ко всему ее творчеству.

В 1913 г. Цветаева воображает себя в могиле, беседующей со случайным прохожим («Идешь, на меня похожий…»), а в 1914-м сама выступает таким «прохожим» для бывшего обитателя старинного поместья («В огромном липовом саду…»). Она склоняется над старинным прудом и зовет его:

«О, где Вы, где Вы, нежный граф?
О, Дафнис, вспомни Хлою!»
Вода волнуется, приняв
Живое — за былое.

И принимает, лепеча,
В прохладные объятья —
Живые розы у плеча
И розаны на платье,

Уста, еще алее роз,
И цвета листьев — очи…
— И золото моих волос
В воде еще золоче [CC1: 201].

Любовь, преодолевающая смерть, страх², физическую невозможность встречи и даже просто отсутствие любви («Мне нравится, что Вы больны не мной…»), — это и есть, по Цветаевой, настоящая любовь.

«Никто ничего не отнял…» (1916), обращенном к О. Э. Мандельштаму, упоминаются не только «сотни разъединяющих верст», но и «сотни разъединяющих лет». Мандельштам в качестве «Державина» намного «старше» Цветаевой.

Год спустя, лежа в родильном отделении Воспитательного дома³, Цветаева рассуждает о том, можно ли считать «любовью» любовь к двоим? И находит, что можно, если возлюбленные — из разных столетий. Любовь к представителю другого века (как и любовь к портрету, книге) заслуживает своего названия не меньше, чем любовь к современнику (и тем более — к двум современникам). Конечно, это разные типы любви, поэтому они и могут совмещаться (ведь возлюбленный должен быть единственным). Затем, однако, Цветаева выстраивает иерархию этих типов и утверждает, что названия «любовь» при этом заслуживает только то чувство, которое связано с невозможностью физического общения:

Для того, чтобы одновременная моя любовь к двум лицам была любовью, необходимо, чтобы одно из этих лиц родилось на 100 лет раньше меня, или совсем не рождалось (портрет, книга). <…> женщина, не забывающая о Генрихе Гейне в ту минуту, когда входит ее возлюбленный, любит только Генриха Гейне [ЗК1: 147–148].

Два года спустя Цветаева пишет стихотворение «Тебе — через сто лет» (ок. 24–26 июля 1919 г. ст. ст.), рассматривая написание этого текста как значимый поступок, символический акт. Об этом сохранилась пространная запись в ее записной книжке:

— через 100 лет — и писала ему стихи. Стихи написаны, — он будет.

Милый «через 100 лет», я вчера из-за Вас пропустила по детским карточкам сахар у Чичкина. Купите, во имя мое, по фунту шоколаду своим детям. — «От тети»…

К этим стихам у меня какое-то странное чувство: какая-то благоговейная победа, победоносное благоговение. <…>

— Вы — через 100 лет! — любите и моего Сережу, и мою Асю, и мою Алю, и мою Сонечку!

— Вы — через 100 лет! — почему я никогда не узнаю, какие у Вас глаза?

— стоя на коленях у стола, торопливо записываю в записную книжку стихи к Вам. — «Женщина любит только…» — «Если Вы рассматриваете женщину, как…» — «Позвольте, я каждый раз, когда любил…» Смеюсь — вслух — и их фразам, и своим стихам, и тому, что они думают, что я сейчас в комнате, а я — через 100 лет! — у Вас, на груди. Целую последнюю строчку, на губах смех, на глазах сл¨зы.

Негодуя на себя за святотатство, читаю стихи.

— «Тебе, имеющему быть рожденным…»

Сердце так бьется, что не хватает ни вздоху, ни голосу.

— Кончила.

— непосредственно после последнего слова, голос г-на З-на (адвоката):

«Засим, ровно в 4 ч. я являюсь в Управление…»

Тут же записываю [ЗК1: 376–378].

