Господа “акмеисты”, “адамисты”, “футуристы” и пр. продолжают наводнять книжный рынок своими мутными, тяжелыми и, в сущности, глубоко однообразными поэтическими произведениями. Все отличие этих современных “пророков”, зачинателей и вершителей, друг от друга состоит преимущественно в вычурах эгоцентризма и наглостях порнографии. Больно, когда в эту струю попадают люди действительно одаренные, встречающиеся чаще, чем думают. Талант их тускнеет, разжижается и, наконец, захлебнувшись мутью подражательности и самомнения, исчезает совсем. Все это, к счастью, неприменимо к автору только что появившейся милой книжки стихов, Марине Цветаевой, имя которой за последние годы не редко попадалось в печати. Правда – в прозаическом предисловии молодая поэтесса советует всем писать как можно больше, “закреплять каждое мгновение, каждый жест, каждый вздох”, ибо “все мы пройдем”, а все, нами написанное, до подробностей нашей домашней обстановки включительно “останется в огромном мире, будет телом нашей бедной-бедной души”. Завет этот явно подсказан большой, наивной молодостью автора. Такие ценности, как великолепный кабинет Леонида Андреева или менее великолепные, но не менее знаменитые “брюки” Анатолия Каменского, могут смело проваливаться в вечность без всякого ущерба для неблагодарного потомства. А ведь многие из пишущих “истов” закрепляют в стихах своих те же кабинеты и брюки!
Сама Марина Цветаева пока еще закрепила в маленькой книжке только нежные, чистые страницы своей души, своей жизни. Она сама называет стихи свои дневником, и действительно они рассказывают красивую историю детства двух сестричек, вместе игравших, вместе любивших свою маму, вместе полюбивших иною уже любовью кого-то чужого, их обманувшего, вместе перестрадавших это первое горе и затем разошедшихся для новой, отдельной судьбы. На палитре М. Цветаевой много красок, на арфе ее много струн, но извлеченные ею картины и звуки носят еще характер неустойчивости, незрелости. Впрочем, настоящей книжке свойство это как-то особенно пристало. Детский голос, детские руки, но уже не по-детски вопросительные глаза – все это радостно, ценно и благоуханно. Есть стихи прелестные, как, напр., “Сереже”, с тихим образом тоскующей матери и примиряющим освещением смерти, “Принц и Лебеди”, “Прости”* и др. Стих почти всегда музыкален и прост хорошей, новой простотой. Но иногда в наивности сквозит сознательность, деланная манерность, как в последнем стихотворении, и настроение пропадает.
модными влияниями, дабы сохранить милую самобытность ее поэзии.