1920
Евгений Ланн
Марина Ивановна Цветаева. Из записных тетрадей 1920 г.:
Кусочек письма:
– Только что расстались с Вами, на щеке всё еще чувство Вашей куртки. – Хочу быть с Вами и должна быть с Вами, – я сейчас обокрадена – Вы бы лежали и спали, я бы сидела и смотрела, я люблю Вас больше себя, мне совсем не нужно (до страсти нужно!) всё время говорить с Вами, я безумно боюсь Вашей усталости, – о, Ваше личико нежное, изломанные брови, кусочек уха под волосами, впадина щеки! – Пишу и уже чувствую теплую черноту Ваших волос под губами, на всем лице! – Я бы просто сидела рядом, Вы бы спали. – Ваши кверху заломленные руки! – Но Вы бы не заламывали рук, я бы упорно загоняла бы их под плэд. – Знаете, как я сижу? – Правая рука за Вашей спиной, левая у Вас под головой, тихонько и бережно соединяю обе. – Чувствую боком милый остов Вашего тела, такого пронзительного сквозь толщу всех плэдов и шуб! – Когда Вы, в первый раз после меня, ляжете ночью, почувствуйте, пожалуйста, меня возле себя, – я забыла, что лоб мой – на Вашем.
Обожаю Ваш лоб.
Вынула сейчас Вашу цепочку и поцеловала, – мне еще никто никогда не дарил цепочки – и как хорошо, что внутри, не на показ, так близко от души!
Вспомните меня – живую! – как я сидела возле Вас (и еще буду сидеть!) – обняв – и не обняв – слушая – любуясь – отстраняясь, чтобы лучше любоваться – вспомните меня!
* * *
Завтра мы встретимся в Тео, увижу Вас в шубе: острая морда в воротнике, белые перчатки.
– Парижского мальчика – с двукрылыми волосами, с победоносным взлетом лба, в лиловой куртке.
Потом увижу Вас в театре: хочу в ложе, чтобы сидеть близко, – и, клянусь Богом, что это не пристрастье к шкуре (которой у Вас нет и к‹отор›ую люблю нежнейше!) – а страсть к Душе.
Пишу Вашим пером. – Серебряное и летит. – Как я буду жить без Bac?!
* * *
(Конец ноября 1920 г.)
* * *
‑го русского ноября 1920 г.
– После вечера у Гольдов. –
То, что я чувствую сейчас – Жизнь, т. е. – живая боль. И то, что я чувствовала два часа назад, на Арбате, когда Вы – так неожиданно для меня, что я сразу не поняла! – сказали:
– «А знаете, куда мы поедем после Москвы?»
И описание Гренобля – нежный воздух Дофинэ – недалеко от Ниццы – монастырская библиотека – давно мечтал… Гренобль, где даже тень моя не проляжет!
– Дружочек, это было невеликодушно! – Лежачего – а кто так кротко лежит, как я?! – не бьют. – Понимали ли Вы, что делали, или нет? –
– женщина (второе место, но участвует!) – и Вы в спокойном повествовательном тоне вводите ее в свою будущую жизнь – о, какую стойкую и крепкую! – где ей нет места, – где даже тень ее не проляжет!
А если не нарочно (убеждена, что нечаянно, – тем хуже!) – это дурной поступок, – ибо я и это приму.
Вы для меня растравление каждого часа, у меня минуты спокойной нет. Вот сегодня радовалась валенкам, – но – глупо! – раз Вы им не радуетесь.
– Хороша укротительница?! –
(Записано 2Зго русск‹ого› янв‹аря› 1921 г.)
У М‹арины› был знакомый – Е. Л. Ланн: высокий, худой, военные гетры и панталоны полковника. Орлиный нос – орлиный подбородок, длинная тонкая шея, бешеные волосы, откинутые со лба, громовой голос, когда читает стихи. Вместо Бог с Вами говорил: Аполлон с Вами! – и говорил капризным (подчеркните!) голосом. Это колкое слово очень к нему подходит. Не обращал внимания и не сердился на наш быт, сидел на высоком кожаном диване, откидывая волосы и закидывая руки. Стянутая походка, узкая, стянутая узким женским ремешком, талия, лиловая куртка и любование маминым лиловым бархатным кисетом из под махорки. (В детстве они с братом лиловый цвет называли пурпур.)
Судорожно-спокойный и доводящий до исступления своей спокойностью. Голос, когда не читает стихи, разбитый – и этим разбивающий.
Обращение с Мариной – под оболочкой. Старается говорить мягко, под голосом – молния.
‹отор›ый на отвесной скале – и – сейчас!!! – упадет. Вид мученика, к‹отор›ый с дерзостью принимает свои мучения. Нет ни минуты успокоения: вечные стрелы и вечные иглы. – Съел всё дерево познания добра и зла. – Каменный, к‹отор›ый будет испытывать до смерти, хоть бы человек корчился в пене. – Мученик – и мучитель. – Больной орел.
В быту он не был бы ни отцом, ни мужем, – только сыном. На суду Божьем будет капризен, будет стоять на подобающем ему – по его мнению – месте и не будет раскаиваться.
– Никогда не будет женщиной, – хотя и не мужчина.
– оно.
* * *
– «Нет, нет, я уж дорвался до этого!»
– Ничего не вспоминал, как будто у него никакого прошлого, кроме сегодняшнего дня, не было. Жена – по моему впечатлению – смертная.
По вечерам пил черный (Маринин) кофе, по утрам – собачий. В любви к Марине тоже был – оно. К нему шел бы плащ и дождь. Таинственность прихода.
– Гостей Оттуда, оставляющих только след плаща.
* * *
Я – к Ланну:
– не здесь – никогда. Отсюда – неуловимость. Наступаю на тень, – человек уже далёко.
Даже не наступаю на тень.