Заметки писателя. О пустоутробии и озорстве
Печальное впечатление оставляют некоторые новейшие литературные явления за рубежом и связанные с ними пререкания.
Беру журнал «Благонамеренный», книга 2 (март—апрель), и в нем нахожу стихотворение М. И. Цветаевой, озаглавленное «Старинное благоговение», ее же статью «Поэт о критике» и ее же набор цитат из «Литературных бесед» Г. Адамовича, напечатанных в журнале «Звено».
Грешный человек, Г. Адамовича я не читал, но, познакомившись с ожерельем его суждений и изречений, нанизанных г-жой Цветаевой, я впал в уныние.
Но уныние вызывает у меня и то, что пишет сама М. И. Цветаева. И то и другое огорчительно не потому, что бездарно, а потому, что совсем безнужно.
Именно — предметно безнужно, при известной личной одаренности самих пишущих.
Ни к чему.
Безнужно, ибо беспредметно.
Безнужно, ибо невнятно.
Вот, например, строфа г-жи Цветаевой:
Двух нежных рук оттолкновенье —
В ответ на ангельские плутни.
У нежных ног отдохновенье
Перебирая струны лютни.
Что это значит?
А таково все стихотворение.
Я утверждаю, что это литературное произведение беспредметно и не только невнятно, но и прямо непонятно, а потому безнужно. Почти так же или более безнужно, чем суждение Г. Адамовича о Пушкине, Гоголе, Фете, Брюсове, нанизанные г-жой Цветаевой и производящие удручающее впечатление каких-то развязных глупостей, изрекаемых неглупым человеком. Чем объясняется эта беспредметность и невнятность, эта неприятность лично не бездарных писателей?
Это психологическое явление не безразличное и не простое, а наоборот, серьезное и сложное.
Г-жа Цветаева в своей статье «Поэт о критике» обмолвилась словом «суть» и назвала поэта «человеком сути вещей».
«Суть вещей» есть то, что я называю «предметом» и что можно также назвать «содержанием».
Многие современные литераторы всегда или часто бывают:
бессущны,
или, что то же,
беспредметны,
или, что то же, бессодержательны,
а потому их произведения безнужны.
Именно не банальны, не бездарны, а бессущны и безнужны.
В русской литературе это началось давно и постигало и постигает многих. Бессущность это есть какое-то духовное пустоутробие.
Я пишу это с большим огорчением, но это так, и это — настоящая болезнь.
писатель, поборовший свое писательское озорство, но не свою человеческую порочность (именно порочность, а не греховность, черту общечеловеческую, ибо присущую всякой «твари»).
Озорство есть именно то слово, которое выражает другую сторону писательской бессущности. А корень этой бессущности в каком-то отсутствии предметной (объективной) религиозной скрепы при часто очень повышенных личных субъективных религиозных потребностях.
Души без скрепы, без дисциплины, без направленности, без сосредоточенности, а потому часто не дошедшие до сути, не обретшие предмета.
Дойти до сути, обрести предмет не так-то просто и легко, но без такого обретения духовное и, в частности, словесное творчество сбивается на пустословие и являет озорство.
Скрепа, средоточие, направление может даваться не только религией, но для многих современных русских душ характерно, что они другие скрепы утеряли, а религиозной предметно еще не приобрели.
Возрождение (Париж). 1926. № 338, 6 мая. С. 3.
Струве Петр Бернгардович (1870–1944) — общественно-политический деятель, экономист, философ, историк, литературный критик. Отец Г. П. Струве.
В 1906–1918 был редактором перербургского ж. «Русская мысль», к работе в котором привлекал видных поэтов и писателей. В начале
20-х гг. возглавил ж. «Русская мысль» (София, 1921; Прага, 1921–23; Париж, 1927). С мая 1925 г. жил в Париже и как редактор и критик работал в газ. «Возрождение», «Россия», «Россия и славянство».
–313.
По поводу откликов на свою статью «Поэт о критике» М. Цветаева писала Б. Пастернаку 21 июня 1926 г.: «Громовая статья П. Струве (никогда не пишущего о литературе), статьи Яблоновского, Осоргина, многих, — всех задетых (прочти „Поэт о критике“, поймешь) — чья-то зависть — чья-то обойденность — и я на улице, я — что! — дети» (СС. Т. 6. С. 259).