Какое-то время Цветаева еще погружена в мысли о грядущем «через сто лет» избраннике, и около 1–7 августа (ст. ст.) того же года она делает запись о желании превратить свое стихотворение в книгу:  

Мне бы хотелось написать книгу о том, который меня будет любить через сто лет. —
— Через сто лет. —
— Достоверность —

— Друг! Вылюби меня из гроба!

Эхом все того же замысла звучит и другая запись, сделанная несколько дней спустя:

Актеры для моих пьес. — О, они конечно будут, как и любовники для моей души.

Только не сейчас — поздней — когда меня не будет! [ЗК1: 416]

Желание написать книгу на подобный сюжет, конечно, было высказано в порядке «литературных мечтаний», но оно вполне согласуется с тенденциями цветаевского творчества конца 10-х гг., с ее увлечением большой формой — пьесами и поэмами⁴.

Дорогие правнуки мои, любовники и читатели через 100 лет! Говорю с Вами, как с живыми, ибо вы будете. (Не смущаюсь расстоянием! Ноги и душа одинаковы легки на подъем!) Милые мои правнуки — любовники — читатели! Рассудите: кто прав? И — из недр своей души⁵ говорю Вам — пожалейте, потому что я заслуживала, чтобы меня любили [ЗК2: 146].

3. Чему равняются «сто лет»

На деревню дедушке.
                  

«Тебе — через сто лет» — заглавие с эпистолярными коннотациями, которые раскрываются в первой строфе. Первая часть отвечает на вопрос «Кому?», вторая — «Куда?». Цветаева не знает кому, поэтому пользуется местоимением. Пространственные координаты она вынуждена заменить временными. В записях Цветаевой «через сто лет» становится «именем» адресата («Милый “через 100 лет”…»).

Поэтому не случайно, что Корнелий Зелинский, рецензент неосуществленного сборника Цветаевой 1940 г., увидел связь между темой этого стихотворения и судьбой писем Анри Бейля (будущего Стендаля), отправленных из русского похода 1812 г. и попавших во Францию только через сто лет⁶:

Разумеется, каждый поэт вправе устремляться мыслию к будущему читателю, назначая для встречи с ним «стендалевский» классический срок в сто лет или сокращая его своим нетерпением и уверенностью… [Зелинский: 499]

В стихотворении моделируется образ грядущего читателя, который будет так же всепоглощающе влюблен в Цветаеву, как она сама была влюблена в поэтов и героев прошлого. Среди «возлюбленных» Цветаевой — Гейне, Гете, Наполеон, Казанова, Пушкин и т. д. Характерный пример — признание в любви «генералам двенадцатого года», написанное через год после празднования столетней годовщины Отечественной войны.

«я» и «ты», имеет символический, а не конкретно-хронологический смысл.

Къ тебе, имеющему быть рожденнымъ
Столетiе спустя какъ отдышу —

В первых строках Цветаева обращается к тому, кто родится через 100 лет после ее смерти. Здесь есть относительная определенность, но нет абсолютной, ведь автор не знает дня своей смерти. Кроме того, очевидно, что она обращается не к новорожденному, поэтому срок доставки «письма» возрастает еще на одну неизвестную величину. Однако в третьей строфе дистанция сокращается:

Какъ два костра глаза твои я вижу,
— въ адъ, —
Ту видящiе, что рукой не движетъ,
Умершую сто лет назадъ.  

Если адресат не новорожденный, «сто лет», разделяющих две жизни, сокращаются ровно на число лет адресата. Наконец, в одиннадцатой строфе «сто лет» — это как раз «стендалевский» срок доставки послания:

И грустно мне еще, что въ этотъ вечеръ,
— какъ долго шла я вследъ
Садящемуся солнцу — и навстречу
Тебе — черезъ сто летъ.

Конечно, можно сказать, что здесь мы сталкиваемся с эллипсисом — сокращением (опускаются промежуточные границы смерти и рождения), но, по-видимому, дело в ином. Автокомментарий Цветаевой дает аналогичную трактовку срока: «Смеюсь — вслух — и их фразам, и своим стихам, и тому, что они думают, что я сейчас в комнате, а я — через 100 лет! — у Вас, на груди».

