Бор<ис> Зайцев и Марина Цветаева о себе и о других
<Отрывки>
<…> Вспоминаем, вспоминаем!.. Когда нет настоящего, уносишься в прошлое, — Марина Цветаева рассказывает о Мих. Кузмине, Есенине, о самой себе.
Петербург. Вьюга. Залитый огнями зал. Пред ней стоял Кузмин. Поражали его глаза. Казалось, кроме них ничего не было. Когда-то 15-летнюю Марину Цветаеву очаровала строчка кузминских стихов: «Зарыта шпагой — не лопатой — Манон Леско!»[583] Стих так заворожил юную поэтессу, что она даже отказала своему жениху: у него была борода лопатой, а воображение и сердце требовали шпаги.[584] О Кузмине говорили двумя словами: «жеманный» и еще «мазаный».[585] Но жеманности не было — было природное изящество: аристократическая традиция, пережиток далеких времен, — «сэврская чашка», француз с Мартиники XVIII века.
Внешность Кузмина была, действительно, не совсем обычной, и, кроме глаз, обращали на себя внимание «два кольца». Это очень хорошо и верно: «именно два кольца». Не думайте, что это — перстни: с гладкой небольшой головы, от уха к виску, пролегали два волосяных начеса.
М. Цветаеву спросили: «Как вам нравится Кузмин?» — «Лучше нельзя: проще нельзя». — «Ну, это для Кузмина — редкий комплимент».
Мелькая, проходит в этих воспоминаниях и Сергей Есенин — кудрявый, с васильковыми глазами, в голубой рубашке, его молодые частушки под гармонику:
Играй, играй, гармонь моя!
Сегодня тихая заря,
Сегодня тихая заря,
Услышит милая моя. <…>
Примечания
Сегодня (Рига). 1936. № 209, 31июля. С. 3.
Рецензия опубликована под псевдонимом Трубников П.
583. Из стихотворения М. Кузмина «Надпись на книге».
584. См. очерк «Жених». Речь идет об Анатолии Корнелиевиче Виноградове (1888–1946) — авторе художественных биографий.
«А Вы знакомы с Кузминым?» И однажды состоялся такой диалог:
«—…рассказывать собственно нечего, мы с ним трех слов не сказали. Скорее как видение…
Он очень намазан?
На—мазан?
Ну, да: намазан: накрашен…
—ет!
Уверяю Вас…
Не уверяйте, п. ч. это не он. Вам какого-нибудь другого показали.
—
В Москве? Так это он для Москвы, он думает, что в Москве так надо — в лад домам и куполам, а в Петербурге он совершенно природный: мулат или мавр» (см.: Цветаева М. Неизданное: Сводные тетради. М.: Эллис Лак, 1997. С. 32–33).