Рец.: Марина Цветаева Мóлодец: Сказка. Прага: Пламя, 1924
Предел инфернальности в русском фольклоре — «любовь мертвеца» (мрачная тема, последним несчастием своим, страстностью своей недозволенности, и недозволенностью своей страсти, соблазнявшая стольких поэтов — от Гете и Лермонтова и до Бодлера и Брюсова): не в глупом черте, существе почти добродушном и легко надуваемом, — воплощает русская сказка — Тьму и Мрак; подлинный ее Сатана — не нечисть, а — мертвец, дерзостно восхотевший вернуться «со смертью занавешанныx тихих берегов», — в шум, блеск, пляс земной жизни, загробный сладострастник, навье.
Насыщенность образов — и разнообразие ритмики полно и явственно воплощают в сказке М. И. Цветаевой — сладострастную жуть русского вампиризма, обаяние его неодолимого нечестия: «Мóлодец» — подлинная сказка, злая и страшная…
Не все — приемлемо в «Мулодце». Не говоря уже о некоторых более мелких погрешностях, «топора литого олова» или нежити, вкушающей соль — есть в сказке М. И. Цветаевой — вызывающие протесты неологизмы («нечеловецк свет»), и какофоничность («Сгреб — не дает. Брык — скок — бег — лет. — Поводом рвет — парусом бьет» или «Ан — в храм — тот — сап: — Встань, барин — млад, скидай халат. Слезай в парад»), и выверт (паузы, усекающие конец слова: «Наш знакомец то, грызет упо…» или «Нынче мать загры…»).
Утомляет однообразие темпа: при разнообразии ритмов, — «Мóлодец» почти целиком написан как плясовая — allegro molto: лишь очень редко Цветаева вносит — ritenuto: таково, например, прекрасное начало «Xерувимской», развивающееся, плывущее широкой, почти кантиленой темой:
И еле — как будто бы мысли сказались —
Над барыней — шелест:
— Проснись, моя зависть!
И брежно — как будто слезою колеблясь —
— Проснись, моя ревность!
Но чаще стих Цветаевой мчится бешенным prestо, поражая неукротимыми диссонансами, жесткий, шершавый, угловатый: хрюк фаготов, гнус гобоев, клик тромбонов, рокот литавров и лязг тарелок в нем гораздо слышнее певучего стона скрипки или широкого рыдания виолончели.
Говорю это не в осуждение «Мулодца», утомляя, — создает то, что является смыслом, сутью всякой поэзии, — очарование. Незабываемым сохраняется и плясовой парафраз: «Ах, вы, сени мои», — словно сказанный в слове — отрывок из «Петрушки» Стравинского: [306]
Эй, звоночки, звончей вдарим
Молод барин, холост барин
Стар у барина слуга.
Эй вы кони мои,
Кони мои
И трубный вопль:
Оттого, что клад
Закопали в тай:
Жемчугом! Золотцем!
Мне кромешный — рай
С молодцем! С молодцем!
И легко летящая мелодия:
Твои очи голубы.
Твои очи голубые,
А бывают черные.
И многое другое, на чем лежит печать истинной поэзии.
Примечания
4 (21), июль—август. С. 35.
Рецензия опубликована под псевдонимом Владимир Кадашев.
Амфитеатров Владимир Александрович (1889–1942) — прозаик, литературовед, литературный критик.
«Радуга» (Ростов-на-Дону), в 1919–20 гг. — газету «Южный курьер» («Ялтинский курьер»). С 1920 г. в эмиграции. Печатался в различных альманахах, сборниках и периодических изданиях русского зарубежья.
306. «Петрушка» (1911) — балет И. Ф. Стравинского (1882–1971), принесший ему всемирную славу. С этого момента начался подъем в творчестве композитора.