Примечательно, что и заглавие, если его трактовать как адрес, определяет срок вполне конкретно, так что мы можем даже приблизительно назвать дату «встречи» — около 8 августа 2019 г. Что же касается даты рождения адресата, то она, соответственно, переносится на более ранний срок. Думается, что, как и в стихотворении «Идешь на меня похожий…», грядущий избранник Цветаевой должен быть в момент встречи примерно тех же лет, то есть родиться в год столетнего юбилея Цветаевой (1992).

то, что этот срок подразумевает: рождение адресата после смерти автора. Дожить до ста лет Цветаева явно не надеялась, так что адресату достаточно было быть младше на сто лет, чтобы удовлетворять всем критериям. Но Цветаева никогда не удовлетворяется достаточным.

Отталкиваясь от исходного и точного срока, вынесенного в заглавие, она находит способ риторически гиперболизировать столетнюю пропасть между «я» и «ты», телескопически раздвинув ее за счет наращений с двух сторон: срока жизни автора и срока достижения зрелости адресата. Причем в тексте первой редакции эта пропасть разверзается постепенно, от слова к слову. Смысл модифицируется на ходу, как музыкальная тема в процессе исполнения. Цветаева любит поиграть с читательским ожиданием, удивить неожиданным переносом или новой превосходной степенью, когда «потолок» градации, казалось, уже достигнут⁷.

Торжественный стиль первых строк подразумевает медленное размеренное чтение, что делает названную постепенность более явной:

	—	Адресат существует по умолчанию.
имеющему быть	—
рожденнымъ	—	Адресат должен родиться.
Столетiе спустя	—	Адресат родится через сто лет.
какъ отдышу	—	Адресат родится через сто лет после смерти «я».

Особенно эффектна эта гипербола-градация на фоне заглавия, которое уже задает 100-летний срок. При этом весь фокус заключается в финальном уточнении «какъ отдышу», поскольку слова «Къ теб , им ющему быть рожденнымъ / Стол тiе спустя» легко прочесть в совершенном согласии с заглавием: если письмо дойдет «через сто лет», то и адресат должен родиться «столетие спустя», то есть быть младше автора на сто лет. Но двусмысленность есть, и Цветаева ею пользуется для неожиданного tour de force.

«Какъ отдышу» кардинально меняет смысл, хотя даже
с этим финалом текст можно прочитать двусмысленно, особенно на слух (а Цветаева именно «на слух» сочиняла и для чтения вслух свои стихи предназначала). Если «как» читать не в значении «после того, как», а в значении «когда», смысл целого можно интерпретировать следующим образом: [я пишу] тебе, который должен родиться через сто лет, когда меня уже не будет. 

Очень вероятно, хотя мы на этом не настаиваем, что гиперболизированная форма родилась спонтанно из синкретической каламбурной двойственности первых строк. Цветаева могла поставить запятую перед «как», и тем обозначить амбивалентность, о которой мы сказали. Но она закрепила именно гиперболический вариант, хотя далее в тексте его не выдержала. Гипербола имела значение локального жеста.

Не унывай,
Садись в трамвай,
Такой пустой
Такой восьмой.

«сто лет» понятием весьма растяжимым. «Сто лет» могут равняться ста годам — в прямом смысле, а могут означать «много», «сто с чем-то» — в переносном, гиперболизированном⁸.

4. Антикварная ценность поэзии

Не зарастет народная тропа…
                              А. С. Пушкин

Как известно, традиция “Exegi monumentum…” дала самые разнообразные «всходы», то цементируясь в квази-жанровых формах, то выступая в качестве мотивной и цитатной «примеси». Но тема отношений писателя с читателем ею не исчерпывается. Мотивные поля поэзии крайне подвижны, и часто то, что при первом соположении кажется полярным, с более общей точки зрения выявляет свою синонимичность (верно и обратное). Поэтому стихотворение Цветаевой «Тебе — через сто лет» можно рассматривать и в русле традиции “Exegi monumentum…”, и как образец контр-традиции.

«Памятника» держится на фоновой идее всеобщей тленности, разрушаемости любых форм, кроме поэтических. Поэтическая форма подобна скале в море изменчивости. Время работает против поэта, хотя и не может уничтожить его целиком: «часть» его остается. У Цветаевой же время работает как союзник поэта. Еще в 1913 г. в хрестоматийном стихотворении «Моим стихам, написанным так рано…» Цветаева написала: «Моим стихам, как драгоценным винам, / Настанет свой черед…».

Дело не только и не столько в осознании своей поэтической силы, сколько в любви к «веку минувшему». Со временем стихи приобретают нечто вроде «антикварной ценности», которая затем только возрастает. Можно сказать, что на каком-то уровне это возвращение к сентиментально-элегическим мотивам поэзии. В создании «антикварной ценности» большую роль играет «ностальгия», грусть по уходящему веку, тоска по невозможности встречи с ним, в какой-то степени, жалость и сочувствие. Цветаева ждала подобного отношения и от будущего читателя своих стихов.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ — раздел вариантов, где приведены отброшенные строфы. Здесь также сокращены два тире и кавычки, а вместо восклицательного знака стоит запятая.

² Во многих случаях Цветаева эксплуатирует контраст «прекрасного и чудовищного»: «И пусть тебя не смущает / Мой голос из-под земли…»; «Как смерть на праздничный обед / Я — жизнь, пришедшая на ужин…» (возможная отсылка к финалу «Каменного гостя» Пушкина) и т. д.

³ После рождения дочери Ирины 13 апр. 1917 г.

⁴ Сказочная поэма «Царь-Девица», напр., — это целая книга. Впоследствии Цветаева все же сделает попытку написать большую вещь о влюбленном поклоннике, правда — не поэтессы, а певицы, и не покойной, а просто другого поколения (поэма «Певица», 1935).

⁵ Отметим эту автоцитату, проясняющую слова «Изъ самыхъ недръ» в «Тебе — через сто лет».

⁶ «Судьбе было угодно распорядиться так, что ни одно из его российских писем не дошло да адресатов во Франции. Наполеоновский курьер, который вез секретную императорскую почту, был убит казаками недалеко от Смоленска. Почта попала в канцелярию Александра I, которую возглавлял граф Алексей Андреевич Аракчеев. И только через 100 лет эти письма были переданы во Францию и там опубликованы» [Тихонов].

⁷ Ср.: «Как жгучая отточенная лесть», «Так только Елена глядит над кровлями…» и пр.

⁸ Так, в «Медном всаднике» Пушкина фраза «прошло сто лет» означает фактически срок в 121 или 122 года (замечание А. А. Данилевского).

ЛИТЕРАТУРА

Зелинский:  Отзыв о сборнике стихов Марины Цветаевой // Марина Цветаева в критике современников: В 2 ч. М., 2003. Ч. 1. С. 499–509.

ЗК1–2: Цветаева М. И. Неизданное. Записные книжки: В 2 т. / Сост., подгот. текста, предисл. и прим. Е. Б. Коркиной и М. Г. Крутиковой. М., 2000–2001.

Мандельштам О. Э. Полн. собр. стихотворений. СПб., 1997.

Саакянц: Саакянц А.  // Саакянц А. Спасибо Вам! М., 1998. С. 7–229.

СС1–7: Цветаева М. И. Собр. соч.: В 7 т. М., 1994–1995.

Степун:  Из книги «Бывшее и несбывшееся» // Марина Цветаева в воспоминаниях современников: Рождение поэта. М., 2002. С. 101–103.

Тихонов: Тихонов Д. Когда Стендаль еще не был Стендалем / Смоленск. [5.2.2004] // OLO.Ru [http: //2-04.olo.ru/news/culture/14492.html].

Цветаева М. Тебе — черезъ сто летъ // Современные записки. 1921. № 7. С. 95–96.

Цветаева 1961: Цветаева М.